Назад не смотри

      Близился обед. Александр Христофорович, проведший первую половину дня среди агрессивно-настроенных и огрызающихся подчинённых, чувствовал как здоровье его, и без того подкошенное, всё ухудшается. Глаз нервно дёргался, а зубы от постоянного скрипа уже готовы были сточиться. По дороге домой, где ждала его Мария Андреевна, слышал он, как вслед ему перешёптываются, да ругаются местные. Он крепко сжимал в руке кнут и резко оборачивался, но только никто так в открытую и не попался. Разочарованный и жадно желающий оттаскать кого-нибудь по самое не хочу, вошёл Бинх в свою хату. Впервые за последнюю неделю он почувствовал, что дом действительно его крепость, что здесь ему хорошо. А всё потому, что стоило ему снять сапоги, как налетел горячий вихрь и облобызал его всего. Саша от неожиданности даже глаза закрыл. — Ну-ну, чего ты, — засмущался он что ли? — Всё поверить не могу, что снова рядом с тобой, — улыбнулся вихрь и прижался всем телом к мужчине. — Дай хоть от порога отойду, — возмутился Бинх, отрывая от себя жену.       Прошли на кухню, где Сашу ждал поистине богатый обед. Чего только не было на столе: и борщ, и галушки, и жаркое, и вареники, и сырники. И чай из самовара горячий, ароматный, с травами, похоже, какими-то. Обомлел Александр Христофорович от всего, что на столе стояло. Подхватил Марию Андреевну, над собой приподнял и звонко так, громко, в обе щеки поцеловал, а потом уж и к губам прижался. А женщина только и руками его шею обхватила, да улыбается. — Чтоб ты без меня делал, — говорит и только сильнее улыбается своей самой настоящей, самой живой и невероятной улыбкой. А в глазах огоньки бегают, о которых Саша уже и забыть успел. И как только он эту женщину схоронить смог? Как поверил в то, что оставила она его в этом мире одного? Нет, глупости всё это были, помутнение какое-то. — Ну, садись, а то уж стынет всё.       Нехотя, опустил Бинх жену на пол, да всё наглядеться на неё не может. Ложку мимо рта проносит, камзол чаем заливает, а взгляда отвести не может. Светится вся Мария Андреевна, все печали да тревоги отгоняет прочь своим светом. Почему раньше не замечал этого Саша? Почему ругался с ней так часто, да в Петербург гнал? Уж потому, что не помнил, какой жизнь до неё была. Слишком привык к счастью семейному, что казаться стало, будто бы несчастлив он. Но как только потерял жену, тут же вспомнил, какой жизнь без солнца бывает. И ведь жил бы так дальше, будь Маша на самом деле мертва. Нет, нельзя этого допустить больше. Нельзя и другим дать это почувствовать. Всеми силами надо на всадника броситься. Только бы не столкнуться с народными возмущениями… — О чём хмуришься? — озабоченный взгляд женщины говорил о том, что Бинх крепко задумался и даже стакан с чаем отставил. — Так, о всяком… — хотел Бинх уйти от ответа, но Маша покачала головой в знак того, что ей-то он должен сказать. — О всаднике. Он до сих пор не пойман, до сих пор убивает, а зацепок по делу никаких. — Прямо уж никаких? — она прищурилась. — Только что убивает он по праздникам, да пособников в деревне имеет, — мужчина долил себе чаю. — А то, что он нечистая сила, это ты признаёшь? — Саша вопросительно посмотрел на жену. — Я думаю, лишним не будет рассказать тебе о том, что мы с Яковом Петровичем не сидели в лесу, сложа руки. — И что же вы с Яковом Петровичем, — имя следователя полицмейстер выплюнул сквозь зубы, — узнали? — Ну, во-первых, всадник — нечистая сила. При этом, не простая, а главенствующая над остальными. Не смотри на меня так, я и сама не верила, пока своими глазами его не увидела. Во-вторых, Гуро считает, что всадник бессмертен, хоть он этого в глаза мне и не сказал, но очевидно, что он в это верит. И последнее, вся нечисть, что в Диканьке есть, зависит от всадника и убивает для него. По словам Якова Петровича, и мавки, и знакомые тебе чупекабры, — Бинх усмехнулся, вспомнив, как впервые Маша произнесла это чудное название. Как много времени прошло… — И их здесь очень много. — И что это даёт? — Мне ровным счётом ничего, — честно призналась Маша. — А вот у Гуро, по всей видимости, сложилась чёткая картина происходящего. — Отлично, а мне с этим что делать? — раздражённо спросил Саша. — А вот это я не знаю, правда, — поникла женщина. — Думала, может, пригодится тебе, — она опустила взгляд на руки и улыбка её сменилась морщиной на всём лбу.       