***
— Хён? — Чонгук? Сегодня пятница, а ты не идёшь в клуб? — Хосок разочарованно смотрит на то, как младший брат попивает чай на кухне и замечает кучу высыпанных лекарств на столешнице, платочки и градусник. — Ты заболел? — брат резко забывает, что Сыльги вообще-то стоит позади него, настроившаяся на романтический ужин, который, кстати, вот-вот должен привезти курьер, и подлетает к младшему, прикладывая руку к шее, а не ко лбу. Шея горячая, как и весь Чонгук, замотавшийся в плед, и судя по всему, не собирающийся сегодня никуда уходить. — Я так и знал, ты мне ещё вчера показался на редкость вялым. — Извини, я порчу вам романтик? — улыбается Чонгук. — Я могу запереться в своей комнате, всё равно если засну, меня и пушечным выстрелом не разбудить, ваши постельные утехи меня точно не потревожат. — Чонгук! — Сорри, это типа не обсуждается, да? — Чонгук сползает с табуретки и спешно покидает кухню со всем своим противовирусным арсеналом. Сыльги, смутившаяся и покрасневшая, идёт заварить Чонгуку ещё горячего чая, а Хосок вымученно падает на стул и ложится на столешницу, подпирая ладонью щеку. — Ну вот, а я думал, мы побудем вдвоём, он же всегда сваливает тусить в выходные. — Не расстраивайся ты так, перерывчик в сексе ты, вообще-то, заслужил? — А кто будет мои нервы лечить? А? После вот этих вот блядских юбочек в такой мороз! У Чонын научилась? — Ты сам знаешь, что меня и учить не надо, — подмигивает она. — Жаль, Айрин тоже из дома не выпнешь, у неё экзамены и ей надо готовиться… — Я там и ванну подготовил, и постель, и… — И? — И сюрприз, — прикусывает он язык, — получишь его, когда я получу желаемое. — Знаешь что? — она заваривает чай так, словно какое-то зелье, которое прямо сейчас выплеснет Хосоку в лицо за шантаж. — Что? — с вызовом переспрашивает он. — Я сейчас подолью твоему брату снотворное, а ты будешь ждать меня в ванной и поплатишься за всё, что успел натворить за эти пару дней! Хосок прыскает со смеху, слушая эти детские угрозы. Их прерывает звонок в дверь, мужчина идёт открывать курьеру и расплачиваться за еду, а девушка шмыгает в комнату его младшего брата.***
Свет приглушён. В шумном потоке тонут плохо заглушаемые стоны, однако, когда двое уже разделись догола, когда заперта дверь, когда непрерывно льётся вода из крана, заполняя ванну горячей водой и ароматно пахнут разбросанные везде лепестки роз, уже неважно, услышит ли их кто-нибудь. Девушке приходится признать, пусть и молча с лёгким протестом, что этот мужчина умеет просить прощения. Она поняла это и раньше, а не только сейчас, когда он с лёгкостью приподнимает её, усаживая на поверхность стиральной машинки и выцеловывая сантиметр за сантиметром нежной кожи на внутренней стороне бёдер. — Сы…ги…блять. — Ты что, выпил? — Мал-ик!-ыш… Прости меня, я...ох… — Поднимайся, чего разлёгся? — Ты ж знаешь… Ик! Блядство. — А он хорош, — слышится второй, незнакомый мужчине женский насмешливый голос. Но Хосок не соображает, чтобы спросить, не перепутал ли он адреса, а перед ним стоит та, к которой он точно ехал, не называя никаких других имён. — Пришёл к тебе даже пьяный. Другой бы ещё в клубе снял девчонку и поехал бы в отель. А этот только к тебе. Завидую, сестрёнка. — Чего ты ещё не спишь? — недовольно отвечает Сыльги. — Вали в свою комнату, я сама с ним разберусь. А ты, пьянь, вставай уже, не надо передо мной в ногах валяться. — С-солнышко, да я… извиниться… Ты просишь? Простишь, то есть? — Не на пороге же тебе спать, — фыркает и помогает подняться. От него несёт спиртом, на то, чтобы уложить в гостиной еле соображающее тело уходит минут десять, потому что по пути они собирают все косяки, какие только можно. Хосок, падая на мягкий диван, тянет её за собой, не желая отпускать, и хватка даже пьяного Чона железная, недаром он столько тренировался, да и