В верховьях реки Каржай

Выставку «Сибирская яшма» готовили в Краеведческом музее давно и тщательно. Одна только переписка с коллекционерами весила бы несколько килограммов, если бы не велась в электронном виде. Создавали параллельно с формированием экспозиции два фильма: один о яшме в отделке и украшении обеих столиц, другой об истории добычи яшмы в Сибири. Коллектив музея, а точнее группу энтузиастов подстегивало сравнение с обильной и навязшей у всех в головах информацией про гору Полковник, про мулдакаевскую и калканскую яшмы на Урале. Мы уже отсняли все материалы в Колывани, на камнерезных заводах Демидова и на реке Кумир, не обошлось и без Московского метро, и без Царицы ваз с подробным рассказом о её передвижении к месту вечной стоянки на специальном усиленном основании. Дело шло полным ходом, когда, однажды изучая каталоги с последних торгов, я увидела кое-что примечательное. Лот, ушедший в Германию за очень и очень немаленькую сумму, представлял собой отполированную подставку из черной яшмы, на которой помещалась светлого дерева миска с крупным, зелёным крыжовником. Спелые блестящие ягоды, выполненные с удивительным искусством, привлекали взгляд сами по себе, но особенно был хорош листик крыжовника, лежащий рядом с миской на подставке. Неизвестный мастер сделал этот случайно упавший с куста листок центром всей композиции. Стареющий и порыжелый, с двумя кем-то прогрызенными круглыми дырочками на листовой пластине, он создавал контраст со спелой, щедрой сочностью летних ягод, листок был как напоминание о скорой осени, как короткий вздох о неизбежном конце лета. Вещица, такая ясная и безыскусная, дышала, жила на фотографии. Прямое обращение к продавцу, как это часто бывает, ничего не дало. Но если долго заниматься одним предметом, то всегда найдется человек, который кого-то знает, и этот кто-то выведет вас на еще одного человека, способного составить вам протекцию. Так и получилось. И вот тогда, зимой, я услышала впервые: «река Каржай», «Таржовка». И начала целенаправленную охоту на вещи, происхождение которых связано было с этим местом на карте Западной Сибири. За месяцы поисков я увидела ещё три изделия, и одно даже удалось подержать в руках, и теперь уже не сомневалась в том, что выполнены они одним человеком, так отчетливы и несомненны были почерк и стиль мастера. Оказавшись в конце зимы в столице, я отправилась вечером на давно оговорённую встречу. Московский коллекционер в третьем поколении, фанат русской яшмы, Вениамин Владимирович Бененсон, продемонстрировал мне своё последнее приобретение. В его доме я была не первый раз и всегда с трудом и неохотой покидала эту сокровищницу с доброжелательным хозяином. Когда все новые находки были осмотрены, он спросил о других вещах, виденных мной: - Вы тоже думаете, мастер один?! – я не скрывала радости, значит, я не одинока в своем помешательстве. - Да уж сомневаться не приходится, поверьте моему опыту. Вы заметили? Какое-то нарочитое отрицание бронзы. Он применяет её только по необходимости, как в шкатулке с собакой, но никаких украшений из бронзы. Никаких! Нигде! Вы, надеюсь, видели шкатулку с собакой, голубушка? - Да, конечно, удивительно хороша. Собачонка, какая-то непородистая, с острыми ушами. Но спит так чутко. Передана эта особенность собаки спать и при этом стеречь. - Да-да, именно! Чутко спит. Сначала мне казалось простота, им возводится в принцип, понимаете. Отказ от вычурности – это не ново, но он даже не стремиться сделать вещь красивой. У него собака лежит так потому, что он это видит и все, - великий ВВ разгорячился и стал шагать по ковру туда-сюда, изображая взволнованный маятник. - А помните корову на пресс-папье? Это же феноменально! – стоит обыкновенная такая корова, примитивная даже, и ни убавить к ней ни прибавить, - пейзажи его явно не интересуют, он идёт от формы. Ваза с парусником – корабль так выпукло и в тоже время неброско сделан, что его не столько глазами воспринимаешь, сколько пальцами. Или вот этот чернильный прибор, извольте видеть, лодки по реке плывут и на берегу ели. Одноцветный камень. Все: и движение, и ветер на реке сказано формой. Чернильница в виде лодки – такого ещё не было. - А почему чернильница? Это модно сейчас – стилизация под старину? ВВ задумчиво наклонил голову к плечу и покачал в сухой крупной ладони чернильницу, имитируя движение лодки по бурной реке. - Я думал об этом. И не пришел к какому-то мнению. Мне этот прибор никто не пытался выдать за старину, сразу было ясно, что это день сегодняшний. Но вот почему чернильница? Ответа у меня нет. Вы ведь, как я понял, искать этого мастера собираетесь? ВВ внимательно всмотрелся в мою физиономию сквозь стёкла очков. - Как найдёте, обязательно дайте мне знать. Очень мне это интересно. Отсюда из солидного кабинетного кресла, в большой уютной квартире всемогущего ВВ, многое казалось проще, чем было на самом деле. Найти посёлок староверов в наш век, когда все исхожено истоптано – да разве это невозможная задача? - Обязательно, Вениамин Владимирович, конечно, я напишу или даже приеду, можно? Если найду... Время шло, но никаких выходов в конце тоннеля не наблюдалось. Заводить разговор о том, чтобы ради удовлетворения моего частного интереса, экспедиция отправилась на поиски неизвестного мастера, было так же смешно, как предположить, что по таёжным районам Сибири можно путешествовать в одиночку. В начале весны появилась статья Ивана Старыкина, рассказывающая о последнем маршруте, по которому прошла его группа. И в ней упоминалась Торжовка. Но именно упоминалась, как один из населенных пунктов, входивший в район поиска экспедиции. Интересы его группы пролегали очень далеко от яшмы: Старыкин искал стоянки древних обитателей Сибири. Но мысль о том, что он и его ребята были совсем рядом с Данилой-мастером, как стала его называть моя подруга Алина, не давала мне покоя. Он был так близко, в шаге от разгадки. И я написала ему на адрес института, надеясь только на удачу.