Сара Кру и философский камень

Пансион мисс Минчин для молодых девиц находился в Лондоне по адресу площадь Гриммо, дом 11. Директриса Мария Минчин была женщиной суровой, властной и представительной, кроме того, она ценила деньги и порядок. В школу она принимала девочек только из обеспеченных семей, строго следила за дисциплиной и любила, когда ей подчинялись. Гнева мисс Минчин боялись все обитатели одиннадцатого дома на площади Гриммо, включая её сестру мисс Амелию, которая была добра, но слабохарактерна и никогда не осмеливалась ослушаться директрису. Свой пансион мисс Минчин назвала образцовым и с гордостью заявляла, что другие школы для девочек равняются на него. Всеми силами она стремилась продемонстрировать высокий статус её учебного заведения. Каждый, кто видел воспитанниц мисс Минчин на прогулке или в церкви, должен был заметить их дорогие парадные костюмы, сшитые из качественных тканей; каждый посетитель пансиона при желании мог убедиться, что ученицы образованны и обладают изысканными манерами. Мисс Минчин показывала лучшее, что было в школе, и многие состоятельные люди отдавали в её пансион своих дочерей и рекомендовали его знакомым. Репутация учебного заведения была безупречной. Наблюдая извне, любой сказал бы: «Всё так, как надо, всё правильно и хорошо, и притом на высшем уровне», чем сделал бы директрисе комплимент. Но в стенах пансиона было то, что не вписывалось в определения «как надо», «правильно» и «хорошо». Это легко укрывалось от посетителей, поскольку было неприметно. Все обитатели пансиона успели свыкнуться с этим, и лишь мисс Минчин неизменно раздражалась при любом упоминании об этом. Последние четырнадцать месяцев директриса жила с головной болью, избавиться от которой не могла иначе, как запятнав репутацию пансиона, и ради дела всей жизни она терпела, регулярно вскипая злобой на источник своих страданий. Головную боль мисс Минчин звали Сара Кру. Капитан Ральф Кру привёз свою единственную дочь Сару в пансион на площади Гриммо, когда девочке было семь лет. Полк капитана располагался в Индии, климат которой считается вредным для детей, и все офицеры отправляли сыновей и дочерей учиться в Европу. Ральф Кру был богат и не жалел денег на содержание Сары. Он распорядился, чтобы девочке наняли экипаж и французскую горничную, выделили собственную гостиную и покупали всё, что Сара хочет. «Она разумная девочка и никогда не попросит чего-нибудь вредного или не подходящего для неё», — сказал капитан Кру перед отъездом. Четыре года Сара жила, не ведая отказа ни в чём. Мисс Минчин невзлюбила девочку, но скрывала это, так как дорожила выгодной воспитанницей. И вот в день, когда Саре исполнилось одиннадцать, пришло известие о безвременной кончине капитана Кру. Он умер, а перед смертью разорился на алмазных россыпях, и Сара осталась нищей. Мисс Минчин много мечтала о пожертвованиях алмазного короля. Весть о разорении Сары оказалась тем отвратительнее, что последние траты на роскошное празднество для именинницы никто не оплатил. Удар по кошельку мисс Минчин был очень тяжёл, и та в гневе хотела выставить Сару на улицу, но поверенный капитана мистер Барроу подсказал, что это плохо скажется на репутации пансиона. Директриса понимала его правоту. У Сары не было ни денег, ни родных, и, выгнав её, мисс Минчин показала бы себя жестокой и бессердечной. Избавиться от ненавистной девчонки она не могла, всё, что ей оставалось, — попытаться залатать брешь в финансах, пробитую неоплаченными расходами на праздник. С тех пор Сара работала служанкой. Её выселили на чердак, забрав все вещи, кроме нескольких старых платьев и куклы, которую ей подарил отец перед отъездом. Мисс Минчин не испытывала жалости к избалованной девчонке, однако понимала, что из неё можно извлечь выгоду. В классе Сара была первой ученицей, чтение было её любимым занятием. Если ей давали книгу, она читала её до тех пор, пока не запоминала всё написанное. После работы на кухне Саре иногда позволяли заниматься одной в пустом классе