Дом с вампирами

Внутри дом был гораздо уютнее, чем снаружи, что оказалось для Симона приятным сюрпризом: он ожидал увидеть ветхую мебель, давно вышедшую из моды, паутину и слой пыли толщиной в палец, разруху и запустение, пристанище сквозняков, где им, детям ночи, носферату, проклятым детям, придется скрываться от солнца, и был поражен при виде просторного холла, залитого тускло-золотистым светом керосиновой лампы. Люстра имелась - тяжелая и медная, она походила на паука, оседлавшего розу. Зловещая разлапистая тень растянулась по всему потолку, огонек в лампе дрожал, и, казалось, что жуткая тень шевелилась, лениво, неохотно, словно просыпающееся чудовище. Вокруг нее метались черные точки: тени мошек, привлеченных светом. Они, тонко жужжа, вились вокруг лампы, колотились о стеклянный плафон; тонкие слюдяные крылышки трепетали быстро-быстро, но взгляд вампира улавливал каждое движение крохотных насекомых. Симон следил за мошками, будто кот за воробьями; он мог переловить их по одной, оторвать им крылышки и отправить бегать по столам или, наоборот, оборвать лапки, как лепестки у ромашки, но оставить крылья - именно так они с Зигом развлекались в далеком детстве, будучи простыми воспитанниками сестры Гудрун, подстриженными одинаково под горшок. Но теперь они выросли, братья Кригер больше, чем люди, поэтому можно поискать и других развлечений. Симону бы хотелось выйти один на один с медведем; этому дому явно не повредит небольшая деталь интерьера в виде чучела в холле или же шкуры, лежащей на полу у камина. Немец не сомневался, что в особняке есть камин, он видел дымовую трубу, правда, покосившуюся и развалившуюся, но ее же можно починить. Зигмунд сдержанно заметил, что было бы неплохо заняться рассохшимися оконными рамами, прогнившими половицами и слетевшей с петель дверью кухни. Симон досадливо поморщился, пробегая пальцами по лакированной столешнице. Не успели приехать, а братец уже нашел им работу. Разве двери и окна не могут подождать? Они ведь только приехали! У них еще вечность впереди, чтобы привести особняк в порядок. Старший Кригер мысленно усмехнулся: что, малыш Симон, неужели ты устал? Немец негодующе скрипнул клыками и стукнул кулаком по маленькому столику на гнутых ножках. Столик качнулся от удара, вслед за ним зашаталась и ваза с букетом лесных цветов. Цветы были свежими, на листьях и лепестках бриллиантовой пылью мерцали капли росы. Хмурясь, Кригер вытащил из букета за тонкий нежный стебелек анемону и поднес ее к лицу; нос защекотало пряным цветочным запахом и другим, совершенно незнакомым ароматом. Симон вдохнул полной грудью, прикрыв глаза; этот новый запах едва заметно горчил, но тут же распускался сладостью, за которой пряталась острота. Как будто пьешь медовый ликер и закусываешь перцем. Немец усмехнулся, крутя цветок в руках; ему доводилось слышать ароматы множества духов, сколько раз в носу жгло и саднило от запахов пороха и формалина, как часто его тошнило от душной кровавой вони и гари, но еще ни один, ни один запах, не заставлял каждую его мышцу в теле вибрировать от напряжения. Даже аромат Рейн, кисло-сладкий, как апельсины в бренди, не будоражил его так, как этот новый запах. Неужели он принадлежит застенчивой малышке Море? Или в доме живет кто-то еще? Фройлян Рейн говорила, что в особняке есть и другие жильцы, но не слишком распространялась на этот счет, что Симон счел крайне неприличным. Разве они с братом не должны познакомиться с соседями? Всему свое время, брат, осадил младшего близнеца Зигмунд, на что Симон лишь нетерпеливо фыркнул. - Располагайся, - Рейн улыбнулась манерной улыбкой, которой обычно одаривали прибывших гостей хозяйки светских салонов; будто бы они не в какой-то развалюхе посреди глухого леса, а в центре Берлина, и сейчас появится официант с подносом и предложит Симону шампанское. Кригер помнил, как бледно-золотой напиток играл пузырьками, плескался в хрустале, как с громким хлопком выталкивал пробки, пугая дам, и окатывал сладкой пенящейся волной зазевавшихся гостей; на вечеринках это было его любимой забавой - открывать бутылки. Кто бы мог подумать, что однорукий