Укройтесь пледом и посмотрите на звезды

— Мне не грустно, — Кэсси положила голову на колени, зажимая между ними подбородок и вытягивая вперед руки, пытаясь почувствовать ими холодный ветер. Если бы она промерзла до костей, была бы хоть какая-то мотивация вернуться домой. Если физически больно, морально станет легче. — Негрустные люди не сидят на крышах в пять утра с едва знакомыми девочками, пытаясь встретить рассвет, — фраза, которая могла бы звучать как упрек, если бы не была сказана как бы между делом. У Даны в голосе проскользнуло довольство и небольшое возбуждение, которые к ситуации не подходили. — Ты слишком прямолинейна. Но мне не грустно. Я не в порядке, но мне не грустно. Ворчливая правда отбилась от бетона, запряталась меж складками одеяла, не в силах найти адресата: была ли она сказана в ответ, в утешение себе или просто без цели. Дана виновато пожала плечами, усаживаясь рядом с ней и протягивая ноги до края крыши. У нее в термосе был горячий кофе, сделанный наспех с мольбами чайнику кипеть тише, чуть не пролитый и со всеми видами сладких специй, которые она смогла найти у себя дома на кухне, пока гремела всевозможными ящиками. Дане показалось, что ящики гремят раз в десять громче обычного. Но на самом деле, громкость у них всегда одна и та же. Просто на кухне было тихо. Уходя, Дана прихватила несколько пледов, отобрав один у спящего кота, который грозно и сонно начал на нее шипеть. Она опустилась на колени, чтобы его погладить, а потом попросила не шуметь, свято веря в то, что он все понимает; кот выгнул спину и просеменил к кровати Даны. Она молча приняла данный факт, пытаясь таким способом загладить свою провинность, а затем прошмыгнула мимо спящей мамы, намереваясь подняться на крышу. Она выглядела довольно комично, кряхтя и таща по ступенькам несколько этажей целую кучу разноцветных одеял, смятых в кучу. Чтобы не сосредотачиваться на тяжести, она перебирала, кто живет на каком этаже и представляла, что случится, если жилец все же выйдет из квартиры. Старый дедуля с пятого этажа погнал бы ее домой, аргументируя это тем, что в такое время еще надо спать. Его грубоватая жена прямо поинтересовалась бы, зачем ей весь этот груз и пригрозила бы рассказать обо всем маме. Женщина с седьмого молча провела бы ее взглядом, докуривая последнюю сигарету из пачки. Паренек с восьмого без единого промедления вызвался бы помочь и не принял бы возражений. К счастью, весь дом спал, а тяжесть и неудобства были оправданы. Протянув один плед Кэсси, она завернулась во второй, а третьим укрыла им обоим ноги — Кэсси даже приподняла подбородок для этого. — Спасибо. Дана шмыгнула носом, молча принимая благодарность: однажды она из-за недосыпа ляпнула в ответ «Да, и тебе спасибо» и после этого слишком сильно следила за употреблением слов вежливости, даже несмотря на то, что в последнее время она высыпалась гораздо чаще. Кофе из термоса приятно согревало горло и убирало едва заметную дрожь. Дане было почти шестнадцать, а Кэсси было семнадцать с половиной, но вторая всегда считала, что Дана из них двоих определенно умнее и взрослее, потому что именно она всегда следила за тем, чтобы ни одна не замерзла или чтобы Кэсси не прижимала сигареты к рукам снова. Они ходили даже не в одну школу, и, как сначала могло показаться, у них практически не было общих интересов, они всего лишь жили в одном доме — даже на разных этажах, но однажды Кэсси, руководствуясь всепоглощающим одиночеством и каким-то необъяснимым вдохновением, оставила на двери крыши записку со словами: «Ищу кого-нибудь, чтобы поболтать о жизни под звездами» и номером телефона. Дана пришла на крышу на следующее утро, потому что ей нравилось сбегать от всего и оставаться