поздно вечером. Таким образом, несколько лет спустя из неё вышла бы даровая учительница. Пока что Саре доверили обучать французскому младших девочек. Мать Сары была француженкой, и девочка свободно владела её родным языком. Лили Кру умерла, когда её дочери исполнился год. Это всё, что знали о ней обитатели дома номер одиннадцать на площади Гриммо. Итак, четырнадцать месяцев Сара трудилась на кухне, чистила камины, стирала, штопала, бегала за покупками в любую погоду и в любое время дня; ей давали работу, от которой отказывались другие. Кухарка и служанка брали пример с хозяйки и со злобной радостью отдавали приказания девчонке, за которой им приходилось столько времени ухаживать. Воспитанницам нельзя было общаться с ней, за исключением уроков французского для маленьких. Казалось бы, всякого ребёнка должна была сломить та перемена, которая случилась в жизни Сары. Но Сара не была похожа на других детей. Сколько она себя помнила, все называли её странной. Отец и подруги говорили это с нежностью и любовью, девочки, завидовавшие Саре в дни её богатства и смотревшие на неё с презрением теперь, — с насмешкой. Мисс Минчин поначалу неискренне восхищалась оригинальностью дочери капитана Кру, теперь же её странность раздражала директрису. Дело было в том, что Сара всегда мечтала и думала о чём-нибудь необыкновенном. Это казалось естественным для ребёнка, который растёт в довольстве, не тяготится одиночеством, много читает и имеет пищу для размышлений. Для одинокого и бедного ребёнка, по мнению мисс Минчин, было естественно работать, подчиняясь и боясь старших, а фантазии и размышления служанкам ни к чему. Но Сара не оставила привычки воображать мир более необыкновенным, чем он есть. Когда ей было девять лет, судомойка Бекки восхитилась платьем Сары, сравнив его с платьем принцессы, и с тех пор Сара играла, воображая, будто она принцесса. Это требовало благородных и изящных манер и правильных поступков, и мисс Минчин гордилась тем, что её воспитанница соответствует такому величественному званию. Когда Сара стала служанкой, её поведение сразу разонравилось директрисе. Сара держалась с достоинством, хотя была нищей, а право на достоинство для мисс Минчин было неразрывно связано с богатством. Тот, кто был беден, не имел в её глазах оснований для гордости. Тем не менее, Сара охотно бралась за любую работу, никогда не дерзила, всегда была вежлива, выговоры выслушивала спокойно. Когда мисс Минчин смотрела в недетские глаза Сары и видела в них подобие усмешки, которое, однако, нельзя было назвать дерзостью, то чувствовала, как её власть превращается в ничто. Это было очень неприятно, и директриса не скупилась на оскорбления, наказания и тяжкую работу для ненавистной девчонки, то же делали кухарка и служанка. Мисс Минчин была бы гораздо терпеливее, если бы Сара плакала, жаловалась, приходила в отчаянье. Но никаким наказанием её нельзя было довести до слёз. Иногда казалось, что она даже не слышит, как её отчитывают, что она живёт в каком-то другом мире, и в такие минуты мисс Минчин выходила из себя. Один раз она залепила Саре пощёчину, просто увидев её задумчивое выражение лица. Но до девчонки не дошло, что ей нельзя думать и мечтать о разных странных глупостях. Она так прямо и сказала: «Я думала, что бы вышло, если бы я была принцессой и вы ударили меня — что бы я тогда сделала с вами. И я думала, что если бы я была принцессой, вы никогда, ни за какие мои слова и поступки, не позволили бы себе меня ударить. Я думала, как бы вы удивились и испугались, если бы вдруг узнали, что я на самом деле принцесса и могу делать всё — решительно всё, что я захочу». Странность Сары Кру была необъяснима, а необъяснимое пугает. Мисс Минчин не желала признавать, что в её сердце есть страх перед нищей судомойкой, и потому злилась ещё больше. Ненависть её подогревалась и тем, что маленькие девочки окружали Сару, когда она приходила преподавать французский, и каждая старалась встать рядом с нею и взять за руку; что Бекки, жившая в