так ловко с этим управится; кажется, так говорила Ульрика Бергманн своей подруге таким театральным шепотом, что он вполне мог сойти за крик. Разумеется, Симон был джентльменом и не обратил внимания на слова глупой девицы и, конечно же, не имел никакого отношения к тому, что шампанское, выстрелив пробкой в потолок, окатило Ульрику с ног до головы. Фройлян Бергманн, ошарашенно моргающая, покрасневшая перезрелым гранатом, была похожа на мокрую курицу; некоторые из гостей рассмеялись, кто-то щелкнул фотоаппаратом, герр Вульф с угрожающим видом грыз мундштук, а хозяйка вечера вместе с горничной уводила Ульрику на кухню, лицемерно уверяя, что достаточно посыпать солью - и пятен никаких не останется. Домой фройлян Бергманн уезжала в простом платье, одолженном у одной из горничных, а Симон скрашивал одиночество ее подруги, прелестной фрау Кристен Рихтер. Ее, молодую вдову известного скотопромышленника, голубоглазую блондинку, Юрген Вульф считал "достойной партией", но не для одного из братьев Кригеров: близнецы, пусть и увечные, были слишком хороши для простой смертной. Одобрил бы он отношения Зига с дампиром? Сам гегенгруппенфюрер бывал под юбкой Минс чаще, чем на собраниях офицеров, но и Кригеры, и Рейн были его подчиненными, его свитой, теми, кто возвышал Вульфа над остальной элитой Рейха; не люди, а гораздо лучше, и обычные человеческие чувства и слабости им не допустимы. От этих мыслей Симон поморщился как от зубной боли; то, что его отец был куском отборного арийского мяса, а мать была светловолосой, светлокожей, светлоглазой, будто выцветший на солнце лоскуток ситца, не делало их с братом чем-то сверхъестественным. Чтобы превратить братьев Кригер в нечто особенное, оказалось недостаточно вывести их, словно породистых щенков, и растить, вдалбливая идеалы Рейха; всего-то и надо было, чтобы полоумная вампирша укусила одного из них. Симон до сих пор не простил Зигмунду, что тот решил навестить фройлян Делинду без него. Вдвоем все было бы проще, веселее, и ползучая татуированная тварь точно не смогла бы укусить Зига. Тогда дар бы он принял от Рейн: ночью, в полнолуние, на крыше замка Гауштадт... Симон тихо, ехидно рассмеялся, ощутив в голове отклик смущения брата, смешанного с возмущением; младший Кригер знал, что близнецу бы это понравилось, Зиг всегда был романтиком, чувствительной душой. Сестра Гудрун поощряла его тягу к литературе, поэзии и театру, но тайком, украдкой - все эти увлечения мало подходили идеальному арийцу. Зато теперь никто не помешает ему заниматься тем, что ему нравится, Симон уже слышал эхо стихов, которые Зигмунд складывал в своей голове. И, разумеется, они были о Рейн. Стараясь не слушать о разжигающем огне, вскрытом сердце и море в глазах, что брат проговаривал прямо у него в голове, Симон с удовольствием потянулся. - Что ж, пожалуй, осмотрю выделенные мне апартаменты, - протянул он, подражая надменному говору английского потомственного маркиза, которого Кригеру довелось повстречать. Не самый приятный человек, морфинист и пьяница. Маркиз был полезен для ГГГ и герра Вульфа, но отвратителен, словно мокрица. Убрать его оказалось тоже не сложнее, чем раздавить слизняка. Тела так и не нашли, они с Зигом об этом позаботились; искать следы аристократа в выгребной яме не пришло в голову никому, даже Бутчересс с ее извращенным складом ума. Все решили, что маркиз сбежал в Швецию или в Америку, испугавшись мести англичан за сговор с нацистами, фюрер приказал усилить охрану границ, задетый, скорее, предательством и нежеланием работать. А он так рассчитывал с помощью пэра сломить Англию и выпотрошить ее, словно рождественскую индейку; на одного жалкого, откровенно омерзительного человечка возлагались такие надежды... неудивительно, что он не выдержал. После исчезновения маркиза, братья не говорили о нем; Зигмунд не рассказал о пэре даже Рейн, которая, впрочем, тоже не слишком торопилась раскрывать близнецам свои секреты. Все, что было связано с ее отцом, дампир хранила жадно, как дракон - свое золото: после случая с Делиндой и заражения Кригеров полукровка осторожничала, поэтому и привезла их в