На самом же деле, пригодилось Александру Христофоровичу то, что говорила жена. Теперь он точно уверен был в том, что и живая утопленница, и убитая корова, и даже девушка, что в лесу нашли, все были связаны со всадником. И были они предзнаменованием его прихода.       Случалось так и тридцать лет назад. Тогда перед пропажей девушек, душегуб, да скотоубивец завелись в окрестностях. Скотину извели в нескольких дворах, да разбойники в округе на казаков нападали, до смерти их избивая. Об этом писал в своих докладах полицмейстер, живший в то время в Диканьке. А Бинх изучил его рапорты, пока в участке прятался от самого себя. — Мне нужно сделать доклад о смерти Гоголя, — произнёс Бинх, отставляя пустой стакан. — Куда ты пойдёшь-то в таком виде? — Маша указала на пятно от чая, которое тёмным выделялось на зелёном камзоле мужа. Он закрутился вокруг себя, оглядывая остальную одежду. Но в остальном был он чист. — Снимай, давай, горе моё луковое.       Из дому вышел Бинх в пальто, надетом прямо поверх рубашки. Пошёл прямиком к постоялому двору, чтобы в комнате Николая Васильевича опись имущества сделать. Шёл прямо, крутя в руках трость, думая лишь о том, что ждёт его дома Маша и впереди у них целая вечность. Навязчивые же мысли о чём-то другом, усилием воли отгонял от себя, не давая проникать им глубоко в разум. Однако же, стоя перед дверью в комнату Гоголя, сердце его замерло. Стоял и смотрел глава полиции на тёмную деревянную дверь, да всё открыть её не мог.       Снял треуголку изящным движением, глубокий вдох сделал и, впервые не стучась, вошёл внутрь. Медленно, ступая еле слышно, прошёл на середину комнаты. Глазами пробежался быстро вокруг и в пол посмотрел. А в голове мыслей совсем не осталось почему-то. Ни плохих, ни хороших, никаких совсем. Только тяжесть на душе отчего-то. Такая тяжесть, что не устоял на ногах мужчина, на край кровати опустился, всё также перед собой глядя. «Ну, Николай Васильевич…» — даже эта специальная мысль до конца добежать не смогла в голове седой взлохмаченной. Пусто в голове, тяжело на сердце. Ведь правда виноват перед Гоголем, как бы не отнекивался, виноват. Почувствовал, как в глазах серых защипало, сморгнул подступившие слёзы, да взгляд на стену перевёл. Висели там рисунки Вакулы, специально для дознавателя сделанные. Все жертвы до единой, кроме тех, что на хуторе были. И все смотрят со стены, будто бы живые. И как только Гоголь спать мог под этими взглядами? Как вину не чувствовал и вёл себя так беззаботно, имея за собой такой груз?       Да только ответ простой был. И Бинх его знал. Знал, хоть и признавать отказывался. Не был повинен этот бледный юноша в смертях этих. А в каких был, так сам до них и не дожил. А вот во всех до единой виноват был только сам Александр Христофорович. Ни больше, ни меньше. И под взглядами погибших дивчин он бы и сам погиб. И погибает, когда глаза закрывает и видит их навсегда распахнутые испуганные глаза.       Открыл было рот, Саша, чтобы воздуху побольше набрать, да только он не нужен ему был совсем. Не трясло его больше от виноватости своей, не пробивало дрожью. И если в душе всё металось, кричало, да успокоиться не могло, то тело совсем спокойно было, да сердце спокойно билось, не ускоряясь, не замедляясь. От того, что в голове чисто стало, да понятно, как дальше быть и что делать. Всё по полочкам сошлось в разуме полицмейстера. Найти всадника и умертвить. Хотя бы и ценой своей жизни. Но долг выполнить и вину искупить, пусть и отомстив.