одной — но, честно сказать, приятную компанию она всегда любила, и почему-то хотелось разделить россыпи звезд и прохладные рассветы с кем-нибудь еще, так что она сорвала стикер с металлической двери, вбила номер в свой телефон с названием контакта просто «крыша», выбросила скомканную бумажку в мусор и почти тут же забыла на некоторое время. Дана не была на крыше в течение двух недель, а когда все же пришла, нового стикера нигде не увидела: не то чтобы она об этом так много думала, но перед этим вечером ей названивал одноклассник с просьбами скинуть ему как можно больше номеров для розыгрышей. Пока она листала список контактов, на глаза попался номер с причудливым названием «крыша»: пришлось поднапрячь память, чтобы вспомнить, где она его взяла. Этот номер она, конечно же, никому не кинула, но зареклась ночью позвонить — и обещание выполнила, подрагивающими пальцами нажимая на кнопку вызова и рассматривая свои ногти, чтобы успокоить нарастающую панику. Трубку взяли почти сразу. — Привет. Ответа сразу не послышалось; подумалось, не розыгрыш ли это. Дана улыбнулась таким мыслям, потому что, даже если он таковым и был, про него, скорее всего, уже все забыли, спустя столько времени-то. — Привет. Кто это? Голос был мягкий и немного хриплый, а также — определенно — женский. Дана подавила смешок; почему-то внезапно пришла идея сказать «Твоя поклонница», только вот она эту девочку на другом конце провода совсем не знала, и чисто из интереса все же захотелось узнать ее поближе. — Я видела бумажку, на которой было написано, что ты ищешь кого-нибудь для совместных походов на крышу. Да или нет? Несколько секунд было тихо, и Дана закусила губу, думая о том, что, может, не стоило звонить вообще. А потом, что эта мысль была самая рациональная из всех за вечер. — Да, это была я. А что, хочешь принять это предложение? По звуку было слышно, что девочка улыбается, и Дана улыбнулась в ответ, несмотря на то, что никто ее не видел. — Я сейчас крыше. Ты свободна сейчас? Девочка ответила сразу: — Спрашиваешь. Буду через пятнадцать минут. И она не соврала. Правда пришла, принесла пачку сигарет и печенья, аргументируя это тем, что не знает, что Дана любит. В итоге все сигареты выкурила она сама, а печенье поделили пополам; в тот же вечер оказалось, что Кэсси прекрасно поет, и на следующий день Дана могла бы сказать, что она ее поклонница. Вспоминая случай трехмесячной давности, Дана всегда улыбалась, потому что, наверное, это была одна из лучших вещей, которая случилась с ней за последнее время. А хорошего в ее жизни случалось много, или же она просто умела это хорошее везде находить. Кэсси оказалась на удивление хорошей собеседницей, умной и порой слишком ранимой — последняя ее сторона показывалась сейчас, доказывая, что даже самые уверенные девочки могут расстраиваться и совсем не верить в свои силы. — Расскажешь, почему ты не в порядке? Кэсси пожала плечами и сделала глоток кофе, поправила прядь, выбившуюся из пучка на голове. Идеальная девочка — идеальные привычки, и крыша среди них какая-то лишняя, посиделки рядом с милой отличницей — тоже. Им двоим это нравилось. — Они все же начали встречаться, и мне кажется, что я совершенно между ними лишняя. Как будто, знаешь, не было тех шести лет дружбы, как будто я не поддерживала ее все это время, и я правда очень хотела, чтобы они как-нибудь уже свелись, но я не ожидала, что будет так… больно. Дана слушала и совсем не перебивала, даже не шевелилась и не шуршала одеялами, лишь бы не мешать Кэсси. Та оборвала свою речь и подняла руки от колен, будто хотела что-то показать, но в итоге просто снова поправила волосы и опустила их обратно на колени. — Иногда мне хочется, чтобы она его выдумала, понимаешь? Я