эту глушь. - Если проголодаешься, спустись в подвал: там запасов крови хватит на несколько месяцев. Симон шумно прочистил горло. - Отрадно слышать, что голодать нам не придется, но... позвольте спросить, фройлян. Не сочтите за грубость, но все же... скольких человек вы там держите, если их крови хватит нам всем на столь длительный срок? Зигмунд глухо выругался; от крепости выражения у Симона загорели губы. Рейн устало закатила глаза, потирая переносицу кончиками пальцев. - Это в Рейхе было принято держать людей в подвалах и клетках, словно скот, - отчеканила она, явно задетая словами немца, - в этом доме другие порядки. - Как скажете, фройлян, - Симон козырнул поджавшей губы рыжей с озорной улыбкой, - мои представления о вампирах меняются буквально на глазах. Скажите еще, что они не спят в гробах и не боятся чеснока. - Гроб тебе может понадобиться быстрее, чем ты думаешь, - обронила полукровка, - если продолжишь болтать в таком духе. Далеко не все так терпеливы, как я. - Уж не очаровательную Мору ли вы имеете в виду? - осторожно поинтересовался немец; Зигмунд рычал раненым медведем и обещал надрать младшему брату уши, если он не перестанет молоть чушь, но Симон только отмахнулся. Сколько можно его поучать, в самом деле?! - А ты попробуй ее разозлить - и узнаешь, - ядовито посоветовала Рейн. - Но речь не только о Море. Некоторые из моих близких иногда здесь останавливаются, и рекомендую тебе следить за своим языком в их присутствии. Симон пылко прижал ладонь к груди. - Клянусь, фройлян, я буду паинькой, - пообещал он, хотя в голубых глазах немца плясали демоны; Рейн недоверчиво прищурилась, скрестив руки на груди, - а сейчас не поможете ли своему гостю? Боюсь, сам я не в состоянии найти свою комнату, - Симон закрутил головой, - я даже не представляю, куда мне идти. - Я тебя провожу, - негромко произнес вошедший в холл Зигмунд; Симон нервно приосанился, закрутил пуговицу на пальто, опустив глаза, словно пойманный за шалостями школьник, однако уголки его рта подрагивали от сдерживаемой улыбки; его мнимое смущение не обмануло ни Зигмунда, ни Рейн, которая, спрятав смешок за ладонью, направилась к лестнице, ведущей на второй этаж. - Ну, вы обустраивайтесь, мальчики, а я зайду к сестре, - дампир поставила ногу на ступень, и та отозвалась натужным скрипом. Тут же что-то затрещало в стене, с потолка с тихим шорохом осыпалась побелка, сквозняк стукнул старой ставней, а шубка Рейн сорвалась с вешалки и распласталась на полу. Симон охнул, Зигмунд выдохнул сквозь зубы, а дампир только слабо улыбнулась: она уже привыкла к подобному. В старом доме никогда не было тихо, здесь постоянно что-то шуршало, трещало и скрипело, кто-то скребся, по чердаку, скорбно завывая, будто вдовы на похоронах, сновали сквозняки, везде что-то падало: картины срывались со стен, книги падали с полок, вещи оказывались не там, где их оставляли; по началу это могло напугать. Но близнецы были не из пугливых, хотя появление Моры младшенького явно взволновало. Дело могло быть даже не в наготе вампирши - хотя Симон, большой охотник до женского пола, оценил бы привычку Моры ходить без одежды, - а в ее силе и возрасте. Старые вампиры, как правило, куда сильнее новообращенных, а Мора была даже старше Рейн. Однако сестра большую часть жизни провела взаперти и была пугливой, будто олененок, тихой и застенчивой. Рейн надеялась познакомить ее с Кригерами сразу же, но после того, как Мора тайком наблюдала за немцами из зарослей, решила немного повременить. Дампир писала ей о Зигмунде, о том, что у них... отношения, почти такие, как в "Кудруне", любимом эпосе Моры. Рейн и Зигмунд любят друг друга прямо как Кудруна и Хервиг, для которых все закончилось хорошо, в отличие от Ромео и его несчастной Джульетты. Мора плакала, читая, как Джульетта закалывает себя кинжалом, однако, несмотря на свою нежность и ранимость, она была дочерью Кейгана. В голоде и ярости Мора была не менее опасна, чем все остальные родные Рейн, включая и их общего отца. Поэтому рыжая предпочитала держать ее здесь, в тишине и уединении, окруженную книгами, игрушками, кружевами, цветами и