таких же условиях, что и Сара, продолжала называть её «мисс» и просила разрешения прислуживать ей. Мысль, что другие любят девчонку, которая ей ненавистна, вызывала у директрисы злобу, и справиться с собой мисс Минчин могла далеко не всегда. Обтрёпанная, грязная, в худых башмаках, девчонка не может быть счастлива в своей маленькой комнатке на чердаке, где никогда не топится камин, нет приличной мебели и водятся крысы. Но она воображает, что это ничего не значит, что она точно такая же, какой была прежде. Она вежлива даже с теми, кто жесток к ней, она не дерзит никогда, что само по себе уже возмутительная дерзость, она ведёт себя так, будто ничто на свете не способно задеть её! День, когда Сару увидят заплаканной, мисс Минчин решила считать днём своей победы. Она предвкушала торжество так же радостно, как когда-то предвкушала выгоду от алмазных россыпей Кру, словно слёзы Сары были платой за разрушенные мечты о богатстве и за все внутренние силы, которые директриса потратила в противостоянии с упрямицей. Но та вела себя по-прежнему, и мисс Минчин не оставалось ничего, кроме изматывающей злобы, возникавшей всякий раз, как кто-либо упоминал о ненавистной девчонке. Такова была головная боль директрисы, единственное, что омрачало жизнь обитателей дома номер одиннадцать на площади Гриммо. Во всём остальном это был обычный в хорошем смысле слова пансион, образцовый, на который следовало равняться другим, лучшее из похожих друг на друга, непримечательных учебных заведений. Ничего странного, нарушающего привычный уклад жизни, в нём не было — за описанным исключением, жившем в маленькой бедной комнатке на чердаке. А впрочем, кто знает, может, на всех чердаках живут странные люди, и это тоже в порядке вещей? Как бы там ни было, в один ненастный декабрьский день, когда Лондон был окутан густым туманом, шёл сильный дождь и дул холодный ветер, привычный уклад жизни в пансионе оказался нарушен. Мисс Минчин принимала посетителя, и, когда тот ушёл, в дверь её кабинета заглянула мисс Амелия. На лице её было волнение, а в глазах читалось недоумение. — Сестра, — начала мисс Амелия, — Саре Кру пришло письмо из какой-то школы. Её зовут учиться туда. Она хочет поговорить с тобой наедине. — Из какой-то школы? — мисс Минчин была удивлена не меньше, чем мисс Амелия. Кто мог искать одинокую нищенку? Разве что какие-нибудь родственники, о которых не было известно поверенному капитана Кру, но чтобы искала школа? — Думаю, что-нибудь может проясниться, если ты прочтёшь письмо. Возможно, в нём конфиденциальная информация. Только Сара и я знаем его содержание, но я не поняла в нём ни слова. Мисс Минчин подала знак, чтобы мисс Амелия впустила в кабинет Сару. Директриса считала сестру глупой и не удивилась, что та могла чего-то не понять. — Спасибо, что согласились уделить мне время, мисс Минчин, — на пороге кабинета появилась Сара. Мисс Минчин одарила её недобрым взглядом и протянула руку за письмом. Сегодня директриса оставила Сару без обеда, но девчонка не выглядела расстроенной. Её зеленовато-серые глаза светились радостью, что было крайне неприятно для мисс Минчин. Вероятно, причиной радости было письмо, которое Сара протянула вместе с конвертом. Конверт, тяжёлый и толстый, был сделан из желтоватого пергамента. Изумрудно-зелёными чернилами на нём было написано: «Мисс С.Кру, Лондон, площадь Гриммо, дом одиннадцать, чердак направо от входа». Марок на конверте не было, запечатан он был пурпурной восковой печатью, украшенной гербом с изображениями льва, орла, барсука и змеи и большой буквой «Н» в середине. Письмо было написано на таком же пергаменте, из которого был сделан конверт.

ШКОЛА ЧАРОДЕЙСТВА И ВОЛШЕБСТВА

«ХОГВАРТС»

Директор: Бэзил Фронсак

Дорогая мисс Кру! Мы рады проинформировать Вас, что Вам предоставлено место в Школе Чародейства и волшебства «Хогвартс». Пожалуйста, ознакомьтесь с приложенным к данному письму списком необходимых книг и предметов. Занятия начинаются 1 сентября. Ждём вашу сову не позднее 31 июля.