не хочу, чтобы меня забывали, но теперь это неизбежно. Как будто, знаешь, выдуманной все это время была я. — Она не забудет тебя, прекрати. Она твоя подруга, а таких людей, как ты, сложно забыть. Кэсси посмотрела на Дану так, будто та только что ее ударила. Но Дана не сказала ничего плохого, просто Кэсси со всем этим тяжело — если бы она была здесь одна, она бы сидела с бутылкой спиртного в руке и пачкой сигарет в полуметре, откинутыми случайно. Но Дана не терпела дым и иногда от него задыхалась, а еще считала, что кофе в тысячу раз лучше, чем любой алкоголь. — А подруга ли? Она не знает и половину того, что… в общем, она немного сейчас знает. Обрывая предложения на середине, Кэсси сделала вид, что так и надо. Так не надо — Дана это знала, но сказать вслух духу не хватало. Она и сама осознавала: больше всего о Кэсси знает сейчас она сама. О девочке, живущей невероятно насыщенной жизнью, имеющей больше тысячи подписчиков в инстаграме и больше двухсот в телеграмм-канале, улыбающейся половине города. Приглашенной на кучу посиделок, но расклеившейся из-за счастья лучшей подруги и собственной невезучести. На крыше она другая. — А когда-то мне казалось, что у популярных девочек нет проблем. Дана говорила правду: жизнь таких людей была для нее недосягаемой и непонятной, так как у нее самой было всего несколько друзей и куча книг, чуть ли не стопками стоявшие на полу в ее комнате. Кэсси только усмехнулась: ей нравилась эта прямолинейность. Без единого упрека, без восхищения, просто как факт. Дана никогда не жаловалась; ей нравилось быть самой обычной. Просто, общаясь с кем-то популярным, сразу чувствуешь себя немножечко лучше, даже если вы делаете это только на крыше в пять утра. — Просто популярные девочки намного тщательнее их скрывают. Дана подтолкнула ее плечом и ободряюще улыбнулась; в такие моменты Кэсси удивлялась, как она жила до знакомства с ней. Порой в жизни появляются люди, о которых думаешь, что знакомы вы были всегда. Лишь бы не галлюцинация. — Ну, это я вижу. Что ты не привыкла говорить с другими о проблемах. Из тебя все надо часами выпытывать. Это прозвучало так ворчливо и заботливо, что Кэсси захотелось улыбнуться в ответ, но удалось только немного приподнять уголки губ. — Знать бы, как эти проблемы описать еще. — За столько времени могла бы и научиться, знаешь. И они обе снова замолчали, думая о чем-то своем, кутаясь в пледы и восхищаясь, насколько красивым был в этот день рассвет. Удивительно было то, что помимо крыши они никогда не виделись; выходили по утрам в разное время: Кэсси — в половину восьмого утра, чтобы успеть добраться до другого конца города и подготовиться к занятиям, Дана — в восемь двадцать четыре в лучшем случае, чтобы опоздать на минуту-две к школе совсем недалеко от дома. Гуляли в разных местах и в разное время суток, никогда не договаривались встретиться где-либо, если это была не крыша, да и вообще ненамеренно делали вид, что не знали о существовании друг друга. Поэтому, когда Кэсси в очередной раз отказалась от сигарет, было трудно понять, кто на нее так повлиял. После очередного отказа Ника глянула на нее, приподнимая брови; сама она не курила, но это никогда не было достаточной причиной для Кэсси бросить самой. Это было даже чуточку обидно — что Ника заставить Кэсси бросить не смогла, а кто-то другой умудрился. — У тебя появился секретный парень, который запрещает тебе курить, или как? Кэсси громко рассмеялась, запрокидывая голову назад и не в силах нормально отдышаться. С друзьями чаще всего было уютно; с ними можно было смеяться до боли в животе и вести себя даже самым странным образом. Но Ника отнюдь не шутила, и эта реакция ей не понравилась — она нахмурилась и