лентами, столь милыми девичьему сердцу. Сама полукровка уже давно выросла из подобных забав, как и Светлана, спокойная и рассудительная, словно сама Афина Паллада, но им было приятно радовать Мору. Каждой из сестер в жизни пришлось непросто, так почему они должны лишаться того немногого, что делало их счастливыми? У Моры это были фарфоровые куклы в кружевных платьицах и музыкальные шкатулки, у Светланы - угрюмый, молчаливый Стренджер, у Рейн - свой собственный ариец. От этого кровь жарко прилила к щекам и сердце сладко затрепетало в груди; дампир бросила быстрый взгляд через плечо на лестницу, уходящую вниз, где остались близнецы Кригер. Раньше Рейн делила второй этаж со Светланой и Минс, но Зигмунд настаивал, чтобы теперь у них была одна комната на двоих. Он устал прятаться и скрываться, Кригеру надоело осторожничать и держать дистанцию, и немец твердо намеревался наверстать упущенное ими время в ГГГ. Присутствие в доме и других жильцов немного остудило его пыл, однако Зигмунд был настроен весьма решительно. До рассвета было еще далеко, но предстоящего дня Рейн ждала с волнением; они с Зигмундом останутся наедине, и никто не будет за ними шпионить, никто не помешает, никто не ворвется в комнату с отчетом о раскопках катакомб под замком Гауштадт. Дампир нервно облизнула губы и остановилась у маленькой винтовой лестницы, ведущей на третий этаж, принадлежащий одной только Море. Она не сомневалась, что сестра взбудоражена приездом гостей, настолько, что даже не захотела спуститься. Возможно, ее смутило проявление чувств Зигмунда или же она просто сторонилась чужих; письма и фотографии не расскажут того, что увидишь при встрече. Разве Рейн могла подумать, перебирая снимки целей, что одна из них присоединится к ней, в том числе и в спальне? Что же такое разглядела Мора в Симоне Кригере, что заставило ее убегать от немца по крыше? - Мора? Ты здесь? - Рейн вошла в комнату, забыв постучать; сестру она заметила сразу: та сидела на полу возле кукольного дома и с видом задумчивым и серьезным переставляла кукол. Барышню в пышном платье она усадила в столовой, другую, в темном траурном наряде, отправила в библиотеку с раскрашенным картоном вместо книг, а крошечные фигурки детей расставила в гостиной у камина с нарисованным огнем, добавив к ним пару маленьких собачек. Куклы в костюмах католического пастора, горничной и господина в цилиндре лежали на полу рядом с дамой в ярко-голубом наряде. Из всей кукольной семьи Мора больше всего любила именно куклу в голубом, которой во время игр постоянно отводила роль злодейки. Куклу звали госпожа де Мелён, и в представлении Моры она была вампиром. Она, втеревшись в доверие к хозяину дома, пила его кровь и изводила жену, пока явившийся из города священник не прогонял ее. Но госпожа де Мелён возвращалась, чтобы вновь и вновь столкнуться с преподобным, с которым ее связывали взаимные чувства. Рейн тепло улыбнулась; одна из старших детей Кейгана в душе была ребенком, наивным, восторженным и доверчивым, поэтому дампир так волновалась за нее. Реакция Моры на Симона Кригера немного беспокоила, но рыжая надеялась, что сестра со временем привыкнет. Сумела же она свыкнуться с присутствием Стренджера, который по началу пугал Мору и заставлял искать укрытия на чердаке, и Северина: на бывшего возлюбленного Эфемеры она скалилась и шипела, не доверяя. Кригер-младший в целом безобиден, а Мора послушнее ручного котенка, но кто знает, что может случиться, если оставить их вдвоем. - Хочешь поиграть? - мягко спросила Рейн, присаживаясь рядом с сестрой; Мора, не поворачиваясь, покачала головой. - Какая жалость! А мне было безумно интересно, что же еще придумает госпожа де Мелён. - Госпожа де Мелён умерла, - грустно ответила Мора, разглаживая складки на платьице куклы, - преподобный Стоун толкнул свечу, и ее наряд загорелся. Вампиры сгорают как мотыльки. Я ищу подходящий камушек, чтобы сделать для нее надгробие. - Вот как, - дампир кивала со знающим видом, потирая подбородок, - а что же преподобный Стоун? Неужели вернется в город? - Вернется, - Мора усадила куклу в голубом в кресло-качалку и взяла в руки фигурку