Karma is bitch

— Хён, я сегодня в Прагу улет… — Лети куда хочешь, отъебись от меня, — прерывается чонгукова речь грубым, что не так часто бывает, голосом старшего брата. Чонгук улыбается в кулак, замечая, как Хосок роняет из рук дурацкие папки (которых он окрестил блядскими, но не суть), затем запинается о собственные кеды и едва не улетает в шкаф-купе в прихожей. Чонгук с таким явлением доктора Чона-я-сейчас-вас-всех-поубиваю-нахрен знаком, потому что это бывает только в дни, когда у Хосока назначены сразу две, а то и три операции большой сложности, что означает, что он не спал всю ночь, готовился, а теперь ещё стоять в операционной хрен знает сколько часов со скальпелем и попытаться человека на тот свет не отправить. А вот Сыльги, зашедшая с утра по пути на работу, не знакома. — Ясненько, — тянет Чонгук, понятливый до невозможности, — ретируюсь. Сыльги-нуна, я бы на твоём месте его не трогал, — даёт он совет, закидывает на плечо рюкзак и машет обоим — раздражённому брату и опешившей девушке — рукой, — увидимся в следующий вторник! Сыльги вроде пытается остановить Чонгука умоляющим взглядом, мол, я вообще-то не ожидала, что в нашем союзе будет две истерички, и обе НЕ Я (Хосок сойдёт за двух разом), но Чонгук реально опаздывает на такси, которое отвезёт его в аэропорт, так что может только помолиться за её душу. Хлопает дверь, Сыльги медленно поворачивается к мужчине, уже убравшим папки обратно на полки, где им и место, и, растрёпанный, глядит на Кан как-то потерянно и немного даже жалостливо. Ей становится по-человечески за него обидно. Он вкалывает сутками, они чаще видятся в операционной, потому что сейчас интерн Кан уже допущена к несложным случаям, а не дома, хотя Сыльги практически что поселилась в их с Чонгуком квартире, потому что последний часто в разъездах по своим танцевальным конкурсам. — Ну, милый, — она приближается осторожно и притягивает его к себе, чтобы обнять, и на удивление Хосок даже сцепляет свои руки мастера на тонкой девичьей талии в знак одобрения, — чего ты распсиховался? Не я же тебе ассистирую, — пытается она шутить, но в этой шутке есть доля правды. Она ещё недостаточно наработала навыки, чтобы ассистировать ведущим хирургам больницы, хотя теперь у неё есть заветная мечта однажды оперировать вместе с Чоном. Хочется стоять просто рядом, наблюдать за тем, как лаконично он управляется с людскими сердцами, как орудует скальпелем, как отдаёт приказы и спрашивает про показания приборов. И подавать ему инструменты, хотя это, конечно, обязанности медсестёр, а не хирургов. Хосок гениален, а Сыльги это знает. Он гениален не только в том, как вылечивать сердца, но и как помогать однажды разочаровавшимся в любви вновь в неё поверить. Рядом с ним о первой любви, улетевшей в Америку, вспоминать не хочется. Он гораздо круче и он рядом. — Когда-нибудь будешь, — мягко уверяет он, отстраняясь и плавно целуя губы девушки. — Если я накричу на тебя сегодня, не обижайся, я весь на нервах. — Я понимаю, — и она правда понимает. Хоть и хочется верить, что любимый человек под горячую руку не попадётся никогда. Впрочем, Чон своими действиями не раз доказывал, что уж до рукоприкладства не опустится никогда. — Тогда поехали, у меня заседание через полчаса перед первой операцией. Я ещё должен успеть поговорить с родственниками больной. — Что у тебя там? — Пересадка сердца. Девочка четырнадцати лет, перенаправили ко мне, я решил взяться. Но что-то я как-то… — Если хирург не уверен — гиблое дело, — Сыльги берёт его за руку, — будь уверен в себе, я знаю, что ты можешь. Хосок улыбается лишь уголками рта. — Да уж, второго урезания зарплаты я не переживу. На что я тебе цветы покупать буду?! — Да господи, я сама себе цветы могу купить! — закатывает она глаза. Они выходят из квартиры и, закрыв её, спускаются по лестнице. — Ты ущемляешь моё мужское достоинство! Цветы и презервативы — моя прерогатива. Сыльги прыскает от смеха. — А, ну точно. Ты ж мой мужик, — ласково зовёт она с неприкрытым сарказмом, — значит, ромашки и extra sensation*? Хосок зло смотрит в её сторону, пока они усаживаются в машину, он — за руль, она на пассажирское. На улице отвратительная слякоть, присущая классическому ноябрю в Корее. — Как скажу, так и будет. — Я в тебе не сомневаюсь, — она чмокает его в щеку. Машина трогается с места. Сыльги более, чем уверена, что он сделает, как скажет она.

