***
– Нет, Агито… просто за так ты не уберешься из моей жизни. Никогда, ты слышишь? – только что купленные билеты красивыми ошметками отправились в урну. – Я позабочусь о тебе и твоей маленькой сучке! Растопчу ваши чувства! Разорву в клочья никчемную любовь и светлое будущее! Уничтожу ваши мечты!! Я…Я буду убивать…Я убью…Убью! Добро пожаловать домой, АГИТО!!! ТВОЯ СВОБОДА – МОЯ!!! – Акира рвал и метал по кабинету уже в течении суток. Жадно хватая воздух ртом, он не мог насытиться им. Проклиная меня, он с огромной силой сжимал кулаки и наносил удары по гранёному стеклу, разрезая этим кожу в кровь. Сейчас этот человек не чувствовал физической боли. Его затмевала только месть. И дабы опуститься и полностью отдать себя этому чувству, он должен исполнить Её волю. Убить.***
Слова, как говорится, сильно отличаются от птиц, которых можно поймать, приложив усилия. Что такое влюбленность? Это такое эмоциональное состояние, при котором человек находится под продолжительным действием гормона счастья. Проще говоря – хорошо и легко. Глаза начинают светиться, улыбка не сходит с лица. Не оставляет чувство присутствия пернатых отростков, именуемых в народе крыльями, за спиной. А любовь? Это зашкаливание всех датчиков главного процессора – человеческого мозга. Каждое чувство колеблется на грани с противоположным ему: доброта – со злобой, обида – с всепрощением, боль – с наслаждением. Этот бурлящий поток смывает все рамки, все «нельзя», все «запрещено», оставляя после себя лишь всепоглощающую тоску. Тоску по родному и любимому человеку. Любовь делает нас гениальными идиотами, глупыми умниками, которые мнутся возле привычных стереотипов, не понимая, что их уже намотало на шестеренки зависимости от этого чувства. – Смешно ли сломаться в самый трудный момент? Нет. Легко ли не показывать того, как все внутри скукоживается от непереносимой тоски? Нет. Хорошо ли предстать незащищенной и слабой перед человеком, которому ничего не стоит облить тебя словесным бензином и поджечь неосторожным взглядом? Нет. А все почему? Потому, что чувства, разгоревшиеся в юной душе девушки, уже перешли со ступени влюбленности на ступень любви, – я видел слезы настоящей Хаясе, прятавшейся за десятиметровым забором самовнушения. Видел и молчал. Нет, я многое хотел сказать и сделать, но не смог. Когда два сердца бьются в унисон и одно из них ломается, второе теряет привычный ритм, сбивается и замолкает, жаждая продолжения своеобразного «банкета», но не дожидается и выходит из строя следом за первым. Я, всю свою жизнь пытавшийся отгородиться от этого чувства привязанности и нужды в ком–то, совсем упустил из виду, как любовь украдкой змейкой обвила мою шею и теперь душит, не давая шанса на слова извинения и сочувствия. Только мы двое сейчас стояли друг напротив друга. Она и Я. Оба разбитые и опустошенные. – И всё–таки, – вкрадчивый голос и пара взмахов ладонью, стирающие такие нежданные слезы, поставили окончательную точку в этом разговоре, да и не только в разговоре – в проведенных вместе вечерах, в неумелых попытках подколоть друг друга, в такой желанной близости. Развернувшись, Хаясе медленно пошла к обрыву, в душе надеясь, что я её остановлю, но ничего такого не произошло. Я отрешенно смотрел в даль. Переведя взгляд с пейзажа на девушку, я заметил её нежный образ. – Ты…слишком близко стоишь у края, – сразу стало как–то не по себе. Очень необычное чувство – знать, что хочешь бежать следом, но оставаться на месте. – Отойди. – Агито, я… – Что? Подойди, я не слышу, что ты там шепчешь, – я засунул руки в карманы куртки и глубоко вздохнул. – Хаясе? – я окликнул девушку, но… – Спасибо тебе…за всё. – Опять. Я же просил не…, – я снова вздохнул и направился к Хитоми. Возможно, хотел унять её беспокойство, а может..