закатила глаза, выпутываясь из объятий своего парня. — Не хочешь выпить кофе, Кэс? Она кивнула, не думая о каких-либо подтекстах в этом вопросе. Вставая с пуфика, она сразу же заворчала: «господи, как же у меня болят ноги, не хочу я вставать», но осталась успешно проигнорированой, ведь к таким жалобам все давно уже попривыкали. — Дэн, ты с нами? Тот пожал плечами, но также поднялся на ноги и проследовал за девочками на кухню. — Ты хочешь поговорить? — теперь уже догадалась Кэсси, останавливаясь в проходе. Ника поставила чайник и достала четыре чашки. — Он тоже будет? — скривилась Кэсси, и Дэн со смешком хлопнул ее по плечу; «да ладно тебе» — хотя тоже от нового парня Ники был не в восторге. На вопрос снова никто не ответил. — Слушай, ты в последнее время ведешь себя странно. Отказываешься от сигарет… — Почти с нами не общаешься… — продолжил Дэн; Кэсси отпрянула от него и обиженно надулась, как бы говоря: «и ты туда же». Уж кто, а Дэн должен был ее поддержать, но в этой ситуации он был явно не на стороне Кэсси. — И постоянно с кем-то переписываешься, — закончила Ника. — Скажи честно. Ты в кого-то влюбилась? Кэсси в очередной раз захотелось рассмеяться, так это было похоже на шутку, но только абсолютно серьезные выражения лиц друзей подсказывали ей, что это не глупости. Кэсси даже подумала, что они не раз обсудили это раньше. И все же. Они подумали, что у нее есть секретный парень. С одной стороны это слишком абсурдно, но с другой, она впервые поняла, что никогда не говорила им о Дане, а после этого также впервые задумалась, стоит ли. — Нет, это не так. Говорить о Дане не хотелось: она была будто ее секретом, ее поддержкой и помощью. Казалось, что если она сейчас расскажет, это все разобьется, и больше не будет посиделок на крыше рано утром, и туда завалятся все ее друзья. Двое — это еще нормально, особенно, если между ними комфортная тишина. Но если их там будет четверо или даже больше, вся атмосфера куда-то пропадет. Ну нет, нарушать привычные вещи — это совсем не для нее. У Кэсси же, вроде, депрессия. А друзья с ней совсем-совсем не помогают. — У меня просто проблемы в семье. И это правда, она не врала. Поправила аккуратно пальцами браслеты на левой руке, прикрывающие тонкие шрамы, старалась не думать о таблетках. И ей снова невесело, и снова это прошло: и каждый раз, когда кажется, что счастье — оно тут, оно рядом, все снова проваливается и уходит. Из-за одного неосторожного вопроса. Ника и Дэн переглянулись, но ничего не сказали и не выпытывали, и этим очень отличались от Даны. Они просто вручили ей кружку кофе и старались остаток вечера делать вид, что все нормально, будто не замечали то, что Кэсси больше не смеялась. Февраль проходил отвратно. Кэсси в очередной раз прочитала последнее отправленное Дане сообщение: «В двенадцать. На крыше» чтобы убедиться, что она не перепутала время. Было страшно, что она не успеет, снова все как-нибудь испортит или сделает не так. Благо, жила она почти под самой крышей — на восьмом этаже, пройти совсем немного. Родителей, как обычно, не было дома, так что она без страха таскала туда-сюда разные вещи. Чуть не разбила бокалы из маминого шкафа, еле справилась с горой одеял и долго-долго не могла найти подходящую музыку. Но, несмотря на это, она была довольна своей работой: подушки были разбросаны по небольшому участку крыши, который был застелен покрывалом. Где-то на примерной середине Кэсси поставила корзинку с самодельными пирожными, бутылку вина и бокалы, запрятала под одним из одеял новую книгу и самодельную открытку. Дана пришла как раз после того, как Кэсси со всем закончила, без задних мыслей открывая тяжелую дверь. Ей казалось, это была обычная встреча, так чего ожидать-то? — Ты