А почем ваш фунт лиха в кладнях?

В Стармин мы приехали за сутки до представления, соблюдая позорное инкогнито — не хотелось светиться в столице под присмотром нескольких подозрительно усатых Стражей и рассаженных по крышам магов с Учителем во главе. По этой же причине ввалиться в Школу и потребовать для себя комнату мне не удалось — не бросать же мужа одного. Говорила во мне вовсе не супружеская солидарность, а вполне обоснованное опасение, что он в корчме найдет себе на голову приключение или хотя бы попойку. И без меня! Мы редко выбирались сюда вдвоем — я бывала наездами, в основном проводя время в Школе, Лен и вовсе не совался сюда с тех самых пор, как приехал на стрельбища. Догева и Белория вообще предпочитали взаимную дипломатию на расстоянии, так что повода не было. Зато теперь вот появился. В нашем нехитром багаже номером первым значилась злополучная книжка, которую мы с одинаковой кровожадностью намеревались скормить ее авторам вместе с клеем и обложкой. Мы даже договорились, что вампир будет держать, а я скармливать — так получалось надежнее. И клиент не вырвется, и мелочи вроде сложности поглощения бумаги не помешают. Наше мнение касательно сего шедевра мировой литературы разделяла разве что Келла да Старейшины — и то Лен подозрительно косился на самого молодого из них. Друзья же (и, возможно, немалый процент рядовых догевцев) бессовестно ухахатывались, сталкиваясь с нашим праведным гневом, приобрели себе по экземпляру и при каждом удобном и не очень случае цитировали злосчастную пьеску. А потом со всех ног удирали от пульсаров и осиновых кольев, коими креативно вооружился Повелитель, воплощая собой самый страшный парадокс охотника за головами. На долгожданное представление мы пришли тщательно замаскированными в плащи, благо повод был — мелкий противный дождь. Узнанными раньше времени быть не хотелось, хотя Лену пришлось взять с меня обещание, что я не сожгу театр раньше, чем все закончится. Формулировка меня умилила и только поэтому удостоилась одобрения. — Больше всего меня интересует, насколько близка будет актриса к той бабе на обложке, — призналась я, располагаясь в отдельной ложе. — Потому что девица с таким вывернутым торсом и таким выпирающим передом чисто физически существовать не может. — А я так и не дочитал оригинал, хотел сохранить интригу, — откликнулся Лен. — Рассыпется ли этот семисотлетний вампир сам по себе или на него придется дунуть? — Смотря в каких условиях он хранился, — хихикнула я. Наше почти благодушное (для голодных упырей) настроение объяснялось просто: расправа была близка, злоумышленнику уйти не удастся, потому что встреча с автором была мне обещана и более того — продана; пришлось заплатить лишних двадцать кладней за эту сомнительную честь, но муж и работодатель в одном лице инициативу одобрил целиком и полностью и эту двадцатку доплатил из собственного кармана, заявив Совету, что это для восстановления нашего с ним доброго имени. Судя по их лицам, восстановить это самое могла бы только героическая смерть (но с обязательным последующим воскрешением для Повелителя!), но согласиться им пришлось. Хотя бы потому, что их просто поставили перед фактом потраченных денег. По сцене прошмыгнул какой-то актер, случайно оказавшийся не с той стороны. Публика захлопала — с удивительным для местных, привыкших ко всякого рода развлечениям, энтузиазмом. Занавес поколебался туда-сюда, раздумывая, а стоит ли, но все же нехотя поднялся, открыв декорации. И первое действующее лицо. Мои ожидания не были обмануты — бедную девушку честно попытались приблизить к чудовищу с обложки. Я отчетливо видела, что в одних местах ей форм добавили с помощью магии, а вот убирать пришлось вручную, корсетом. Мне стало жаль бедняжку, ведь в таком облачении мага-практика с большой вероятностью примут за нежить, которую ему — или ей — положено истреблять. Причем не за соблазнительного суккуба или инкуба, а вурдалака или зомби — потому что живо