просто обнять. Я не знаю, ноги вели меня к ней. – Нет, правда, спасибо тебе за всё. И прости… – Ч–что..? – вытянув руку вперед, я хотел коснуться её плеча. – Хая..–се? – Так вы здесь, – послышался чей–то знакомый голос. Голос, который я так надеялся забыть. Стереть из памяти, так же как и своё прошлое. Этот вежливый голос звучал совершенно ненатурально и наигранно. Я тут же развернулся. Одно резкое движение, и я согнулся от боли в животе. Но холеная рука схватила за синие пряди и дернула их вверх. Слабый стон от боли расслышал только Акира, чье лицо приобрело маниакальное выражение. Хитоми с ужасом на белом лицо бежала ко мне. – Сволочь! Кинуть меня решил? Думал, что будет всё по–твоему? – теперь все прояснилось окончательно. Та мысль, которая мгновение назад показалась мне абсурдной, теперь уже не была таковой. – Решил, что надул меня? Провести захотел, предатель?! Ты никогда…слышишь, никогда не сможешь сбежать от меня! Никогда! – И снова удар в живот, но согнуться мне не дали, держа за волосы. Дышать стало невыносимо, а перед глазами все поплыло, отправляя в увлекательное путешествие в мир бессознательного. Акира выпустил волосы из стальной хватки. Я обвис без чувств. Девушка бросилась ко мне на колени. Она обхватила мою голову рука и прижала к себе. Хаясе что–то быстро шептала мне. Наверное, какие–то глупости, которые должны были меня успокоить. – Ты… – Агито, ты будешь страдать сильнее, эта боль ничто, по сравнению с той, что ожидает тебя, мальчик мой, – нарочито сладкий и елейный голос. – Но не переживай, тебя я не убью, – парень провел пальцем по моей щеке с силой надавливая. – Жалкий отброс, ты будешь гнить в моём подвале до конца своих дней! А её…, – Акира быстро направился в сторону Хаясе. – Ты даже не представляешь, какая у тебя красивая подружка! Такая нежная кожа, словно лепесток розы, такие восхитительные глаза, такие тонкие пальчики, такая изумительная фигурка! – Парень облизнул обсохшие губы и снова заговорил. – Такой невинный ангел. С каким удовольствием я буду снимать с неё одежду, целовать девичью грудь и шею, ты просто не догадываешься, Агито. А как она будет стонать от моих ласк и кричать от наслаждения! Жаль, что ты не увидишь, как я буду трахать до беспамятства твою любимую! – Хватит! Замолчи, я сказал! – я попытался приподняться на локтях, но не вышло. – Не тронь её! НЕ СМЕЙ! – Ты уже ничего больше не сможешь сделать. Ни для себя, ни для неё. Это конец! – Улыбка с его бледного лица сползла, как прошлогодняя листва с весенней травы. Он уже тоже хотел идти, но решил задержаться и «утешить» меня еще больше. – Знаешь, Агито, я передумал, я сделаю это у тебя на глазах! Страх. Истинный человеческий испуг. Я как сумасшедший разгребал землю руками, зарываясь пальцами в грязь, передвигаясь, но каждая попытка заканчивалась неудачей: при каждом движении я начинал харкать кровью. А Акира тем временем продолжал издеваться, смеясь своим змеиным ядом. Дрожащими руками я крепко, на сколько только хватало моих сил, прижал своим телом девушку к себе. Парень молчал… неожиданно для самого себя получая удовольствие от такого контакта, несущего в себе больше доверия и тепла, чем можно было представить. – Ха, посмотри на себя, как же ты невыносимо жалок, Агито. Ну же, посмотри! Давай! И темнота.***