пришла рано. Дана подняла брови и скользнула взглядом по включенной заставке телефона. Три минуты до двенадцати. — А в чем проблема? Ты же уже тут, — и только потом она посмотрела на подобие уютности, сотворенное Кэсси собственноручно, широко открывая глаза и запуская руку в волосы. Кэсси знала эту привычку, хоть почти никогда и не видела: так Дана делала, когда искренне удивлялась, хотя после и пыталась отрицать. Забыла про собственный день рождения. Иногда Дана такая забавная. — Ну, если бы ты пришла после двенадцати, я могла бы крикнуть тебе поздравления. Дана закатила глаза, но была не в силах сдержать смех. Аккуратно подходя к подушкам и одеялам, перемешанным в одну кучу, она не смогла не отметить, как Кэсси все хорошо продумала. Одно ее смущало — и то, не так уж и сильно, поэтому подметила она это скорее шутливо, без недовольства. — Ты же знаешь, что я почти не пью, эй. Кэсси плюхнулась на одну из подушек и рукой указала на место напротив себя. — Сегодня ты пьешь в любом случае, и возражений я не принимаю, — а затем глянула на наручные часы, — о, уже одна минута как новый день. С днем рождения! Дана фыркнула, но все равно села на одну из подушек и проследила взглядом за Кэсси, разливающей вино. Видимо, она предусмотрительно открыла его перед тем, как принести сюда. — Я жду длинного поздравления-тоста. — Тебе мало того, что я уже сделала? — возмутилась Кэсси. Только сказала она это жутко высоким голосом, драматично поднимая брови и прикладывая ладони к щекам. — Слишком наигранно, — цокнула языком Дана и взяла один из бокалов. Вино не было для нее чем-то новым и необычным, потому что изредка она все же пила с мамой, но активно была против пьянства с друзьями в обычные дни. Но Кэсси была не просто подругой, она была кем-то ближе. Пытаясь найти новую подушку, Дана начала приподымать одеяло — и наткнулась на книгу. — А это что? — Это твое. Подарок. Из книги выглядывал какой-то листок, и Дану он интересовал гораздо больше, чем сам том. Не увидев никакого сопротивления со стороны Кэсси, она достала открытку и снова сделала «это свое удивленное лицо». — Это ты рисовала? — Первый раз за полгода. Получилось не так хорошо, но… И дальше Дана не слушала: с книгой на коленях и бокалом в руках потянулась к Кэсси, чтобы обнять. Та от неожиданности вздрогнула и чуть не завалилась прямо на Дану; вино опрокинулось прямо на покрывало, книга упала с колен, и обе девушки распластались на пледах, не сдерживая смеха. — Надо было обнять тебя раньше, когда у меня в руках ничего не было… Еле успокоившись и отдышавшись, Кэсси вернулась обратно на свою подушку. — Давненько меня никто так искренне не пытался обнять. — Да ну? Насколько давно? Какие буки посмели не обнимать тебя каждый день? И они шутили странные шутки снова и снова, улыбались звездам и не расходились до самого утра. А, когда все же разошлись, Кэсси решила, что настолько счастливой чувствует себя впервые за весь февраль — несмотря на то, что был уже его конец. Кэсси считала, что где-то в этом должен был быть подвох. Не могло ей быть хорошо целую неделю без исключений, не могло ей хотеться выкинуть все лезвия без единого сожаления так долго, не могло неделю обходиться без единой ссоры с родителями и с друзьями. И вот теперь, когда Ника в очередной раз захотела с ней поговорить, она поняла, за что ей так долго было хорошо. — Дэн нашел у тебя в рюкзаке антидепрессанты, — Ника скрестила руки на груди и грустными глазами посмотрела на Кэсси. Та закусила губу и отвела взгляд куда-то в сторону холодильника, лишь бы не смотреть на подругу. И почему все плохие разговоры происходят на этой чертовой кухне? — Во-первых, не смотри на меня так. Не надо меня жалеть, — Кэсси сосчитала