Наблюдение за ней вошло в привычку. Сейчас тридцать первый день моего наблюдения за ее плавными, завораживающими движениями. Я сидел на той же скамейке и смотрел на ту же самую девушку.
Я смотрел, как сосредоточенно она изучала маленькую девочку, что испуганно смотрела то на маму, то на художницу. Как ее ноги, не касающиеся асфальта, обутые в синие босоножки на каблуке, то качались вперед и назад, то скрещивались. Наблюдал за тем, как теплый летний ветерок подхватывал свободные длинные пряди, выпавшие из прически. Смотрел, как длинные ресницы порхают то вверх, то вниз.Она, казалось, была безупречна до кончиков пальцев.
— Привет, маньячила, — раздалось откуда-то сбоку, и на скамейку рядом расселась моя сестра. — Иди, познакомься с ней уже. Сколько таращишься и все без толку, — она, заметив, мой разъяренный взгляд, тихо ойкнув, повернулась в другую сторону. — Сколько просил не лезть? — я развернулся в сторону Леры, оперев локоть о спинку скамейки. Сестренка начала строить мою личную жизнь раньше, чем выпрыгнула из подгузников. Как только она научилась ходить, пыталась убежать от меня и всегда делала это в сторону каких-либо девочек. Когда стала постарше и начала приводить подруг в гости, а потом будто нарочно оставляла меня с ними наедине, плевав на то, во сколько раз я был их старше. В школе Лера, пробегая мимо, со всей силы налетала на меня, толкая на старшеклассниц. В общем и целом, из-за сватовских способностей моей сестры краснеть мне приходилось частенько. И, если долгое время мне казалось, что все это происходило лишь для того, чтобы поскорее сплавить меня куда подальше и отхватить себе побольше пространства, то несколько лет назад я сообразил, что это не так. Я давно съехал от родителей, а попытки женить меня все сыпались бесконечным потоком. — Илья, — сестра приняла ту же позицию, что и я. Она серьезно посмотрела мне в глаза. — Тебе уже сколько? Почти двадцать четыре. У тебя за всю жизнь было две девушки, — я хотел было ее перебить, сказать, что не было той, с которой я без сожаления связал бы жизнь, но Лера упрямо продолжала свою речь, не давая мне вставить и слова. — Очнись! Идеальных не существует. Она раздражала меня. Раздражало каждое сказанное ею слово. Раздражало то, что пусть она была и младше меня на шесть лет, но была отчего-то гораздо умнее. Мудрее. Раздражала ее правота. Я был вынужден признать самому себе, что на самом деле любой изъян в девушке, пусть даже самый незначительный, почему-то моментально отталкивал. Я сразу же говорил «прощай», не давая и шанса себе и ей узнать друг друга получше. Именно поэтому я облокотился на спинку скамейки, возвращаясь к наблюдению за художницей, и сказал любимую фразу нашей мамы: — Без сопливых разберусь. — Какой же ты упрямый, — Лера, кажется, закатила глаза. — Дай мне ключи, — она вытянула руку. — Родители опять в командировке? — поинтересовался я, пытаясь найти в кармане джинс связку с ключом и магнитом от домофона. Лера частенько оставалась у меня в квартире, когда мама с папой уезжали по работе. Она строила из себя взрослую, но боялась ночевать в пустой темной квартире. Моя глупая маленькая сестренка. — Держи, — я хлопнул ее по ладони, и еще несколько секунд мы шутливо игрались пальцами. — Я скоро приду, не разгроми за это время квартиру, пожалуйста, — прокричал я вслед уходящей сестре. Я неуверенно поднялся со своего места и медленно побрел к мольберту. Девушка, сидя ко мне спиной, закидывала в деревянный чемоданчик карандаши, ластики и еще какие-то совершенно непонятные для меня предметы. Кажется, она уже собиралась домой. — Извините, — обратился я к ней, невольно коснувшись ее плеча, чтобы обратить на себя внимание. — Вы не могли бы нарисовать меня, — брюнетка жалостливо взглянула на часы, затем на меня. Секунды ожидания, и она наконец кивнула, указывая на стул напротив себя. Отсюда все выглядело совершенно иначе. Мольберт стоял теперь не боком ко мне, и я увидел, что на задней его стороне невероятно аккуратно и красиво выведены цифры — цена за работу. Почти не было видно движений ее рук, ног, но зато я мог рассмотреть сосредоточенное лицо. Я, еще более завороженный, чем обычно, наблюдал за ее действиями: сначала она, кажется, прикрепляла лист, а после, вытянув простой карандаш перед лицом, смешно прищурилась, отчего у нее под глазом появилась ямочка, и я не смог сдержать улыбки. Почему-то это казалось милым. — Знаете, я давно за Вами наблюдаю, — тишина казалась мне невыносимой, и я решился сказать хоть что-нибудь. Девушка молчала, даже не поворачивая головы, но мне показалось, что ее щеки слегка зарумянились. — Вы красивая, — продолжал я. Теперь я был на сто процентов уверен, что на ее лице появилась розовинка. — Девушка, я хотел попросить у Вас номер телефона, — я немного помолчал, понимая насколько ситуация странная: она ведь видела меня впервые. Я для нее просто парень, что попросил ее задержаться в парке ради своего портрета. Она ведь не пялилась на меня месяц подряд. — Мне кажется, мы могли бы познакомиться, — закончил я, чувствуя себя полным придурком и ругая свою сестру за совет. Однако, просьба обратила ее внимание