Формула любви

Кого ждать в гости выяснилось, как только голоса стали явственно слышны: ядреный говор обитателей Двора чудес было сложно с чем — то спутать. — Наверное, кто — то из ребят Клопена. — обрадовалась Эсмеральда, — вот повезло, заодно и выведут, — и она уже собралась бежать им навстречу, но поэт схватил ее за руку. — Подожди, если мы сейчас под Сен — Дени, то это могут быть чужие. С другого Двора. — Какого другого? — возмутилась Эсмеральда, — Других нет. — Есть, — неожиданно сказал Фролло, — и эти мерзавцы уже пытались обдирать наших прихожан. Их король не ладит с Клопеном — не могут злачные места поделить. Я этих нечестивцев несколько раз прогонял, и как — то наслал солдат, чтобы разорили их змеиное гнездо, жаль, без толку. Так что лучше бы нам с ними не встречаться. — Это правда, — подтвердил Гренгуар, — Один скользкий тип пытался бунт устроить, Клопен приказал его повесить, но он сбежал и дружков с собой прихватил. Потом королем назвался. С тех пор воюют. — Вот что, — сказал звонарь, — давайте — ка вы лучше назад, а я тут в уголке посижу, меня и при свете — то шарахаются, может испугаются и сбегут. — Это не те люди, чтобы от тебя шарахаться, — возразил епископ и повернулся к Эсмеральде, — Забирайся в тоннель и прячься, быстро. Она осталась на месте. — Слышишь? — шепотом прикрикнул он, указав рукой в сторону дыры, — залезай, некогда спорить, они близко! В этот самый момент, будто в подтверждение его слов, в коридоре, куда из нынешней камеры вела довольно высокая арка (похоже, часть сторожевой башни, а не древнего водостока) заметались отсветы факела. — Они не испугаются живого человека, — задумчиво произнес Гренгуар, пристально глядя Фролло за спину. — Даже такого, как ты, Квазимодо. Прости, дружище! Но, вы, учитель, насколько я помню — не только умерли, но уже и в Стиксе искупаться успели. У вас даже призрак есть. Вон, смотрите! — он указал подбородком на противоположную стену. Епископ обернулся и обнаружил собственную заползающую на потолок огромную тень, которую он отбрасывал в свете голубых фонарей, и так придающих каменной конуре слегка гм… мертвенный колорит. Они с поэтом понимающе переглянулись и, не теряя больше ни мгновения, Фролло кинулся переставлять лампы так, чтобы они светили ярче, одновременно приказав Квазимодо покопаться в своей торбе и найти хоть что — то похожее на плащ, достойный, как он выразился «приема у Аида». Звонарь нашел. Драную цыганскую юбку, размером с современный парашют. Но когда епископ с обреченным вздохом натянул ее на шею, как пелерину, и раскинул руки, результат оказался поразительным: тень получилась такая, что даже у Гренгуара на голове волосы зашевелились — гибрид пугала с гигантским стервятником. Голоса к этому времени уже звучали прямо за стеной. Три или четыре грубых надтреснутых голоса, не переставая, несли скабрезности про особенности анатомии какого — то Жака. В арку вползло желтое пятно света. Почесывая кулаки, горбун спрятался у входа, чтобы дать отпор, если затея с призраком вдруг, да не сработает, Эсмеральда, вняв, наконец, голосу разума, залезла в дыру, поэт устроился в темноте за фонарями, приготовившись их двигать и качать для пущего зловещего эффекта. Фролло набрал в грудь воздуха, и мысленно перекрестился, искренне надеясь, что его самого не заметят. В проходе возник первый черный силуэт, едва различимый против света. — Как ты смеешь нарушать мой покой, несчастный! — рявкнул епископ, взмахнув руками, отчего полы юбки взметнулись вверх, и к визуальному эффекту на стене прибавилось легкое дуновение. Гренгуар потряс фонарь, чтобы тень грозно заколыхалась. Голоса разом смолкли, будто говорившим заткнули рты. Стало абсолютно тихо, только факел трещал. Ободренный успехом Фролло перешел на латынь, загнув такое, что и для образованного человека звучало, как вызов десятка демонов. В этот самый момент ни черта не слышащий Квазимодо, почему — то решил, что прошло уже достаточно времени, чтобы враги сбежали, выглянул из — за угла посмотреть и тут же оказался нос к носу с бандитского вида типом, за которым, как соляные столбы, застыли еще трое. Дружный нечеловеческий вопль, размноженный эхом, потряс своды и, кажется, заставил местный вонючий