Раз–два–три. Холодно. Темно. Приоткрывшиеся глаза, подернутые пеленой боли, не могли ничего разглядеть. Стало страшно. Слышно только то, как стучит пульс. Четыре. Пять. Шесть. Окон не было. А холод исходил от бетонного пола. Чуть шершавый и определенно холодный. Ногти прошлись по поверхности, цепляясь за неё и скрипя. Кровь. Кровь на пальцах. Семь–восемь–девять. Меня била дрожь, словно приступ – эпилептика. Ладони прижались к плечам. Живот сильно ныл. Десять–одиннадцать–двенадцать. Ползком. Хрипло дыша. Спотыкаясь. Но я подполз к противоположной стене. Комнатка не больше семи квадратов. Кто–то лежит на полу, согнувшись в немыслимой позе. Тринадцать–четырнадцать–пятнадцать. Девушка. Я провел рукой по голове. Волосы растрепаны. Глаза опухшие. Шестнадцать–семнадцать–восемнадцать. Кто эта девушка? Хотя запах её тела такой знакомый и родной. Я уже чувствовала его. Неужели? Девятнадцать–двадцать. Я все–таки смог немного приподнять веки. Да, это Хаясе. Сердце сжалось под натиском ужаса и стремления все исправить Раздетая, холодная, неживая. – Ха–Хаясе! Хаясе! – крик вырвался наружу, наполняя помещение отчаянием. Да, это точно была Она. То, что с ней здесь сделали, было воистину страшным: кости на обеих руках раздроблены, а сами руки ужасно опухли. Ровно двадцать минут понадобилось, чтобы осознать – смерть уже стояла за её спиной и дышала в затылок мерзлотой кладбища. На бледной нежной коже видны кровоточащие следы. – ХАЯСЕ! Снова крик. Крик смертной боли и предопределения. Страшно. Мне безумно страшно. Но никто не поможет. Рядом нет никого… – Я рад, что ты встал, Агито, – холеная рука мафиози, который всё время находился рядом, легла на кнопку вызова телохранителей, хотя по двум качкам, вошедшим через секунду в комнатку, можно было сказать, что они – «телогубители». Я только наблюдал, как в этих ручищах появились баскетбольные биты. Следующее, что смог он выдать, было безумным криком. Поверьте, когда дубиной дробят кости рук – очень больно. Кисти были похожи больше на кусок хорошей отбивной, нежели на часть тела. Мои янтарные глаза заслезились, а легкие судорожно хватали воздух. Акира с улыбкой смотрел на мои мучения, ожидая, что после такого я точно сломаюсь. Но не тут–то было! На самом деле, я даже при желании не мог ничего сказать – от болевого шока свело челюсть, но бравые парни этого не знали, продолжая мутузить меня по почкам. Слишком быстро все поменяло свои полюса. Слишком быстро развивались события. Я никак не мог справиться с чувством, что теперь точно конец. Он бы наступил. Всему есть предел. И я ждал его. Когда убегал и когда возвращался. Когда боялся и когда был счастлив. Когда был день и когда была ночь. Когда я был… – Ну же, не вижу теплых объятий! Все рвалось наружу. Хотелось подбежать к мусорке и вывалить туда содержимое желудка. Действительно ли я чувствовал то, о чем говорил? Сердце отзывалось спазмами при воспоминании о глазах, выражающих непонимание и в тоже время сладкую и ласковую заботу. Я просто не хотел думать. Не время сейчас разжевывать философские сопли о любви и её последствиях. Я застонал, силясь открыть глаза. Но они не поддавались. Темнота. Ничего не видно, даже если бы я и смог увидеть. Голос… такой знакомый с одной стороны и такой чуждо измученный – с другой. Я уже слышал этот голос когда–то. Такой родной. Неужели самые ужасные страхи оправдались? Неужели это Её голос? – Хая…се… – разбитые в кровь губы еле шевелились, кровоточа от каждого малейшего движения. Слова, несущие в себе громогласное заявление. Больше не было сил держать все в себе.***