посинеет от холода. Лохматый рыжий парик и палка с куском стекла на верхнем конце меня не заинтересовали, в отличие от фона, на который «магичка» смотрела с гордостью и вызовом. Точнее, пыталась. На мой взгляд, с таким лицом только в кусты и убегать, когда обнаружил в котелке с кашей симпатичный грибок с красной шляпкой в белую точечку… Ну или пытаться убежать, если все-таки успел зажевать бесценный дар леса. На фоне был замок, подозрительно напоминающий Вороньи Когти. Судья по елкам (лысым и почти черным, не чета догевским), робко пытающимся его окружить, но претерпевающим поражение — размером раза в два больше. Я содрогнулась. Кошмарные лестницы до сих пор были живы в моей памяти. Вопрос к художнику у меня был только один — ползал ли он сам когда-нибудь в такую вожделенную башню, где находится лучшая комната? — Графу Догевскому, небось, удобно, — прошептала я. — Гроб-то все равно в подвале, а к жертве можно и нетопырем взлететь… — Вот он, оплот зла, притаившийся у границ святой земли! — объявила между тем девушка на сцене, потрясая вытащенным из-за бутафорского камня мечом, который заменил посох в ее руке. — Что за безжалостный злодей таится там? Сколько уже невинных жизней он загубил? Я должна положить этому конец! Я должна войти в этот замок и сразить коварного вампира! Боги, но я боюсь! Да, боюсь! — с явной надеждой повторила она. Но никто не позволил ей сбежать за кулисы подальше от действа, поэтому пришлось продолжать. — Но я преодолею этот страх. Я, Вольха Редная, положу злодеяниям конец, даже если мне придется заплатить за этой жизнью! — А это удивительно близко к правде, — пробормотал Лен, схлопотав от меня локоть под ребра. На сцене появился новый персонаж. Эта девушка была одета в черное, но в такое мизерное его количество, что назвать это одеждой язык с трудом поворачивался. Лицо ей выкрасили белой краской, губы старательно намазали красной помадой, а глаза — черными тенями. На голове у нее красовался веник, призванный изобразить венок, но напоминавший мне кошмарный свадебный букет. Хотя она была призвана изображать суккуба, сведущего в травах — об этом оригинальном трактовании образа Келлы я узнала из книги — я в первую очередь подумала об утопленнице, вылезшей на берег поплясать. От таких только ноги уносить, сломя голову. — Остановись, магичка, ибо входишь ты во владения графа Догевского! — провизжала «Келла», и беловолосый рядом со мной согнулся в приступе беззвучного смеха. — Мой повелитель послал меня навстречу тебе! Он дозволяет тебе пересечь границу и оставить твое оружие, чтобы показать, что не желает тебе зла. Следуй за мной. Вихляющей походкой обе женщины ушли за кулисы. Вместо них на сцену с надрывным скрипом въехала некая конструкция, сверху увенчанная подобием трона, составленного из металлических летучих мышей. А сидел на нем… Хотя я отчаянно зажимала себе рот, несколько всхлипов все же вырвалось наружу. Лен и вовсе сполз куда-то на пол, корчась так, что любой вампир схватился бы за сердце и умер на месте — ведь Повелитель совершенно точно погибал в невыразимых муках. На изображавшем графа парне был эльфийский парик — почти метр ослепительно черных волос, художественно рассыпавшихся по черному одеянию, состоявшему сплошь из кружев. «Вампир» то и дело подергивался, тщетно сдерживая позывы почесаться и поправить пышное одеяние. Высоченный воротник в распрямленном (потому что сейчас он полукругом окружал голову, рождая какие-то нездоровые ассоциации) виде сгодился бы на одеяло. Черный же плащ на красной подкладке свисал до самой земли, драпируя большую часть конструкции. И один из его краев попал в колесико башни, вынудив беднягу слегка скособочиться. Попытка выдать это за небрежную позу успехом не увенчалась. В довершение всего у ног «злодея» сидели еще две полураздетые девицы, изображавшие тех самых суккубов, коими якобы изобиловала Догева. Смотреть дальше не было сил. Я сползла под стул к оригиналу сего темного образа.