Стикс потечь в обратном направлении. Что — то глухо стукнуло, а потом раздался мерный топот убегающих ног, сопровождаемый руганью и усиленным акустикой смехом Гренгуара, который просто не мог не внести свою лепту в эту почти библейскую сцену. — Вот видите, а говорили, что я их не напугаю! — радостно осклабясь, воскликнул звонарь. — Это потому, что я их как следует подготовил, — не пожелал делиться лаврами Фролло, — ты вообще не должен был высовываться! — Да, какая разница, если теперь путь свободен? — пожал плечами поэт, — надеюсь, они оценили мой демонический хохот. — Весь вопрос в том, насколько далеко они убежали и не попадемся ли мы им на выходе. Похоже, не все из них испугались, — сказал епископ, поднимая валяющийся у стены нож, который кто — то из бродяг успел метнуть в тень. — На их месте, я бы до Кале не останавливался, — хмыкнул Гренгуар. — Мне кажется, кто — то из них умер от ужаса, слышали стук? — спросила вылезшая из своей дыры Эсмеральда. Они переглянулись, подняли фонари и пошли посмотреть. Первым шел Квазимодо, которому Фролло отдал трофейный нож. Так, на всякий случай. Действительно, прямо посреди коридора лежало откровенно неживое тело таких размеров, что его вначале приняли за груду тел. (чтобы масштабы стали понятнее, скажем, что наши современники подумали бы о Джаббе Хатте) Судя по одежде, толстяк тоже принадлежал к благородному нищенскому сословию. — Неудивительно, что при виде меня его хватил удар, этакая туша, — хмыкнул Квазимодо. — Если этот бедняга и схлопотал удар, то только ножом в грудь, — возразил епископ наклоняясь, — его уже притащили сюда таким. Как только не надорвались. Спрятать, похоже, хотели. Но куда? — А в углу колодец есть, —сообщила Эсмеральда, — бездонный, и следов не найдешь. Но этот бы там застрял. — Я его знаю, — сказал поэт, всмотревшись, — это же Жак — Мошна — самый удачливый попрошайка в Париже, окрестные карманники всегда прятали срезанные кошели в складках его брюха, если рядом солдаты околачивались. Не всем, правда, удавалось забрать их потом назад. Он при Клопене был чем — то вроде прево. Видать, война между Дворами и впрямь началась нешуточная, если даже до Жака добрались. Кто-то за это заплатит. — Проклятье, — пробормотал Фролло, все это время внимательно осматривающий тело, — Похоже, от него чего — то настойчиво хотели. Это мне не нравится. Надо уходить отсюда и побыстрее. Впрочем, раз уж он был прево… И самый жирный бродяга Двора чудес, удостоился самой короткой заупокойной молитвы, зато от епископа. — Надеюсь, теперь зажатые кошели не утащат его в ад, — философски заметил Гренгуар. — Вряд ли бы и утащили, — Фролло выпрямился и посветил фонарем в глубь коридора, — подозреваю, что это их содержимое пошло на ремонт нашей Северной розы. Плохо другое, я думаю, что тем, кто его поймал, нужны были сведения обо мне. Кто — то прознал, что я вел дела с Клопеном,  — он посмотрел на притихших соштабников. — Значит, за меня назначена награда. — Так что же ты сделал? — с замиранием сердца спросила Эсмеральда, — скажи уже, что ты наобещал королю? Надеюсь, хотя бы не золото? — Нет, — со вздохом ответил епископ, — золото сделать невозможно. А вот рубины и сапфиры — да. Больше они из него ничего не вытянули. Бросив такую бомбу, Фролло проигнорировал все их вопросы, хотя было видно, что поэт едва не лопается от любопытства, а Эсмеральда, памятуя об эпопее с Гийомом и ее последствиях, жаждет заверений, что на этот раз все обойдется. На счастье, дальнейший путь оказался не в пример легче — широкий мощеный тоннель с высоким арочным потолком. Без нечистот и ответвлений. На развилку наткнулись только под конец и, не сговариваясь, выбрали правый ход. До сих пор они не видели никаких следов сбежавших бродяг, но стоило свернуть, как звонарю попался под ноги погасший, но еще дымящийся факел. Потом груды ветоши, обглоданные кости и другие очевидные атрибуты близкого разбойничьего вертепа. — Этого я и опасался, — сказал Фролло, — кажется, нам придется выбираться через их логово. Снова, — добавил он и посмотрел на Эсмеральду. Та лишь вздохнула. — Глядите, — подал голос Квазимодо, поднимая фонарь. Коридор заканчивался чуть приоткрытой дубовой дверью, подойдя к