на меня. Она, наконец, подняла зеленые глаза и задержалась взглядом на моих. Мне казалось она вот-вот что-то скажет. Или хотя бы что-то сделает. Но ничего не произошло. Девушка не успела ничего ответить. К нам подошел парень лет двадцати на вид. Сначала я подумал, что он один из тех, кто хочет рисунок, но, когда художница спрыгнула со своего стула и, сделав пару шагов, обвила его шею руками, а тот приподнял ее над землей, моментально понял, что это совсем не так. Девушка, поправив юбку, вернулась к рисованию, а парень встал рядом с ней, наблюдая за ее движениями, пожалуй, так же внимательно, как и я. Кажется, ровно за секунду до того, как я решил, что у них отношения, я присмотрелся к молодому человеку повнимательнее. Они были как две капли воды. Меня осенило: он ведь ее брат. Такое сходство меня немало удивляло. Мы с сестрой были почти не похожи: я родился русым, с карими глазами, как у мамы, а сестра была совсем светловолосая, как папа, а глаза у нее были голубые, как у нашей бабушки. Из общего у нас было лишь бешеное упрямство по отношению друг к другу. Я сидел, думая о том, что надо было подойти раньше или вовсе завтра. А теперь я не мог поговорить с девушкой из-за ее брата, который стоял рядом. Так что мне оставалось лишь присматриваться то к нему то к ней: они были невозможно похожи. Тот же профиль носа, разрез глаз, их цвет. Казалось, черты лица художницы кто-то скопировал и сделал лишь чуть мужественнее. Рисунок был закончен и отдан мне в руки. Я, даже не взглянув на результат, протянул девушке купюру, но не ушел, а продолжал смотреть на нее до тех пор, пока она не оказалась в машине, за рулем которой сидел ее брат. Девушка, заметив на себе мой взгляд, неловко, медленно, но улыбаясь, подняла руку и пошевелила пальцами. — До завтра, — прошептал я и поплелся домой. Дверь захлопнулась за мной, и я стянул с себя обувь, наступая на пятки. В голове прозвучали слова мамы, произносимые много лет подряд, но, которые не приносили никаких результатов: «Прекрати так делать, порвешь!». Я невольно усмехнулся и направился в кухню, откуда доносился заманчивый запах пиццы. Я кинул на стол плотный лист с моим же изображением и, оперевшись на локти, принялся рассматривать его. Штрихи, то длинные, то короткие, причудливо соприкасались друг с другом, а некоторые шли точно параллельно, будто очерченные по линейке. Все они собирались вместе и получалось мое изображение. Пожалуй, на бумаге я выглядел даже лучше. — Да ладно, — Лера, неожиданно появившаяся за моей спиной, обошла стол и встала с напротив меня, уставившись на портрет. — И как все прошло? — лукаво улыбнулась она. Сестра хоть уже переоделась и собрала волосы в нечто лохматое, но еще не смыла косметику, которой было явно больше, чем обычно. — Ты где была? — я подозрительно прищурился, но, не выдержав, засмеялся. — Гуляла, — сестра показала мне язык и принялась что-то искать в телефоне. Она протянула руку вперед, показывая какую-то фотографию. — Смотри. Красавчик, правда? Девушка, как и всегда, сунула экран мне чуть ли не в глаз, так что я взял ее за запястье слегка отодвинул, недовольно морщась. «Окосею», — хотел буркнуть я, но не успел, увидев парня на фотографии. Я буквально завис на несколько секунд. На экране в обнимку с молодым человеком стояла моя малышка-сестра. Мысли в голове сменялись с молниеносной скоростью, начиная с «у нее что, уже отношения?» и заканчивая «это же тот парень, которого я видел полчаса назад». — Он ее брат, — наконец выдавил из себя я, кивая на портрет, слишком пораженный, чтобы сказать что-либо еще. — Да, ты гонишь? — ошарашенно пролепетала Лера, подаваясь вперед и смешно выпучивая глаза. Я, не сдержавшись, щелкнул ее по носу. — Мама знает? — спросил я, не отвечая на ее вопрос. Лера уверенно кивнула, потирая нос и обиженно глядя на меня. Я знал, что она притворяется. — И сколько ему лет? — Двадцать один, — взволнованно ответила она. Сестренка знала, что я, хоть бываю иногда и груб с ней, но все же всегда бесконечно волнуюсь. Когда она влюбилась в первый раз, тот парень лишь посмеялся над ней. Я был не в силах терпеть каждодневные слезы моей сестры, хоть та и старалась их скрывать. И, вопреки ее «не надо, оставь его», мне пришлось объяснить ему, как не следует себя вести по отношению к девушкам, замахнувшись на него пару раз. — Так, что у тебя с той девушкой? — спросила Лера, после того, как я, кивнув, принялся за нарезание пиццы. Она же взяла в руки лист и принялась изучать рисунок. — Я попросил ее номер, но пришел он, — я сделал ударение на этом слове. — Знаешь, не уверен, что она бы дала мне номер, даже если бы мы все время просидели только вдвоем. Она красивая девушка, сидит в людном месте, — начал рассуждать я. Уже около двух лет мы с Лерой общаемся абсолютно на любые темы. Без каких-либо ограничений и стеснений. — Представляешь сколько парней просили ее номер? И что было, если бы каждому она его давала? — я взглянул на сестру, оторвавшись от методичного разрезания пиццы. — Значит, ты чем-то ее зацепил. Или ты просто счастливчик, — Лера повернула портрет тыльной стороной. Внизу листа красовался телефонный номер.