– ХАЯСЕ!!! – Я резко принял сидячее положение и посмотрел на руки, с ужасом ожидая увидеть алую липкую жидкость. – Ч–что? – бусинка холодного пота соскользнула с моего лба. – С–сон? Это был кошмар, пропитанный ужасом и смертью, кошмар, который мог стать реальностью. Каждому снятся вещие сны.. У каждого есть этот дар. Вот только не все умеют отделять зерна от плевел. Я смахнул со лба капельки пота. Оцепенение медленно уходило. Вот и ноги уже могли двигаться. Пачка сигарет. Моих сигарет. Я медленно поднес находку к глазам. Я не стану верить этим глупым снам. Мало ли что может присниться? – Агито? Ты чего кричишь? – рядом со мной лежала девушка в белой расстегнутой рубашке. Она сонно протирала глаза. – Тебе плохо? – Я.., – о, извечная человеческая черта – придумывать оправдание своим ошибкам, выставлять себя в нужном свете, мол: я ни при чем – это она во всем виновата. Глупо. Рука с силой сжала картонную коробку, и по комнате разлетелся тяжелый запах табака. – Сон приснился. – Теперь всё хорошо? – Хитоми нежно прижалась ко мне своим телом, затем легко коснулась губами моего лба и подула на него. – Сейчас все кошмары уйдут. – Хаясе… – Что? – девушка улыбнулась. – Пожалуйста, – еле слышно сказал я, подавшись вперёд и приобнял девушку одной рукой. Моя голова опустилась на её тёплое плечико, а горячее дыхание обожгло кожу. – Я думал, что потерял тебя. Хаясе смотрела в моё лицо, всё так же улыбаясь. Я облегченно выдохнул и сковал в объятиях свою спутницу. Я ласкал её плечи и шею. А дальше были только чувства и ощущения. Не существовали мысли, только ласка горячих рук говорила, что мне небезразличны её чувства. Только моё хриплое дыхание шептало , что она для меня – кислород, без которого невозможно прожить и минуты. Газ, одновременно дарящий жизнь и призывающий смерть. Кровать. Теперь она больше не будет большой и пустой. Теперь она рядом. Хрупкая, словно стеклянный цветок, она только моя – и ничья больше. Дрожь от наслаждения, захватывающая девичье тело, дрожь от моих прикосновений к груди и бедрам. Она что–то шепчет, но я не слышу – только сердце отбивает ритм танго. Вздох. Стон. Вскрик. Бешеный стук в висках. Единственная и неповторимая. Дерзкая и послушная. Сотканная из противоречий. Хрип. Какое–то слово, неразборчиво произнесенное мной. Я снова его повторяю. Хитоми не хотела слушать, отдаваясь тому, кто мог причинить как несусветную боль, так и безграничную радость. Я рядом. Близко. Слишком близко, чтобы сдержаться, чтобы не натворить глупостей. Сладость быть единым целым. Ещё никогда я не ощущал в такой ипостаси отношений. Но все когда–нибудь бывает впервые. Наслаждение. Всплеск. Затмение. Безграничное спокойствие. Она принадлежит мне, вся, без остатка. У нас есть шанс на счастье, главное – не дать его разрушить.***
– Что читаешь? – красноволосая женщина прижалась к моей обнаженной вздымающейся груди, черпая силу. – Что–то интересное пришло? Я умиротворенно отвел взгляд от листа бумаги, затем посмотрел в потолок, ещё вчера казавшийся таким давящим и тяжелым, теперь же все было иначе. Но отдаться наслаждению не давала совесть… такое ощущение, что она лежала между мной и любимой и капала на нервы, мол, как ты можешь бросить любовь, как можешь разбить жизнь. – Мне должны были придти документы на регистрацию нашего брака. А это оказался очередной спам, да и еще о каких–то голубях, – я печально вздохнул. – Совсем наглеют. Раньше только на электронную почту посылали, а сейчас еще и на факс. – Голуби, да? – нарочно затягивая слова, спросила меня моя подруга. Было уже утро, хоть и раннее. Самолет должен был вылетать в десять. Франция. Я любил её соленый запах моря, узкие улочки старых городков, уютные маленькие ресторанчики. Мне хотелось, чтобы Хитоми тоже это увидела. – Франция. Хаясе, одевайся, сейчас к тебе за вещами и сразу же в аэропорт, – холодный взгляд то и дело скользил по циферблату, а мозг отсчитывал минуты. Голубь – символ мира и любви. Этого было достаточно. Все в мире имеет свое начало и конец. Вот только жаль, что есть люди, которые думают о том, что у них есть эксклюзивное право, право решать то, когда тот или иной конец наступит. Бесконечно обидно, что, начав играть партию, ноты кто–то обрывает, отослав мелодию чувств в небытие… Конец.