которой, члены Штаба услышали шум голосов: Дворовая братия о чем — то жарко спорила. — Кажется, решают, верить тем четверым или объявить спятившими, — прошептал поэт, приникнув ухом к щели. — Что делать — то будем? — Проверим второй ход, тогда подумаем. — ответил епископ. — Ну, нет, раз уже проверили, — подскочил Гренгуар, — я не согласен. — Тогда оставайся здесь и жди, пока они тоже пойдут что — нибудь проверять, — пожал плечами Фролло. Аргумент сработал, и поэт ворча потащился со всеми. Увы, второй ход закончился ржавой решеткой с дверью, закрытой на не менее ржавый замок. Как Фролло над ним ни бился, так и не открыл. (сославшись на отсутствие нужных инструментов.) Потом Квазимодо попытался разогнуть решетку и тоже безуспешно. — Ну, так что делать будем? — повторил Гренгуар свой вопрос и сам же задумался над ответом, — а если мы поможем бродягам… — Поверить тем четверым, — закончил за него епископ, — все равно другого выхода нет, не возвращаться же. При слове «возвращаться» поэта передернуло. — Давай, — шепотом скомандовал Фролло, и Квазимодо трижды заехал кулаком в дверь, вызвав раскатистые «бууум», сотрясшие стены. С другой стороны мгновенно стало тихо, как в склепе. Сложив ладони, Эсмеральда поднесла импровизированный рупор к щели и завизжала в него так, что будь у звонаря запасные барабанные перепонки, они бы тоже лопнули. — Стоят друг друга, — тихо прокомментировал Гренгуар. На этот раз его демонический хохот содержал в себе отзвуки трагедий Еврипида с нотками «Илиады». И лишь твердая рука Фролло на плече поэта остановила его от цитирования «Медеи». Епископ выступил последним, с любимыми латинскими ругательствами, древнееврейскими проклятиями и нечеловеческими руладами, что наконец — то посеяло среди бродяг настоящую панику: изнутри раздались крики, ругань, треск, что — то несколько раз грохнуло, после чего в щель вылетела пыль, чей — то зуб, (нет, два) и ошалевшая мышь. Потом все стихло. — Пусть это не мистерия, но публика явно в восторге. — заметил Гренгуар, — вы не думали податься на подмостки, учитель? Раз уж отказались от кафедры? — Конечно, сразу, как выберемся отсюда, — не удержался от сарказма Фролло, — если дверь откроем. — Они ее там чем — то прижали, — пропыхтел Квазимодо, налегая плечом на створку, — не поддается! Бросив на поэта многозначительный взгляд «начинай помогать, а то…», — епископ тоже уперся в дверь. Что оставалось Гренгуару? Навалиться, конечно. Как говорится: «лишь ценой неимоверных усилий…» В общем, спустя некоторое время (по мнению толкателей очень нескоро) щель увеличилась настолько, что горящая жаждой деятельности Эсмеральда сначала просунула в нее голову, потом протиснулась сама, разумеется, пропустив мимо ушей все предостережения. — Здесь никого нет! — радостно закричала она с другой стороны, — но они подкатили бочки к… Прервавший фразу истошный визг заставил троих мужчин с удвоенной силой налечь на дверь. В случае Фролло — с учетверенной. Створка не сдвинулась ни на дюйм. Если бы поэт и звонарь (который понял все без слов) не были так заняты, они, вероятно, испугались бы, потому что где — то спустя четверть часа бесплодных попыток прорваться, Фролло впал в неистовство, кажется, впервые в жизни, поддавшись панике. (Квазимодо, по крайней мере, раньше его таким не видел). Просто толкать дверь ему показалось хм… неэффективным, и он попытался ее высадить, понятно, с каким ущербом для собственных плечей и ребер. На третьем заходе, когда расстояние для разбега стало что — то уж слишком большим, оба друга решили поймать епископа, пока тот в помрачении не расшибся в лепешку. То есть, это Квазимодо решил, а Гренгуар не стал препятствовать, поскольку работать он умел в основном языком, а это не тот мускул, с помощью которого следует останавливать спятивших учителей. Не в этой степени помешательства, по крайней мере. И звонарь поймал, но, как упоминалось раньше, силу инерции никто не отменял, поэтому оба — и слуга, и господин полетели вперед, прямо в окованный железом дуб. А чертова дверь специально выбрала этот самый момент, чтобы перестать сопротивляться, и от удара распахнулась настежь. Что можно сказать о последствиях? Гренгуар застыл с разинутым ртом на