в уме до десяти, надеясь, что это хоть немного поможет, но в итоге все равно почти сорвалась на крик. — И какого черта Дэн рылся в моем рюкзаке? Дэн вздрогнул и вжался в столешницу. Не одной Кэсси было сложно говорить об этом. Сложно было всем. — Кэс, я случайно. Ты же сама сказала поискать пластыри там. И Кэсси, еле вспомнив, когда Дэну нужны были пластыри, пришла в ужас: до побелевших костяшек сжала спинку стула и шумно выдохнула. Они знают уже две недели и только начали этот разговор. Никто не знал что сказать. Впервые жужжание холодильника начало предельно раздражать, все слова и смелость куда-то сбежали ото всех разом. — Кэс, сколько это уже длится? — и сложно было понять: голос у Ники дрожал от приближающихся слез или проявлялось заикание от нервов. Кэсси потупила взгляд, рассматривая вдруг ставший очень интересным пол и силясь не плакать. Дэн хрустнул пальцами, пытаясь вытерпеть эту напряженную атмосферу. — Полгода примерно. Я принимаю таблетки два месяца. Ника несколько раз сжала и разжала кулаки. А потом сделала то, чего сама от себя не ожидала — подошла вплотную к Кэсси и обняла ее. — Почему ты не сказала нам раньше? И Кэсси не выдержала — расплакалась, и каждый раз, когда она пыталась произнести хоть слово, получался всхлип. Она не плакала при друзьях уже несколько лет. — Я думаю, нам стоило самим заметить, — Дэн откуда-то достал салфетки и подал им обеим. Ника тоже немного заплакала, только тихо и почти незаметно. — Держите, вы, две плаксы. Ника хихикнула сквозь слезы, цепляясь пальцами за футболку Кэсси. — Нам троим определенно надо о многом поговорить, — хмуро заметил Дэн, поправляя очки и не зная, как подступиться к двум подругам. Кэсси шмыгнула носом, вытерла протянутой салфеткой покрасневшие щеки и кивнула. — Нам надо обговорить все, что мы не могли решить за все эти полгода. — Ты не можешь усидеть на месте. Что-то случилось? — Дана лениво подняла голову, чтобы снизу вверх посмотреть на ходящую туда-сюда по крыше Кэсси. Она расставляла руки в разные стороны, представляя, что идет по канату, иногда чуть ли не прыгала и восхищенно говорила о том, как она любит это место. — Как раз наоборот. Ничего не случилось и все отлично! — говорить такое было в новинку; всегда было что-то не то. Всегда было что-то, на что можно пожаловаться. — В последнее время ты все радостнее и радостнее. Не подумай, что я не рада этому, но это… странно. Так точно должно быть? — Твоя тревога беспочвенна, говорю тебе. Или то, что я наконец-то лечусь — это плохо? Дана замолчала, утыкаясь взглядом в очередную книгу. Они часто могли быть на крыше вдвоем, но не разговаривая, не замечая никого кроме себя — но все же что-то успокаивающее было в чужом присутствии, даже если вы молчите и сидите в полуметре друг от друга, занимаясь каждый своим делом. Но в этот раз все было не так. Перечитывая в седьмой раз одну и ту же строчку, Дана путалась: рада ли она на самом деле; хочет ли выздоровления Кэсси; а если нет, то почему? При этом ее раздумья были совсем некстати: самой Кэсси хотелось говорить-говорить-говорить, в кои-то веки не о своих проблемах. Хотелось обсудить что-нибудь неважное, и так легко было от ощущения, что она снова может делать все. Дана вздохнула и захлопнула книгу, скидывая ее с колен. Кэсси к этому моменту уже уселась на свой рюкзак, сосредоточенно лайкая друзей в инстаграме и смешно высовывая кончик языка, такая была у нее привычка. — Ну, рассказывай тогда. Почему такая счастливая? И не говори, что просто так, не поверю, — Дана уселась прямо на холодную поверхность, не обращая внимание на то, что ее любимые джинсы могут испачкаться. — Ну, много чего произошло… Мама сказала, что приедет на выходные, Ника бросила