Спам по факсу

Когда к Хаясе подошла подруга, я тотчас перевёл взгляд на приятеля, который весело флиртовал с девушками. Нашёл, с кем флиртовать! Казалось, целая вечность прошла, прежде чем нам принесли виски. И принёс кто! Когда к нашему столику неуверенной поступью, с трясущимся подносом в руках, подошла Хитоми, я не удивился. Почему–то я предугадывал такой сценарий. Пристально глядя на дрожащую Хаясе, я пытливо изучал её, следя за каждым движением. Рюмки прыгали в её руках, тарелки хаотично двигались, сама девчонка при этом выглядела самым подавленным существом на Земле. Что ж, она знала, на что идёт. Мне не было её жалко. Такое чувство, как жалость, для меня неуместно. Но я ощущал, что здесь скрыта какая–то другая причина. Всё это было похоже на игру, в которую Хитоми откровенно плохо играла, а я бессовестно фальшивил. На секунду взгляд девушки оторвался от скачущей в её руках посуды. Она вопросительно – словно спрашивала, правильно ли она поступает – взглянула на меня. Мои жёлтые глаза ответили ей ледяным презрением. Я низко опустил голову, чтобы пряди волос скрыли взор. Дрожащие руки Хаясе крепко держали бутыль, в которой плескалась горькая жидкость. Она медленно и боязливо поднесла бутылку к моей рюмке. С горлышка маленькой струйкой прямо в стакан полился алкоголь. Но внезапно Хитоми резко наклонилась вперёд, бутыль выскользнула у неё из рук, опрокинулась на стол, и почти всё виски оказалась на моих джинсах. Неуклюжая! Во сколько ещё передряг попадёт? Я в течение секунды злобно буравил взглядом раскрасневшееся лицо девушки, а затем порывисто встал и, намеренно задев её плечо, направился в уборную. Почему–то я был уверен, что после этого Хаясе в кафе не окажется. Злость закипала во мне с каждым новым шагом. Я был зол не из–за того, что джинсы испачканы, не из–за того, что опозорен перед всеми, я был зол на девчонку только из–за одного – из–за её глупости, нелепости её поступка. Какой дурой надо быть, чтобы сделать подобное? Я потратил двадцать минут на то, чтобы привести себя в нормальный вид. Наконец, когда пятно исчезло и джинсы просохли, я вернулся к Ворону. – Так это была Хаясе–тян? Не думал, что она здесь подрабатывает, – скучающе протянул друг, глядя на меня. – Может, пойдём уже в отель? – Да… – отчуждённо ответил я, оглядываясь по сторонам. Как я и предполагал, девушки уже не было нигде видно. – Вы идите, а мне… надо кое–что сделать. С этими словами я быстро вскочил с места и так же быстро вышел из помещения, не замечая ехидные реплики Икки. Зачем я иду? Главное, куда я иду? Почему после только что увиденной глупости я совершаю не менее безрассудный поступок? Что за чёрт – это всё, на что сейчас был способен мой мозг. На самом деле, мне сейчас была безразлична цель прогулки. Неумолимое желание прочно засело в голове: надо догнать Хитоми и потребовать объяснений. Сегодня я отчаянно хотел забыть о её существовании. Холодный воздух немного охладил мой пыл. Я понял, что найти её сейчас нереально. Я мог только догадываться, куда она пошла. И зачем она ушла? Я устало и угрюмо наблюдал за снующими туда–сюда людьми. Голову окутала дымка усталости. Все мысли растворились в темноте разума. За последние несколько дней я устал неимоверно. Мне просто нужен отдых. Я не хотел возвращаться на базу, поэтому решил, что лучше снять номер в какой–нибудь гостинице. Я направился к станции метро. Почему–то в это время на станции почти никого не оказалось. До прибытия поезда, который нужен был мне, оставалось почти полчаса. Я слабо вздохнул и сел на скамейку. Усталость взяла своё. Веки неумолимо слипались, никаких мыслей не было. Словно я потерял память. Если бы это было так! Если бы я смог забыть всё, что произошло со мной. Забыть свои поступки, стереть из памяти Хаясе и всё, что с ней было связано. В последнее время моя жизнь стала напоминать запутанную нить. Сколько ни тяни – не распутаешь, а, между тем, стоит только взяться с определённого конца, и всё сразу же встанет на свои места. Затуманенным взором я лениво наблюдал за полупустой станцией, ожидая, когда нужный мне поезд