Искренне Ваш,

Армандо Диппет,

заместитель директора

Мисс Минчин перечитала его трижды. Затем взглянула на Сару. — Как это понимать? — спросила директриса. Она видела, что девчонка вовсе не удивлена и даже понимает всё, что в этой странной бумаге написано, в то время как сама мисс Минчин поняла не больше мисс Амелии. Мысль, что она так же глупа, как сестра, была оскорбительной для директрисы, мысль, что эта девчонка умнее её, — оскорбительнее в сотню раз. — Меня приглашают учиться в школу чародейства и волшебства «Хогвартс», мадам. Серьёзный и спокойный тон Сары не был напускным. Она говорила о непонятной, неведомой, невозможной вещи так, будто это самое обычное дело. Мисс Минчин всегда раздражала эта черта. Директриса перечитала письмо ещё раз, надеясь отыскать что-то, что опровергло бы слова Сары, но ничего подобного не нашла. Затем не без брезгливости взяла второй листок из конверта, развернула и прочла. — Перчатки из кожи дракона? Заговоры и заклинания? История магии, теория магии… фантастические твари… и волшебная палочка? Нет, это не могло быть всерьёз. Не могло, потому что магии не существует. Но кто стоит за этим глупым, бессмысленным розыгрышем? Неужели кто-то считает, что мисс Минчин поверит в существование магии, школы, где этой магии обучают, и в то, что из всех обитателей пансиона возрастом от восьми до семнадцати лет в эту школу пригласили только грязную оборванку? Разве что… Мисс Минчин строго посмотрела на Сару. С этой девчонки станется придумать подобную ересь и обставить её в правдоподобном ключе. Непонятно, чего она этим добивается, ведь если бы её отпустили учиться в существующее заведение, то, положим, там ей могли дать условия лучше. Хотя чего ещё просить этой маленькой дряни от мисс Минчин, которая была так добра к ней? Но пусть. Так ведь школы магии не существует! Ей некуда идти, кроме как на улицу просить милостыню! К чему этот нелепый шаг? И, наконец, откуда у неё хороший пергамент, изумрудно-зелёные чернила и печать, чтобы изготовить такое письмо? — Вы полагаете, что поедете учиться в школу магии и волшебства? — спросила мисс Минчин высоким голосом. Необычность ситуации подтолкнула её на сарказм более тонкий, чем тот, который она привыкла использовать в ругани. — Я полагаю, мисс Минчин, что в той школе меня готовы принять. Вы не рады моему пребыванию здесь, но там могут оказаться люди, которых факт моего существования огорчает гораздо меньше, чем вас. Поэтому мой отъезд может оказаться взаимовыгодным решением. В тоне Сары всё ещё не было ни единого намёка на шутку. Она верила, что уедет отсюда. Что за вздор, будто бы она кому-то нужна в какой-то неизвестной школе! — Вы слышали раньше об этом… Хоргватсе? — тон мисс Минчин стал ещё выше, а взгляд впился в худое, измученное лицо Сары, обрамлённое чёрными волосами и потому кажущееся особенно бледным. — Нет, мадам, — вежливо ответила та. — Вы не читали о нём в книгах? — Нет, мадам. — И вы абсолютно уверены, что школа волшебства существует? — Я не знаю причины, по которой она не могла бы существовать. Сара часто говорила очень странные вещи. Иногда мисс Минчин не находила, что ответить на её фразы. На секунду замешкалась она и теперь, но лишь на секунду. — Неужели вы полагаете, что магия существует? Издёвка была столь явной, что её поняла бы даже мисс Амелия. Но Сара не смутилась. — Я не знаю причины, по которой магия не могла бы существовать, мадам. — Что ж, зато я знаю, — голос мисс Минчин сразу стал резким и суровым. — Магии не существует, потому что её никто никогда не видел. Никто никогда не видел драконов, а также других фантастических тварей, не видел волшебных палочек, не видел и не слышал, чтобы заговорами и заклинаниями что-то делалось в этом мире. Я не знаю ни одного человека, который верил бы в магию. Это лишь сказки для детей. — При всём уважении, мисс Минчин, вы знаете меня, — вновь спокойно ответила Сара. — Вас? — директриса побагровела от мысли, что Сара считает себя человеком. — Откуда у вас это письмо? Говорите правду! — она замахнулась рукой, желая показать, что