пороге, Квазимодо, запнувшись, рухнул прямо за ним, а вот Фролло, четко следуя законам физики, уже на излете грохнулся по — середине бывшей караульной, прямо в ноги Эсмеральде, на лице которой читалось полное непонимание происходящего. А потом начался Содом с Гоморрой… Увидев ее над собой, живую и здоровую, епископ подскочил и, судорожно вцепившись ей в плечи, принялся трясти. Кажется, при этом он что — то кричал (что именно, никто потом так и не вспомнил). Понятно, что в таком неадекватном состоянии, любая, помеха воспринималась, как угроза, и она не заставила себя ждать: кто — то грубо схватил Фролло за руку и рявкнул: — Эй, ты, отпусти ее! Инстинктивной реакцией епископа, разумеется, был ответный удар, для которого ему пришлось выпустить Эсмеральду и развернуться к противнику. Но в момент, когда физиономия какого — то лохматого субъекта должна была встретиться с его кулаком, Квазимодо оттащил господина назад, применив не слишком милосердный прием почти полного обездвиживания. Надо заметить, что для этого ему пришлось напрячь все силы, поскольку Фролло яростно сопротивлялся. Ну и в завершение этой, прямо скажем, абсурдной сцены, поэт бросился к лохматому и начал что — то ему объяснять, размахивая руками. Лишь Эсмеральда осталась стоять, где стояла с еще более ошалелым видом. — Я же кричала, что мы скоро откроем! Вы что, не слышали? Клопен, ну скажи им! — повторила она почти с отчаянием. Лохматый тип с эпичным фонарем под глазом, оказавшийся при ближайшем рассмотрении самим Королем Алтынным, правда слегка помятым, согласно кивнул. — Да, слышали, — проскрежетал Фролло: с тех пор, как звонарь его выпустил, он молча сидел на бочке, обхватив голову руками, и успешно всех игнорировал, — мы решили, что тебя там убивают… -Ну, я, — виновато пробормотала Эсмеральда, сделала шаг к епископу, но наткнувшись на предостерегающий взгляд Гренгуара, остановилась, — я заметила, что в углу что — то шевелится, и испугалась. А потом оказалось, что это Клопен. Они его избили, связали и рот еще заткнули. Пока я веревки разрезала, пока мы бочки откатили. Но мы кричали, правда, — добавила она, чуть не плача. — Боюсь, что мы тоже, — Гренгуар задумчиво поскреб макушку, — не помню уже, наверное, сотряс что — то в голове, пока в дверь долбился. — Чего они хотели? — тихо спросил Фролло, поднимая на Клопена глаза. Тот беспокойно заерзал, избегая ответного взгляда. — Так вас, монсеньор, — сказал он, наконец. За информацию об исчезнувшем епископе хорошие бабки дают. Эти с… конкуренты специально распустили слух, будто мои подданные вас похитили, а когда солдаты короля разгромили мой Двор, стали ныкаться по темным углам и хватать нас по одиночке, чтобы вышибить сведения. Им известно, что вы нам это, как его… бла-го-во-ли-те. Но я — то ни сном, ни духом, куда ваше высокопреподобие изволило провалиться. Может вы померли. Я им так и сказал: сходите, на тот свет и проверьте! Вот результат, — он указал на подбитый глаз, — Ничего, теперь они за все заплатят, и за Жака — Мошну тоже, — Король бродяг с довольно кровожадной ухмылкой потер руки. — Через несколько дней все закончится, обещаю, — сказал Фролло, — если будешь держать язык за зубами, что меня видел, и ничему не удивляться — в накладе не останешься. Твои люди тоже. Но, боюсь, какое — то время я не смогу вам благоволить, так что постарайся не развязать войну! А пока… нам нужно где — то переждать до ночи, только для начала выбраться отсюда. Кажется, вон тот выход, — он кивнул на вторую дверь, висевшую на одной петле после натиска паникующей толпы, — они запереть забыли. — Понял! — кивнул Клопен, — вопросов не спрашиваю, хоть и имею парочку. Выведу вас по тихому, только не туда, эдак мы прямо в их дыре окажемся. Здесь есть другой ход. — Там решетка, — робко сказала Эсмеральда, — снова безуспешно попытавшись встретиться с Фролло глазами, — и большой замок, который мы не смогли открыть. — А вот с этим я помогу, сестренка, — покопавшись в лохмотьях, Клопен извлек на свет здоровенный ржавый ключ, — хотел слинять с его помощью, но спалился, — пояснил он, — хорошо хоть заныкать успел так, что не нашли. — А куда этот другой ведет? — осведомился поэт, — мне бы умыться, а то скоро волосы отламываться