прибудет. Хотя нужный поезд уже давно уехал, оставив своего пассажира на неизвестной станции с кучей вопросов и сомнений. Перед глазами мелькали разнообразные фигуры: сгорбленный старик, женщина с маленькой дочкой, влюблённая парочка, разговаривающих по телефону мужчина и, наконец, силуэт девушки в тёмно–коричневой куртке. Разум мгновенно вернулся ко мне. Я широко раскрыл глаза, вскочил со скамейки и взглядом проводил молодую девушку. Хитоми. Ноги понесли меня вперёд, за ней. Я догнал её, когда та стояла возле платформы, ожидая поезда. «Просто поговори с ней», – твердил внутренний голос. Акито. А сердце между тем болезненно сжималось от чего–то. Я остановился, собрался с мыслями и, неторопливо ступая, словно опасаясь чего–то, подошёл к Хаясе, встав позади неё. Преодолевая волнение, закипавшее в крови, я наклонился над ухом девчонки и хрипло проговорил: – Зачем ты это сделала? Я заметил, как вздрогнула Хитоми, услышал, как учащённо и громко она задышала. И внезапно я понял, почему она это сделала. Я терпеливо ждал ответа. Я не поднимал головы и словно хотел сказать ещё что–то. Тело девушки словно одеревенело. От холода или по другой причине суставы закоченели. Она не могла пошевелиться, боялась повернуть голову, зная, что обязательно встретится со мной глазами. Парадокс, но почему–то это так. Я не торопил, не повторял вопроса. Я просто смотрел через её плечо на станцию, поражённый внезапной мыслью. Неужели, и правда, она так дорожит дружбой со мной? Но что такое дружба? Почему это чувство кажется таким простым, понятным и знакомым? Неужели в своей прошлой жизни я с кем–то дружил? Нет, такого просто не может быть. Ворон. Нет, что–то вроде привязанности, но вот дружба… Я настолько привык к себе нынешнему, что просто не мог допустить мысль, что в прошлом был с кем–то связан. Это ужасно глупо. Я сжал ладони в кулаки. Будь что будет, я скажу ей всё! Я тряхнул головой и круто развернулся лицом к Хитоми, хлестнув прядями волос по её щеке. Девушка проснулась от глубокой задумчивости, выпрямилась и вновь напустила на себя свой обычный холод. Сердце пропустило удар – настолько безразличным был взгляд моей собеседницы. И всё же, несмотря на своё внутреннее состояние, она заговорила, истерично, почти крича, срывающимся от душившей боли голосом: – Потому что я дура! Потому что ты мне нравишься! Ты так просто меня игнорируешь! Тебе совершенно наплевать? Она зажмурилась и повернула голову в сторону. Плевать на то, что произойдет дальше. Она сказала это. Она смогла сказать. В душе что–то зашевелилось, внизу живота начался настоящий пожар, а в голове эхом отзывались слова, сказанные секунду назад. – Ты же… мне нравишься, – отчаянно пролепетал девчонка, сжимая руки в кулаки. Плечи задрожали. Не отвечаю. Молчу и смотрю сквозь неё, ни о чём не думая. Поддаваясь какой–то непонятной и неизвестной силе, руки потянулись к её телу. Я схватил её за плечи, привлёк к себе и, обвив руками её спину, прижал Хаясе к себе. – Что ты сделала… Как давно я не испытывал этого чувства. Чувства, когда тяжёлая, но приятная истома разливается по телу, проникая в каждую клеточку существа. Чувство. Оно как и тогда. Как и в то время. Ничего не измелилось. Я открыл глаза. К платформе приехал поезд, на который должна была сесть Хитоми. Но отпускать её совсем не хотелось. Ладо сильнее вдавились в спину девушки. Я действительно чувствует свою вину? Искренне? – Агито, – хриплый шёпот сорвался с губ Хаясе. Она может произносить моё имя, вкладывая в него всю свою искренность, всё уважение. Она, наконец, может сказать мне, как я ей дорог, выражая все свои эмоции в одном лишь имени. – Со мной, – выдохнул я. – Что ты со мной сделала. Я не помнил, как и тогда, как оказался в своей комнате после произошедшего. После долгого разговора, я устало прикрыл глаза, в то время как Хитоми во всю распиналась. Тяжело вздохнула и порывисто вскочила с дивана. Она посмотрела на свернувшегося в калачик меня, который умиротворённо спал, и внезапная, необъяснима боль сдавила в тисках сердце. Сегодня она впервые поняла, что боится меня потерять. Девушка