залепит пощёчину, если услышит очередной бред о волшебстве. — Его принесла сова. Бред оказался настолько фантастическим, что мисс Минчин опустила руку в изумлении. — Сова? — Она подлетела к пансиону, когда я возвращалась с покупками, и, заметив меня, не стала стучаться в окна или в дверь, а бросила мне письмо в руки и улетела. — Сова. Летала по Лондону под проливным дождём в середине дня. — Мне показалось, мадам, она знала, что это письмо адресовано именно мне. Поэтому она и бросила его мне в руки, а не в щель для писем. Она узнала меня. — Так у вас есть знакомые совы? — мисс Минчин была так изумлена услышанным, что на минуту забыла о намерении ударить Сару. — Мы раньше не встречались. Я могу ошибаться насчёт совы, мисс Минчин. Но это письмо адресовано мне. На конверте моё имя и мой адрес. Отправитель даже знает, где я живу. Налево от входа комната Бекки, направо — моя. Чувствуя, что можно разозлиться ещё сильнее и излить больше ярости на голову девчонки, мисс Минчин подошла к окну и, отдёрнув занавеску, всмотрелась в тёмное небо, покрытое тучами. — Что-то я не вижу никаких сов в небе над нами, — проговорила она. По правде, в туманном сумраке нельзя было рассмотреть как следует даже дом напротив и фонари, которые сегодня были зажжены с самого утра. — И погода нелётная. — Сова могла улететь очень далеко, мадам. Я долго ждала у дверей вместе с мисс Амелией, потому что нельзя было прерывать ваш разговор с посетителем. — Вы… ждали? Не работали на кухне, не выполняли приказов кухарки, вы просто… ждали? — в голове мисс Минчин стала складываться ясная картина. Девчонка отлынивает от работы, составив бумагу, похожую на официальную, при этом ей удалось обмануть и мисс Амелию, и прислугу на кухне. Полчаса она беседовала с посетителем, полчаса девчонка могла не работать. А магия — что ж, это в стиле Сары Кру. Выдумать то, во что мисс Минчин не поверит, и её не отправят в другое место, не выгонят, а оставят здесь. Редкостное нахальство! — Я подумала, это важное и срочное дело, которое касается вас. И этот спокойный и вежливый тон, врёт и не краснеет, только полюбуйтесь! — Так знайте, — вскричала мисс Минчин, — что вы никуда не поедете! Вашей школы не существует не только потому, что не существует магии, но и потому, что никто никогда не станет обучать нищую грязную девчонку, как вы! Огромные зеленовато-серые глаза девочки засверкали, но она ничего не сказала и продолжила молча смотреть на директрису недетским серьёзным взглядом. — Вы не поедете ни в этот ваш Хортвагс, ни в какую-либо другую школу. Вы не имеете на это права после всего, что для вас сделали. Вам дали пищу и крышу над головой, и вы должны быть благодарны за это, а не обманывать остальных, чтобы иметь предлог отлынивать от работы! Я запрещаю вам думать о магии и волшебстве, — мисс Минчин с трудом разорвала крепкие листы вместе с конвертом и бросила их в камин. По лицу Сары пробежала судорога, но девочка вновь ничего не сказала. — И если я ещё раз увижу нечто подобное в моём пансионе — пеняйте на себя! Марш на кухню! — приказала мисс Минчин. — Можно было бы отправить ответ мистеру Фронсаку или мистеру Диппету, что я не смогу к ним приехать. Тогда бы они знали, что больше не нужно слать писем. А так они не узнают об этом. Ещё и переписка с сомнительными личностями? А что, если это отразится на репутации пансиона? Как она смеет говорить такие вещи? — Вон! Я запрещаю вам списываться со… всеми! — мисс Минчин задыхалась от ярости. — На кухню — и чтобы я вас больше не видела сегодня! Сара быстро, но спокойно вышла из кабинета. По её лицу нельзя было сказать, что она расстроена, хотя её огромные глаза больше не сверкали радостью. Мисс Минчин с силой задёрнула занавеску на окне, размышляя о том, откуда странная девчонка взяла пергамент, чернила и печать. Но даже думать о Саре, не вскипая злобой, было нельзя, и директриса оставила эту мысль, чтобы хоть немного успокоиться. Вечер для мисс Минчин был омрачён пропажей половины пирога с мясом. Из подозреваемых были кухарка, служанка, Бекки и Сара, больше на