Любимые ПЕСНИ Лары

      Если друг…       За окном бушевал гром. Шумел ветер и стучали ветки деревьев. И время от времени прилипали к стеклу пожелтевшие листья.       «А ведь ещё август, — думал в бессоннице своей Витяра. — А словно уже кончается сентябрь»…       Безответно гремела за окном гроза. Впрочем, мысли Витяры вряд ли и в более спокойное время дали бы ему уснуть.       Витяра ещё только приходил в себя после того случая, как он встретился с боевой ведьмаркой. Она буквально наизнанку вывернула его сознание, если не сказать, выпотрошила его душу. Но самое удивительное — Витяра всё равно умудрился после всего этого остаться живым. Правда, можно ли всё его состояние в настоящий момент назвать жизнью.       Он, естественно, ничего не помнит о своём пленении у ведьмарей, очень смутно припоминает, как он вернулся в Шныр. Словно видеоплёнка его жизни на какой-то момент скомкалась, а затем киномонтажёр просто отрезал повреждённый участок, прикрепил новую и начал перезаписывать на неё все пропущенные моменты из старой плёнки.       Первые недели Витяра почти не вставал с постели. Теперь же он мог вставать — но только в пределах своей комнаты. Кто-нибудь из младших и средних шныров сидел с ним, а потому и было кому в случае чего поменять утку. Ведь ни в столовую, ни в туалет у Вити просто не хватит сил дойти. Не говоря уже и о нырках…       Но вот плёнка воспоминаний, потихоньку, не торопясь, записывалась и перезаписывалась. События новой жизни у Витяры не были насыщенны, ведь даже пауков первое время кормил Рузя. А сейчас образовалось очень много времени для восполнения пробелов во внезапно освободившейся памяти. Правда, порядок восстановления воспоминаний был очень хаотичным: Витяра ещё не вспомнил, как он пришёл в первый класс, зато вспомнил как проходил его первый нырок на Дельте и каким было на вкус его последнее мамино молоко.       Но куда ярче, как раз в эту погоду, Витяре вспомнилось…       …Если друг оказался вдруг… …Очередная осенняя буря в Шныре. Занятия на поле отменили. Нагружённые обычными лекциями по философии шныра, все первогодки сразу разбрелись по своим делам. Благо каждый и не выходя из здания в форме букв Шн мог всегда найти чем заняться.       Вот и один молодой шныр, присев на подоконник окна второго этажа, смотрящий во двор с клумбами Суповны. Сложно сказать, что привлекало его здесь, за окном. Не факт, что клумбы. Или статуи первошныров? А может изредка здесь мелькающий временами Горшеня?       По хорошему, подойти бы и спросить самому этого парня, что его привлекает в бурю в этом практически безлюдном пятачке Шныра. Он же не кто-нибудь из старших, Вроде Макса, Ула или Родиона — не ударит, не засмеёт, и точно не «укусит», словно старый голодный волк.       И вообще, что же такого странного может быть у этого внешне вполне адекватного, но может чрезмерно общительного и слегка мечтательного парня, которы несмотря на свою общительность, постоянными друзьями в Шныре так и не обзавёлся. А. впрочем-то вообще может быть адекватного в самом неадекватном месте Москвы, если и не всего мира, спросите вы.       А этот парень, что вдруг решил подойти к засевшему на подоконнике, может и задавался такими вопросами. А может — и нет. В любом случае единственное, что имело тогда тогда хоть какое-то значение, так это то — что он просто Подошёл к Нему. И спросил: — Ну и как, красивое зрелище, не правда ли? — обратился новичок с типично романтично-амурной наружностью. Кажется, его звали Роман. — А? — отвлёкся от своих мыслей нескладный тёмноволосый паренёк, со смешными, похожими на баранки, ушами. — А… да вот, как-то грустно стало, от некоторых мыслей в голове… — смущённо ответил паренёк на подоконнике.       Они только две недели, как были в Шныре. — Извини… — после небольшой заминки произнёс Рома. — За что? — удивился второй. — Да вот, я так и не запомнил твоё имя за эти две недели. Кажется, оно было такое твёрдое слегка, на Ве — Хм… понимаю. Я и фамилии почти всех в шныре даже с пятого раза запомнить не могу. А меня — Витярой звать. — Очень приятно, Роман, — парни пожали друг другу руки. Думаю, ты пытаешься вычислить, один ли Горшеня тут такой самодвижущийся, или может те статуи тоже по ночам оживают и гуляют по ночам…       С Романом неожиданно очень легко завязался разговор. Витяра, правда, точно и не мог сейчас восстановить о чем тогда шла речь, как не мог воспроизвести многие другие детали памяти.       Так началась история одной удивительной дружбы. Пусть, и с очень печальным концом.       Ведь единственное, что не поддалась разрушающему воздействию ведьмарки — это чувства. Он точно мог помнить только ощущения зарождающейся дружбы, как это ощущалось им, как бы это выглядело, если это нарисовать и на что это было похоже…       Но к сожалению, никакими словами это не воспроизвести. Не рассказать. Хотя способность говорить в последнее время стала его даваться ему лучше, во всяком случае, его сиделки уже с первого раза понимали, что он хотел сказать. Впрочем, ныне Витяра уже не отличался прежней общительностью.       «Наверное, я как тот ослик из сказки, который и дом пожалел, и зонтик пожалел, и даже промокашку настолько пожалел, что решил сам их прикрыть от дождя, а не использовать их по назначению, чтобы не промокнуть самому»…       И не друг, и не враг, а так…       «А так», думалось теперь Витяре, когда он вспоминал теперь Романа. По началу, когда он вспоминал его, остальные шныры не слишком охотно отвечали на его разговоры. Даже резкая девица Штопочка по началу буркнула: «Да, был тут один такой, да и сплыл». Но дальше продолжать не стала, выполнила список поручений молча и ушла.       А вот кухонный Гоша ответил куда более более подробно и даже очень красочными сочетаниями поведал Витяре о «взлётах и падениях» бывшего неоромантика Шныра.       Сейчас же, проснувшись посреди ночи, включив свет и покормив Бобу и Беню, средний Шныр взглянул на свой макет идеального Шныра. Ещё три недели назад он принялся бы в который раз месить пластилин. Доводить ещё какие-то детали до идеала, переставлять фигурки шныров и пегов, добавлять ещё пару новых саженцев в Зелёный лабиринт… Сейчас же он просто наблюдал за своей работой, уже не пытаясь что-либо поправить. Не потому что Витяра потерял интерес к творению и лепке в частности. Просто сейчас у него с моторикой пока ещё не всё в порядке.       Да и где в глубине души, у него и так проснулось ощущение того, что его Шныр не требует большего совершенствования. Он и так хорош.       Да и как их и сам разберёшь, гош он или не гош?