аккуратно расставила несколько пустых бутылок в сторону. Посмотрев на часы, она понял, что пора уже возвращаться домой. Что же скажет её старенький дедушка, которую она забыла предупредить о её отсутствии? Нить окажется стальной цепью, разрушить которую никто не в силах. Мы с неё чем–то похожи. Оба одиноки, оба жаждем жить полной жизнью. Хаясе подошла к окну. Среди огней города не видно звёздного неба. Смотришь ввысь, а видишь крыши небоскрёбов. Печально и почему–то больно. Она часто спрашивала себя: жива ли она на самом деле? И почти всегда на этот вопрос, она сама себе отвечала, что нет. Девушка погрязла в тягучем болоте прошлого, пытаясь разглядеть сквозь мутную толщу воды кристально–чистое дно. Теперь же она была уверена, что жива по–настоящему. Что момент, который она сейчас переживает, не сравнится ни с тем, что было и – она была уверена в этом – что будет. Девчонка обрела близкого человека, обрела что–то ценное, что–то, что подтверждает её существование. Что–то, ради чего она готова пойти на всё. И она хотела сберечь это любым способом – даже ценою собственной жизни. Глупо противиться желаниям. Она ведь сама хотела иметь близкого человека. Хитоми не могла с уверенностью сказать, что это любовь. Может это просто влюблённость. Она и не знала, что такое любить, но одно она знала точно: я дорог ей, как никто дорог не был. Внезапно от раздумий девушку отвлёк слишком частый шорох одеяла. Она обернулась и увидела, что я ворочаюсь. Я водил ногами по постели, сжимала в ладонях ткань и сдавленно стонал. Наконец я что–то пробормотал, а потом глухо вскрикнул. Хаясе была взволнован моим состоянием, она подошла к кровати, крепко схватила меня за плечо, думая, что так мне станет легче. Однако я ещё громче закричал. Она стала звать меня по имени, трясти, словом, пыталась разбудить. Я открыл глаза и, тяжело дыша, посмотрел спокойным взглядом на девчонку. – Мне приснился кошмар, – пролепетал я в оправдание. Хитоми ничего не ответила, продолжая сжимать мои плечи своей ладонью. – Прости, – прошептал я, объясняя себе её молчание злостью на меня. – За что? – все тело девушки словно обмякло. – За то, что разбудил, – губы неистово шевелились, пытаясь захватить воздух. – Я не спала, – сердце Хаясе застучало быстрее, воздуха стало не хватать. Я не знал, чем заполнить пустоту. Я глубоко вздохнул и, дернёв плечо из хватки, сел на кровать. – Понятно, – прохрипел я, тщетно пытаясь унять волнение. Меня немного настораживало её молчание, однако я старался не придавать этому большого значения. – Агито, я понимаю, что это глупо и нелепо с моей стороны, но… я должна знать. В голове теснились сотни ненужных мыслей. – Чего ты хочешь? – Твоё сердце, – Хитоми внимательно следила глазами за малейшим движением моего тела. Я не мог ничего возразить. Властный тон и весь мой вид говорили ей, что если я вздумаю перечить, для меня же будет хуже. Я бросил на неё безразличный взгляд и, прикрыв глаза, добавил: – Никто и никогда, – я устало рухнул на диван. Различные образы то и дело неумолимо вставали в голове, разбавляя тяжёлую истому, что стояла в воздухе обрывками ненужных фраз. – В твоём сердце…если ли хоть ничтожно маленькое место для меня? Что я делал сегодня, что говорил, о чём думал – все мгновенно слилось в разуме и предстало передо мной в самом откровенном образе. Я вспомнил всё и теперь не мог ни признать, что мои мысли постоянно то и дело возвращались к одному – к Хаясе. Даже эта безумная потребность забыть о ней хотя бы на ночь рождалась необъяснимым желанием всего на один вечер убежать от самого себя, убежать от неё. «Кто она для тебя?» – Никто. – И никогда, – до моего слуха глухо долетали вздохи Хитоми. Я повернул голову в сторону девчонки. – Всё понятно, – она криво усмехнулась. Я чувствовал и знал, что где–то в глубине души теплится какое–то странное щемящее чувство, причиняющее помимо тепла какую–то странную немыслимую боль. Я чувствовал необъяснимую тревогу за неё. Этот огромный мир настолько жесток, в нём столько бесчеловечности, что вот существа, как я, просто не выживут здесь. – Я пойду? Забота