кухню не заходил никто. Всё то время, за которое пропало полпирога, Сара провела, ожидая разговора с мисс Минчин, что подтвердила мисс Амелия. Служанка в это время убиралась в комнатах, её видела самая старшая из воспитанниц Лавиния Герберт. Уверения кухарки, что она не трогала пирог, мисс Минчин приняла на веру, решив, что обвинить Бекки будет проще всего. Проводив мисс Амелию, которая собралась навестить старую тётю и остаться у неё на ночь, мисс Минчин выбранила кухарку за недосмотр за пирогом. Сара вернулась с покупками очень поздно. «Сегодня очень сыро и грязно. Мне было трудно идти в моих худых башмаках», — ответила она на замечание директрисы, приведя её в ещё более дурное расположение духа. Можно подумать, мисс Минчин обязана покупать Саре новую обувь. Накопленное раздражение выплеснулось на голову судомойки. Бекки рыдала и оправдывалась, уверяла, что сама кухарка съела полпирога. На сей раз страх перед директрисой не смягчил её сердца. Пока мисс Минчин ругала Бекки, она дошла вместе со служанкой до самого верха лестницы, ведущей на чердак. Залепив пощёчину судомойке, директриса приказала ей идти к себе в комнату и затем спустилась в свою спальню. Однако на этом происшествия не закончились. Время подошло к полуночи, когда Лавиния Герберт постучала в комнату директрисы. — Мисс Минчин, простите за беспокойство в столь поздний час. — Что случилось? — Эрменгарда Сент-Джан отправилась на чердак к Саре Кру с корзиной сладостей, которую ей прислали из дома. Она хочет угощать их с Бекки. — Как вы узнали об этом? — Лотти, мисс Минчин. Сент-Джан рассказала о плане Лотти, а та ещё мала и не понимает, что можно говорить, а что нет. Все девочки знают об этом. Я думаю, это идея Кру, мисс Минчин. Эрменгарда Сент-Джан, которой было одиннадцать, и восьмилетняя Лотти Лег были самыми близкими подругами Сары, когда та была богата. Ничего удивительного в происходившем по версии Лавинии не было, разве что удивительная дерзость. Отправив учениц, не спавших после отбоя из-за отсутствия мисс Амелии, по кроватям, мисс Минчин второй раз за день поднялась по узкой лестнице, покрытой обрывком старого ковра. В щели под дверью комнаты справа от входа горел свет, в комнате слышались голоса. Бледная от гнева, мисс Минчин отворила дверь. Сара, Бекки и Эрменгарда сидели за старым столом, покрытым красным платком Эрменгарды, на столе были салфетки и бумажная посуда, украшенная цветами со старой шляпы Сары. Судя по тому, что пирожки, фрукты и конфеты остались нетронутыми, пир ещё не успел начаться. В камине догорали обрывки бумаги, отчего казалось, будто комната отапливается. Чердак преобразился путём столь простым и нелепым, что мисс Минчин не смогла подобрать слов для своего неодобрения. Очевидно, фантазии на украшение бедной комнатки могло хватить лишь у одной из трёх преступниц. — Я подозревала кое-что, — тяжёлым голосом произнесла директриса, — но этого я не ожидала. Лавиния была права. Подойдя к Бекки, мисс Минчин дала ей вторую пощёчину за злополучный день. — Наглая тварь! Вы завтра же утром оставите мой дом! — Не отказывайте ей, мисс Минчин, — заплакала Эрменгарда. — Тётя прислала мне вот эту корзину с лакомствами. Мы только… У нас был званый вечер. — Да, я вижу, с принцессой Сарой во главе… Я знаю, что это ваша затея, — мисс Минчин обернулась к Саре, которая стояла спокойно, только глаза её становились всё больше, а лицо всё бледнее. — Эрменгарде никогда не пришла бы в голову такая мысль. И вы же, без сомнения, украсили стол этим тряпьём и обрывками бумаги?.. Ступайте в свою комнату!.. — последний возглас был обращён к Бекки. Та проскользнула в дверь, закрыв лицо фартуком, плечи её вздрагивали. — Я поговорю с вами завтра, — произнесла мисс Минчин, понимая, что не в силах больше видеть перед собой ненавистное лицо Кру, — но предупреждаю вас теперь же, что вы останетесь без завтрака, без обеда и без ужина. — Я и сегодня не обедала и не ужинала, мисс Минчин. — Тем лучше. По крайней мере, в другой раз вы не позволите себе ничего подобного. Что же вы стоите?.. Убирайте всё опять