чтобы держать инструменты и много часов стоять в операционной, не смея отлучиться в ходе операции, нужна нешуточная спортивная подготовка. Хосок жмётся, совсем как ребёнок, когда просит элементарной ласки. Девушка оставляет попытки высвободиться и устраивается рядом на его коленях, правда, игнорируя его попытки поцеловать её. Очень скоро он перестаёт это делать, осознав, что ей это не по душе, и просто обнимает, прижимая к себе, делится теплом и пытается шептать что-то милое. — Колючка… ты же простила, правда? Сыльги молчит, смотрит на его расслабленное лицо с прикрытыми веками и дышит ровно-ровно. — Я не обижу никогда. И тогда не хотел. Честно. — А приехал зачем? — Приехал? — растерянно переспрашивает он. — К тебе, зачем ещё… — А чего же не к другим? — спрашивает, а сама задерживает дыхание, боясь ответа. Он сейчас такой честный, что выдаст всё, как на духу, если скрывал что-то до этого. — К кому другим? Нет никаких других… Нет никаких других — вот и весь ответ, почему она простила его прямо в тот момент. Ему даже стараться не надо было, всё оказалось до ужаса просто. И стало так понятно, почему он срывается на работе, почему психует, нервничает, когда сложные операции, почему скрывает за шутками всю серьёзность и пытается найти покой хотя бы дома. В тишине, семье, брате, друзьях. И теперь в ней. А она постоянно провоцирует его, выводит, выбешивает, а он ещё ни разу, не считая того случая с Чонын, всерьёз на неё не наорал. И всегда всё шуткой пытался решить, простецки, как и стоило бы ей. Стоило верить ему раньше. Это на людях он несерьёзен, внутри он такой восприимчивый, а Сыльги и не понимала. Ведь сложно 24/7 быть серьёзным и сосредоточенным, особенно когда жизни других от тебя зависят. Так вот почему самые умные и гениальные так много шутят и сарказм их всегда такой грубый? — Ты о чём задумалась? — Да так… Люблю тебя, — ляпает она быстрее, чем успевает подумать. Хосок отрывается от своего суперответственного дела и поднимает глаза. — Чего-чего? Это просто потому, что я показал тебе умения своего язычка? — опять иронизирует он. Сыльги шлёпает его по плечу. — Это потому что люблю тебя, придурковатого! И как только ты таким видным врачом стал… — Так я же тебе только что показал, как, — он поглаживает её по бедру, но получает пяткой по лицу и морщится. — Эй! — Если я узнаю, что ты спал с кем-то в больнице кроме меня, найдут твоё тело в морге, понятно? — Ещё одна причина, почему я должен стать заведующим и сменить слишком болтливый персонал… — Я предупредила. Он переносит её в ванную, подставляя под горячую струю воды, и продолжает выцеловывать, но уже шею, грудь, плечи, ключицы. Сыльги подставляется под его губы сама, а у самой ноги сводит от приятной судороги, вызываемой его же фрикциями руки меж ног. Он доводит девушку до исступления, прижимая к холодному кафелю, и покрасневшие от покусывания губы мягко накрывает поцелуем, чтобы стон заглушить. Волосы спутываются, как и их дыхание, Хосок усаживается в тёплую воду и приглашает к нему присоединиться, едва дав ей отдышаться от первого нахлынувшего оргазма. Она опускается к нему на колени, ерзает, сама ищет в темноте, нащупывает рукой восставший член, трётся промежностью. У Хосока болезненно стоит и давно, но он ждёт, когда она сама к нему прильнёт, за шею обхватит и медленно станет насаживаться. Сыльги вымученно стонет, к своей груди его прижимая и зарываясь сырыми пальцами в шевелюру, когда опускается до конца. Он медленно толкается, создавая волны в ванной с высокими бортиками, шлёпает прямо в воде, небольно, скорее щекотно. — Люблю тебя, давай больше не ссориться, хотя бы из-за такой ерунды? Девушка в ответ лишь стонет и кивает, ведь Хосок умеет делать хорошо, и ради того, чтобы быть с ним согласной, необязательно говорить это вслух. Это он тоже знает.