начнут. Квазимодо молча закатил единственный глаз. — Тогда тебе повезло, дружбан, — Король пройдох с гоготом хлопнул поэта по плечу, — он ведет прямиком в погреб моего любимого кабака, там колодец во дворе, хоть весь туда сигай и мойся, хозяин только спасибо скажет: он водой из него вино разбавляет. Недавно приврал насчет нового редкого сорта и ищет свежий вкус. Гренгуар при этих словах слегка позеленел. — Наверху комнатушка имеется с отдельным входом, — добавил Клопен, подмигнув, —там до ночи и пересидите. Никто чужой туда не сунется, и вопросов задавать не будут, не такое видали,  а я пока разнюхаю что да как. — Идем! — скомандовал Фролло, поднимаясь. Эсмеральда снова сделала движение в его сторону, но в этот раз была остановлена звонарем, который прошептал ей на ухо: — Подожди немного, пусть отойдет. Остаток дня прошел без приключений (то есть без неприятностей, что одно и то же): они благополучно вылезли через погреб (хотя с замком даже при наличие ключа пришлось повозиться), хозяин трактира, увидев, кто их привел, даже в лица не глянул, а сразу кивнул наверх, куда потом принес поесть и также молча удалился. Эсмеральде перепала отдельная каморка. К вящей радости Гренгуара, он отмылся! Остальные тоже. (говорят, завсегдатаи кабака еще долго вспоминали удивительный вкус вина и прочили трактирщику большое будущее в качестве поставщика королевского двора.) В тюке цыганского тряпья нашелся даже плащ, который Фролло сразу надел и на долгие часы превратился в безмолвную статую. С Эсмеральдой он так и не разговаривал. Когда стемнело, то есть уже довольно поздно — дни в мае были длинными — вернулся Клопен и за ним Гренгуар, которого епископ послал в собор разведать обстановку. Вообще — то Квазимодо он тоже послал, но звонарь отговорился тем, что лучше останется и будет охранять, мол, мало ли что, больно у хозяина морда хитрая. Поэту же он признался, что если и надо кого — то охранять, то этих двоих друг от друга, и показал глазом на хмурое лицо Фролло и убитое Эсмеральды. Так вот, по словам обоих лазутчиков, путь был открыт и относительно безопасен. Клопен даже нашел, а точнее «временно одолжил» лодку, так что к полуночи вся компания оказалась возле дверей собора Парижской Богоматери в целости и сохранности. Ну, почти в сохранности — еще на переправе с Фролло начало твориться что — то непонятное: он зачем — то настоял, что сядет на весла, но прямо посреди Сены их бросил, перебрался на нос и согнулся там, упершись лбом в колени. Выправлять пришлось Квазимодо, а то их уже успело снести течением. Однако как только лодка врезалась в песок, епископ выскочил из нее и припустил вверх по берегу с такой скоростью, что остальные едва могла за ним угнаться. Пока звонарь забирался на галерею по все еще привязанной к гаргулье веревке, чтобы отодвинуть изнутри засовы, он стоял, схватившись рукой за каменную резьбу, как утопающий за соломинку, и что-то бормотал на одной ноте. Эсмеральда расслышала только: «посреди ночи, словно вор». Понятно, что у нее сердце кровью облилось, но подойти она так и не решилась, поскольку была не уверена, что ее просто не оттолкнут. Когда же двери, наконец открылись, то случилось совсем странное: Фролло отказался в них входить, и его пришлось буквально отдирать от камня, потому что в глубине собора появился свет и начал медленно приближаться. До двери на башню епископа уже практически тащили, про лестницу лучше не упоминать. Когда Квазимодо, наконец, сгрузил господина в кресло, как мешок репы, пот катил с него градом. Вот тут стало окончательно ясно, что Глава Штаба не в себе: он так и остался сидеть, куда посадили, до хруста вцепившись в подлокотники и дыша, как выброшенная на берег рыба. — И что теперь? — пробормотал Гренгуар, — это что, припадок? — Это из — за меня, — всхлипнула Эсмеральда. — Значит тебе и исправлять, — сказал вдруг Квазимодо, — сломала господина, теперь чини, а я пока окно занавешу, а то мы сейчас весь Париж оповестим, что вернулись! — А что, так уже было? — Было, было, — подтвердил горбун, затыкая раму рабочей рясой епископа, — только раньше он стекла бил, а теперь не может, некуда девать то, что накопилось, так что сама чини! — Как? Квазимодо лишь пожал плечами.