парня, да еще и приняла с Дэном мой диагноз. Не то чтобы это было так легко, но, — и она говорила так обыденно, будто такие вещи случались каждый день, будто это не было тем, чего она жаждала так много времени и будто Дане от этого не могло стать жутко плохо. Вообще-то, плохо ей не должно было быть, и она должна была бы сказать «я знала, что так случится» и искренне расплыться в улыбке. Но правда была в чем: она знала, что рано или поздно это случится, но также она знала, что при таком раскладе она Кэсси полностью потеряет. Эгоизм брал над ней верх, и от этого хотелось забиться куда-нибудь в угол своей квартиры, не отвечать на вопросы мамы и плакать, плакать, плакать. — Это хорошо. А бросила она его почему? Кэсси не заметила, что улыбка стала немного натянутой, потому что не выпустила телефона из рук: решила, что раз за сложные дела ей браться пока не стоит, возможно, стоит вернуть свои социальные связи. — Сказала, что я изначально была права, так как узнала, что он гулял с бывшей и скрывал это. Дана приподняла брови, несмотря на то, что примерно этого она давно и ожидала. В ответ она не сказала ничего, не зная, как реагировать и внезапно почувствовав, что ей надо бы разобраться в себе. За полчаса Дана успела вернуться к книге и зависнуть на второй же странице, а Кэсси перейти с инстаграма на твиттер. Холодный ветер раздул волосы Кэсси во все стороны, и Дана вдруг подумала, как было бы обидно, если бы она никогда снова этого не увидела. Из-за непонятного наплыва она, даже не задумываясь, спросила: — Ты же не забросишь меня с тем, что тебе лучше, правда? Кэсси чуть не выронила из рук телефон и немедленно подняла глаза на Дану. В голосе ее читалась добрая насмешка над таким глупым вопросом, но также и абсолютная уверенность в том, что она говорила: — Ты что, совсем уже? С чего бы этому вообще произойти? Не надо придумывать себе такие вещи, я же сама без тебя не проживу. И от этих слов Дане стало немного легче. На самом деле, Кэсси была права: она Дану не забросила, но длилось все «как обычно» всего лишь пару недель. И с каждым днем ей становилось все лучше и лучше, в какой-то момент дошло до того, когда она начала думать, а, собственно, зачем ей вообще нужна была эта крыша? Поныть по пустякам теперь можно было Дэну и Нике, которые старались максимально ее поддерживать, а та атмосфера ей просто надоела, да и времени было не так много. Оставалось одно но: Дана. Кэсси все еще нравилась Дана, и совсем не хотелось ее так кидать, но они же нигде кроме крыши не встречались, и предложить просто погулять у Кэсси не хватало духу. Вдруг ей этого совсем не нужно? А что делать, если их потребности теперь стали совершенно разные? Конечно, это не значило, что у Кэсси не бывало плохих дней: иногда она не хотела видеть друзей, иногда она начинала скучать по холодному ночному воздуху. В такое время она сама писала Дане в срочном порядке, но это происходило все реже и реже. А Дана еще реже писала сама, и сложно было понять, что у нее на уме. В один момент Кэсси даже показалось, что Дана и вовсе не хочет с ней больше разговаривать, так сухо она отвечала. В конце концов, Кэсси и сама начала забивать — если Дане это безразлично, то не будет же она напрашиваться. Ей лучше, она ни от кого почти не зависит. Со временем она перестала надеяться, что каждое приходящее сообщение — это, возможно, сообщение от Даны. Но, когда она увидела уведомление: «Ночью на крыше?», то просто не могла не прийти, как не хотелось бы забить. Время Кэсси так и не уточнила, оставалось надеяться, что ночью — это как обычно в час или два. И правда, она пришла к половине второго и застала Дану как обычно, сидящую почти что у края крыши. Сзади все казалось совершенно