в корзину! И директриса сама стала сбрасывать в корзину сладости со стола, пока её взгляд не упал на стопку книг на кровати Сары. Сегодня мисс Минчин уже видела их, эти книги прислал Эрменгарде её отец. — А это что такое? Как могли вы, Эрменгарда, принести ваши хорошенькие, новые книги на этот грязный чердак? Возьмите их и ложитесь в постель. Вы останетесь завтра на целый день в своей комнате, и я напишу вашему папе. Что бы он сказал, если бы знал, где вы были сегодня вечером? При этих словах на лице Сары появилось то самое задумчивое выражение, которое раздражало мисс Минчин. — Что вы так смотрите на меня? — Я думала, — голос Сары был спокойным и грустным. — О чём же вы думали? — Я думала о том, что сказал бы мой папа, если бы мог увидать меня здесь. Никогда ещё мисс Минчин не бывала так зла. Даже днём, когда ей казалось, что Сара издевается над директрисой и её добротой при помощи странного глупого письма. Она бросилась к Саре и ударила её. — Дерзкая девчонка! Как вы смеете? Книги и остатки угощений как попало легли в корзину, которую мисс Минчин сунула в руки Эрменгарде. Вытолкнув воспитанницу из комнаты, директриса захлопнула дверь со словами: — Теперь вы можете думать сколько угодно. Ложитесь в постель сию же минуту! Толстая, неуклюжая Эрменгарда спотыкалась под тяжестью собственной корзины. Раздражённая мисс Минчин выхватила груз из рук ученицы и понесла его сама. — Не наказывайте Сару, пожалуйста, мисс Минчин, — плакала Эрменгарда. — Она же голодает! — Молчать! Иначе останетесь взаперти на два дня! — Но мисс Минчин, прошу… — Никаких пререканий, Сент-Джан! Эрменгарда громко заревела, и теперь мисс Минчин пришлось в грубой форме настаивать на тишине после отбоя. Доведя Эрменгарду до спальни, она всучила ей корзину и хотела запереть, но красный платок, которым была покрыта корзина, упал, и директриса увидела, что все сладости исчезли. Книги по-прежнему лежали внутри, но от пирожков, конфет, фруктов и бутылки слабого вина из красной смородины не осталось и следа. Между тем мисс Минчин прекрасно помнила, что на чердаке не осталось ни крошки съестного. — Куда делась вся еда? — спросила директриса Эрменгарду. — Я не знаю, — пролепетала та. — Корзина была такой тяжёлой, но я не роняла её, ничего не падало на лестнице. Мисс Минчин понимала, что запомнила бы звук падения апельсинов или пирожков, тем более бутылки вина. Могла потеряться незаметно какая-нибудь маленькая конфета, но не большая куча съестного. Убедившись, что дырок в корзине нет, директриса проверила ночную рубашку Эрменгарды на наличие вместительного потайного кармана. — У меня нет этой еды, мисс Минчин, — Эрменгарда всё ещё всхлипывала, однако в её глазах почему-то читалась и радость. — Я нигде не прячу её. — Так объясните, куда делись ваши гостинцы! — Вы унесли с чердака всё, ничего не оставив Саре и Бекки, — голос Эрменгарды стал твёрже. — Лестница очень узкая, и предположить, что кто-то мог незаметно подкрасться к нам и забрать сласти из корзины, нельзя. В коридоре мы тоже никого не встретили, стало быть, никто не брал ничего. — И как же провизия исчезла? — Это магия, — ответила Эрменгарда уверенно, и глаза её заблестели. Мисс Минчин побагровела. Ещё одна несёт вздор! Разумеется, это Кру забила голову подруги своими фантазиями, а она и рада верить. — Ступайте спать! — приказала мисс Минчин Эрменгарде и, заперев её в комнате, отправилась к себе. Уснуть ей удалось не сразу. Каким-то же образом сладости пропали из корзины… В словах Сент-Джан был смысл: украсть вещи из рук директрисы было невозможно. На чердаке корзина была полна, у спальни Эрменгарды — пуста. В какой именно момент ноша полегчала, мисс Минчин не заметила, она сильно разозлилась, выговаривая Эрменгарде, и не следила за злосчастной корзиной. Пожалуй, если бы магия существовала… Вздор. Всё вздор. Магии не существует, и все это знают. А если кто-то не знает, то это её проблемы. Посмотрим, как она спустится завтра, зная, что не получит ни крошки. Наверняка будет бледная и заплаканная. Да, завтра определённо будет хороший день.