***

Чон Чонгук не верит в судьбу и прочие обстоятельства. В три года он чуть не улетел с балкона вниз, в семь мама рассказала, что Хосок, любимый старший брат, оказывается, сводный и родной отец Чонгука — отчим Хосоку, потому что в далёком хосоковом детстве папа умер, в тринадцать Чонгук впервые выступал на большой сцене в подтанцовке, а в девятнадцать поступил в университет на ту специальность, на которую с детства хотел пойти Хосок — на хореографа. Один из лучших друзей Хосока, Чимин, преподаватель по искусству и танцам, иногда разучивает с ним движения. Сам Хосок выбрал медицину, потому что вдруг захотел пойти по стопам отца ни с того, ни с сего, и как оказалось, очень даже хорошо, что выбрал её. Но сам Хосок, всегда считавший Чонгука самым близким, родным и лучшим братом, наставлял Чонгука выбрать то, что ему по душе, поэтому не раздумывая, Чонгук ушёл в творчество. Сейчас Чонгуку двадцать два, он заканчивает третий курс и уже активно участвует во многих выступлениях с университетской командой, иногда соло, иногда подрабатывая на праздниках, чтобы самому у родителей или брата лишних денег не просить. У Чонгука яркая молодость, в отличие от корпящего в том же возрасте брата над медицинскими учебниками и справочниками, гормоны в голову бьют, да и каждая ночь заканчивается в режиме экстаза. Чонгук ещё с младшей школы мальчик популярный, завидный. Каждая вторая девочка хотела сидеть с ним за партой, давать списывать, только чтобы Чонгук сидел рядом и сиял своей красотой. А в старшей школе он уже сам начал активно ухлёстывать за девчонками, потому что здорово было, когда столько внимания и всё ему. Не то, чтобы сильно зазнавался, хотя льстило. Впервые переспал с девушкой из параллельного класса в семнадцать, а после на каждой школьной или студенческой вечеринки без пары не оставался. И до сих пор Чонгук знает, что не останется на ночь один, если захочет. Чонгук не думает о последствиях. А надо бы. Карма — штука хитрая, забавная, внезапная, словно ураган, что сметает целые деревни. Никогда не знаешь, какой вид карма примет и за что будет тебя наказывать. Но точно ясно одно: безгрешных она бы трогать не стала. — Уже известно, кто будет оценивать выступления в Праге? — Чонгук плюхается в единственное свободное сидение рядом со своим напарником по танцевальному номеру Феликсом. Феликс, к слову, самый младший в их команде, первокурсник, отлично показавший себя на «первом шансе» первокурсников, ежегодном соревновании в их университете, где новички показывают свои таланты и распределяются по кружкам и секциям, куда кто хочет и горазд. Чонгук выбрал его лично и наставлял с сентября по ноябрь и взял в свой номер, который изначально задумывался как соло. Чангюн, самый старший из них с выпускного курса недовольно морщится. — Короче, я слышал, что там будет пиздопротивная тётка из СНУ**, возглавляющая комитет современного образования в области искусства. И что она пиздец какая строгая и требовательная. — Кто такая? — спрашивает Чон, обменявшись рукопожатиями с остальными тремя парнями. Чжухон не слушает их, уткнувшись в планшет с наушниками, Юта смотрит в окно, сидя ближе всего к нему, да и Марк не особо участлив, скорее всего, поглощён личными переживаниями. — Хан Сонхва, — с благоговейным страхом сообщает Марк, отмерев. — Самая молодая там, кстати, кандидатка на учёную степень в области культуры и искусства. Она вроде как изучала танцы в Америке, Франции и России и знает и умеет так много, — Марк сглатывает, — от балета до поппинга. — Я не слышал о ней, — хмыкает Чонгук, — неужели она такая страшная? — Да от неё девочки-новички в её учебных группах с визгом разбегаются, — Чангюн трёт шею, навевая на расслабленного до этого Чонгука мысли о том, что придётся несладко. — В СНУ всё жёстко, не то, что у нас в Ханяне. Из-за неё отчисляются целые потоки, потому что она требует невозможного. — Но разве мы не выигрывали уже эти конкурсы сто-пятьсот раз? — Чон выгибает бровь. — Я бы хотел попасть в её танцевальную группу, — вставляет свои пять копеек Феликс, и Чангюн смотрит на него, как на полоумного. — Она как педагог крутая и от неё реально выходят профессионалами, а не ни на что не годными дураками. Нас любой театр потом с руками оторвет. — Не знаю, я её побаиваюсь, — говорит Марк, — Слышал от нынешних второкурсников с культурологического, которые отчислились из-за неё, что двух пацанов с потока в прошлом году заставила выступать одного со стёртыми в кровь лодыжками, другого с вывернутой ногой, причём концертов в тот день было три вроде. Девочки сидят на такой жёсткой диете, что падают в обмороки. И ведь никого и как к себе не подпускает, шельма. — В смысле? — Да пробовали бессмертные решить проблему старым дедовским трахнуть и получить зачёт, — усмехается Им. — Выставила из аудитории почти голого пацана и его тут же отчислили. А родители-то богатенькие, пытались обратно впихнуть, но она принципиальная, что пиздец. Не знаю. Если мы вылетим с этого конкурса, то не попадём на национальные. А я не хочу упускать эту возможность перед выпуском. — Попадём, хён, — хлопает по плечу Чонгук и слышит, как стюардесса сообщает, что скоро самолёт взлетит вверх, — жопу порвём, но попадём. И улыбается своей коронной улыбкой. Кажется, у Чонгука есть план. *разновидность презервативов contex **Сеульский Национальный Университет