нормальным, будто они и не отдалялись, и сейчас Кэсси сядет, поноет, как же хочется курить, попробует прикрыть новые порезы и пожалуется на что-нибудь глупое, но важное для нее. Но, подходя ближе, Кэсси все же заметила, что все не как всегда: у Даны не было с собой охапки одеял и той вечной улыбки, и даже стало грустно от того, что все не как раньше. Если бы Кэсси не была Дане так благодарна, она бы поняла, что эта тоска тянула ее вниз. Только намереваясь сесть, Кэсси заметила у Даны в руках пачку своих любимых сигарет. И она забыла все то, что хотела сказать мгновение назад. — Я такая глупая, сигареты купила, а зажигалку забыла. У тебя нет случайно? — она повертела пачку в руках, рассматривая с разных сторон. — Такая глупая. Кэсси подняла взгляд на ее лицо; все хорошее настроение испарилось, будто его и не было. Кэсси узнала в Дане себя пару месяцев назад. — Что случилось? Это неправильный, ужасный вопрос, мысленно корила себя Кэсси, ожидая на него ответ. Но, на удивление, Дана не ответила «ничего», как сделала бы она. — Мне осточертело то, что ты меня избегаешь. — Никто тебя не избегает, ты знаешь. — Нет, не знаю! — Дане хотелось высказаться, и это было видно: она тяжело дышала, и в уголках ее глаз скопились слезы. — Ты никогда не пишешь сама, и вспоминаешь обо мне только тогда, когда видишь мои сообщения. Неужели теперь, когда ты снова общаешься со всеми старыми друзьями намного чаще, я стала для тебя слишком «не крутой»? Чем больше Дана говорила, тем слабее становился ее голос, и тем больнее становилось Кэсси. Она действительно не думала обо всем этом, не замечала, что чем ей лучше, тем Дане хуже, и это все — взаимосвязано. Вмиг прояснилось, зачем Дане нужны были сигареты; надо же, слушая столько историй о крутых ребятах от Кэсси, она почему-то выбрала именно сигареты. Дана хотела сказать что-то еще, но Кэсси закусила губу и неуверенно протянула подрагивающую руку к ней. — Отдай мне пачку, — и, не увидев никакого эффекта, добавила, — пожалуйста. Дана нехотя передала пачку Кэсси и отвернулась от нее; ей не хотелось, чтобы Кэсси чувствовала себя виноватой, но также ей хотелось, чтобы Кэсси поняла, как ей больно от всего происходящего. Противоречия закипали внутри нее и выходили в виде нежеланных слез. Когда-то Кэсси сказала, что ненавидит, когда ее жалеют. Дана с ней согласилась, и они долго обсуждали, как же это раздражает. Но Кэсси будто забыла об этом, придвинулась еще ближе и приобняла Дану за плечи. — Мне жаль. Но фраза звучала абсолютно не как «мне жаль тебя». Она звучала как: «мне жаль, что я так поступила», «мне жаль, что я не обращала на тебя внимания» или «мне жаль, что из-за меня тебе плохо». В конце концов, Кэсси же осознала, что делала все это время не так. — В общем, это моя подруга, Дана. Мы живем в одном доме и познакомились, когда я искала себе друга на крышу. Представляясь, Ника тепло улыбнулась, а Дэн протянул ей руку, и это было странно: у Даны не было знакомых, пожимающих руки при знакомстве, но еще это было забавно. Ника смотала наушники и запихнула их в карман рюкзака Дэна; тот пихнул ее локтем, отчего Ника только закатила глаза — она рюкзак с собой не носила. Наблюдая за ними, Дана искренне радовалась: такими они были забавными и милыми. Почему-то захотелось сравнить их с котиками, хотя это и было бы странно. Но что Дана точно не могла назвать странным — это то, что ребята ей очень нравились. — Так куда мы пойдем? — тихо поинтересовалась она, не зная, что еще можно сказать. — Как куда? На крышу, конечно. Я тоже хочу там посидеть, и теперь вы от меня не отвертитесь. И, вопреки всему, что Кэсси могла раньше себе надумать, сидеть вчетвером на крыше оказалось совсем не менее атмосферно, чем вдвоем.