священника, - но не надолго. Сестра госпожи де Мелён приедет, чтобы отомстить. - Наверное, сестры очень любили друг друга. - Не очень, но они ведь сестры. Сестры должны заботиться друг о друге. Вы со Светланой заботитесь обо мне. Я бы за вас отомстила, но не за Минс. Мне не нравится Минс, - Мора сморщила нос, - потому что ей нравится Северин. - То, что он тебе не нравится, еще не делает его плохим, - Рейн положила себе на ладонь куклу горничной по имени Долорес; как правило, она первой находила гибель от клыков госпожи де Мелён. - А я и не говорю, что он плохой, - Мора пожала голыми плечами и взглянула на сестру хмуро из-под насупленных бровей, - но он противный. И Северин до сих пор пахнет Эфемерой. - Что-то ты разворчалась, - Рейн ласково отвела белые волосы, тонкие, как паутина, за ухо сестры, - в письмах ты жаловалась мне на скуку и одиночество, а когда приехали гости, вдруг начала прятаться по кустам. - Я не пряталась! - Мора своевольно тряхнула головой; скулы вампирши порозовели, глаза вспыхнули голубым огнем. - Я просто... наблюдала! За ними, не за тобой. Они... такие странные, - губы сестры тронула бледная улыбка, - и пахнут необычно. - Они совсем еще молоды. Человеческий запах еще не выветрился, - дампир сомкнула пальцы, горячие по сравнению с мраморно-холодной кожей Моры, на запястье сестры, - тебе нечего бояться. Кригеры не причинят тебе вреда. - Я знаю, - откликнулась Мора, баюкая на руках госпожу де Мелён, - ты бы не привела сюда тех, кто мог быть опасен. Но мне все равно страшно. - Почему? - немедленно насторожилась полукровка. Неужели за время ее отсутствия что-то произошло? Или Симон успел что-то вытворить за те несколько минут? - Не знаю. Но боюсь, - вампир села, подтянув колени к груди, - можно я пока не буду спускаться? - Можно. Но мальчики могут обидеться. Особенно Симон. Ты... буквально вскружила ему голову, - в ответ на непонимающий взгляд сестры Рейн погладила ее по щеке, - не каждый день он видит хорошеньких девушек, прячущихся от него на крыше. Алебастрово-белое лицо Моры вспыхнуло ярче спелой малины; прижав ладони к щекам, она отползла за кукольный домик, глядя на сестру испуганным ребенком. - Он так сказал? Что он сказал? Нет, не говори, я не хочу слушать! - вампирша в отчаянии замотала головой. - Я не хотела, чтобы он меня заметил! Старалась быть осторожной, но он меня все равно увидел. Наверное, он думает, что я глупая... и трусливая! Он назвал меня глупой? Скажи, только честно! - Конечно, нет. Попробовал бы Симон назвать тебя глупой, ему бы точно не поздоровилось, - Рейн поставила горничную Долорес на кухню, где большой рыжий кот воровал пластмассовую рыбу, - а как только он узнает тебя поближе, полюбит так же, как и я. - Я не хочу, чтобы он любил меня, как ты, - Мора капризно выпятила нижнюю губу. - Ты моя сестра, а он мне даже не брат. Я хочу, что бы он любил меня, как Роланд - Анжелику¹. Хочу, чтобы меня тоже вносили в дом на руках, и чтобы мы с ним вырезали наши имена на дереве. Вы со Светланой любите, и я тоже хочу любить. Нечестно, что у вас есть, а у меня нет! - Тогда не стоит прятаться по кустам, - Рейн сомневалась, что Симон Кригер годится на роль возлюбленного для ее сестры, но не хотела огорчать Мору. Кто знает, может она сама разочаруется в немце, когда узнает его поближе. - Как же Симону тебя полюбить, если он тебя совсем не знает? - А если он не полюбит? - прошептала Мора, втянув голову в плечи. - Если он все-таки считает меня глупой и некрасивой? - Тогда он просто дурак и не достоин тебя, - отрезала Рейн, желая заранее подготовить вампиршу к возможному исходу, совсем не такому, как у персонажей ее любимых эпосов. Наверное, зря они со Светланой так ее опекали, Мора совсем не опытна в том, что касается людей, чувств и отношений. Если Симон ее отвергнет и посмеется над симпатией вампирши, то боль и обида превратят ее в свирепое кровожадное чудовище, с которым будет крайне нелегко справиться. Все вампиры злопамятны, а вампирша с разбитым сердцем не менее опасна, чем жаждущий мирового господства Кейган. Рейн не хотелось бы выбирать между Морой и близнецами Кригер.