о девушке, в которую влюбился – что–то необъяснимое. Сколько раз я выручал её, даже помог? Моя безразличность, оказалась всё–таки ложью. Я и сам не осознавал, что нуждаюсь в ней прежде всего я. Среди хмурости моих будней, среди минут, наполненных жестокой болью, в моей жизни появилось что–то такое, что согревает душу в трудные минуты. И пусть я ничего не знаю о своём прошлом, зато сейчас я живу в настоящем. Я кому–то нужен, кто–то нуждается во мне. Я впервые за год своей сознательной жизни почувствовал себя настоящим, живым человеком, даже не смотря на то, что мои руки запачканы кровью других людей. Мне не хотелось, чтобы наступал рассвет. Это тяжёлое чувство в груди, словно тянущее своей тяжестью моё тело к земле, было настолько приятным и соблазнительным, что мне хотелось, чтобы эта минута длилась вечно. Жаркий воздух, непонятный сладкий запах, тяжёлой завесой стоящий в комнате, приятно щекотал ноздри. Я не знал, отчего мне так приятно, отчего я чувствовал, как кровь быстро бежит по венам. Тело словно обмякло и впервые по–настоящему отдыхало от нагрузок. В разуме тоже всё плыло и исчезало, освобождая рассудок от тяжести мыслей. Наверное, это сон. Веки, и правда, неумолимо слипались. Но что–то мешало. Я наблюдал, как медленно поднимаются и опускаются её плечи от равномерного дыхания; наблюдал – и мне хотелось всегда видеть перед собой эту картину. Эта картина заставляла даже немного улыбаться. Вечно охранять. Чтобы ничто не могло нарушить. Мне неважно, что произойдёт завтра ночью, неважно, что завтра я опять возьму в руки пистолет и буду убивать – пусть и отвратительных, но всё же людей. Девушка пошла в сторону выхода. Почему быть рядом и видеть её доставляло неимоверное удовольствие и даже счастье? «Ты знаешь, что такое счастье, ровно как и знаешь, что такое, дружба и любовь!» Но сейчас я почему–то был уверен, что в этом заключается счастье – в ровном дыхании близкого человека, в охране её безмятежного сна, в наблюдении за её малейшими движениями, вплоть до дрожи ресниц. – Какой–то кошмар. Это всё кошмар… Я всё повторял. Этот бред. Эту глупость. Это сумасшествие. Эту ложь. – Уходи. Усталость брала своё, но душа упрямо сопротивлялась. Я и сам не знал, к чему себя так мучить, но почему–то не смыкал век, находя в таких мучениях источник непонятной духовной силы. – Уйди сейчас же… Может быть, счастье заключается в том, что ты получаешь удовольствие, заставляя себя не спать, когда телом овладевает сон? В любом случае, это никому неизвестно. Даже самым счастливым. Мне казалось, что время течёт медленно, словно и вовсе стоит на месте, а, между тем, минуты неумолимо пролетали, оставляя всё меньшее расстояние между ночью и утром. Рассвет ещё не брезжил на горизонте, но звёзды уже скрывались с тёмного полотна. Всё меньше и меньше оставалось времени. Мне некуда спешить. Некуда. Утопая в тишине ночи, я безмятежно лежал на кровати, наблюдая за девушкой. Веки с каждым мгновеньем всё больше наливались свинцом, но я преодолевал себя, продолжая рассматривать её. – Я так и сделаю, – она по–прежнему стояла, ровно и тихо дыша, прерывая тишину. Сознание, все мысли, все воспоминания – всё в одно мгновение улетучилось. Я словно во сне видел представшую передо мной картину. Сейчас я только слышал и чувствовал. Чувствовал мягкую кровать, на которой лежу; слышал шорох ткани и ровное дыхание; ощущал, как приятная истома разливается по телу; улавливал слабое и глухое биение собственного сердца. До рассвета ещё оставалось каких–то четыре часа. Четыре часа, которые, однако, пролетят так быстро, что и не заметишь. Но пока, сквозь задвинутые шторы, в комнату врывается свет ночного города, а значит ночь ещё в самом разгаре. Я на мгновение перевёл взгляд на часы. В темноте отчётливо виднелись цифры кислотно–зелёного цвета электронного прибора, которые показывали без десяти четыре. Взгляд вновь лёг на Хитоми. Блаженные, самые лучшие минуты. Минуты без боли, без разочарований и тяжёлых дум. Минуты, когда сознание застилает туманная дымка чувств. Дверь громко хлопнула, оставляя громкое эхо в моих ушах.