Когда грянул гром

Когда Сольвейг думала, что после зари гром более не грянет, то она ошибалась. Ярость Тора, исходившая даже от Мьёльнира, была ничем в сравнении с яростью Одина и молниями Гунгнира. Приговор нерушимой скалой рос в ее мыслях. И вершина ее упиралась в тучи, что чернее Хельхейма. Снова гром и холод по спине. Грохот отскакивал от золотых стен тронного зала, Сольвейг казалось, что вместе с шумом пришел и лед, медленно ползший по массивным колоннам. Тогда вечное лето на секунду превратилось в безжалостную осень, и причиной тому — заря пару часов назад. — Но... Как же мой отец? Он же этого так не оставит, Ваше Величество! Один лишь усмехнулся на подобную дерзость в его адрес. Он уже давно правитель Асгарда и помнил многое, но такие проявления смелости обычно ничем хорошим не оборачивались. — Сольвейг, дочь Фрейра, — и девушка поняла, что верховный бог никогда не ответит на ее выпад, лишь зачтет ей приговор и приведет его в исполнение. — За ослушание моего прямого приказа и в оказании помощи в побеге Джейн Фостер из Асгарда, я, Один, Всеотец, изгоняю тебя в Мидгард, без права возвращения назад, — стук Гунгнира ознаменовал нерушимость сказанных им слов, ровно, как и тогда, на ее с Тором помолвке. Губы у Сольвейг дрожали в немых вопросах. И раз уж ей больше нечего было терять, то она решила озвучить чуть ли не их все. — За что вы обрекаете меня на такие страдания? Жизнь в Мидгарде без возможности увидеть семью! Жизнь позорной ванахеймской изгнанницы! Один тяжко выдохнул, прикрыв глаза. — Твой отец уже давно не из числа ванов, не забывайся, Сольвейг! — Жить в Асгарде — не значит быть асом, разве не так? — Гнев бушевал и в ее глазах, и на побелевших костяшках пальцев. Это было нечестно, но ведь маленькой богине не впервой терпеть несправедливость, — вы обручили меня с вашим старшим сыном, но никто и никогда меня не признает как его жену! Чего же вы хотели от этого брака?! — Сольвейг почти сорвалась на крик, но голос дрогнул. В такие моменты боги слышат слезы. У богини утренней зари они были чистыми и уже такими горькими, даже слишком для ее трехсот лет. — Я...я лишь хотела помочь Тору, быть полезной и нужной тому, кто однажды стал бы моим супругом, — Сольвейг запнулась от нахлынувших слез и чувств. Она была ребенком, но ни разу не слепым ребенком. — Почему ты это сделала? — Голос Всеотца не выражал ни капли заинтересованности, Один будто хотел убедиться в чем-то. — Да кто я такая, чтобы стоять на пути у страсти? — Ощущение, что эта фраза была сказана с такой болью, с такими чувствами, витало в золотом зале. Верховный бог лишь кивнул, а затем ответил: — Богиня утренней зари, дочь Фрейра, — он замолчал на мгновение, — Сольвейг. И вновь грянул гром вместе со стуком Гунгнира. Холод отступил, отступили и тучи Хельхейма. Небо Асгарда вновь стало безмятежно голубым, словно осени здесь и не было. Богиня вышла в сад, где ей разрешили провести последние минуты до изгнания в Мидгард. Все здесь оставляло больной след на душе и глубокий шрам на сердце. Сольвейг отвлеклась от мыслей в тот момент, когда под ногами что-то хрустнуло и чуть-чуть рассыпалось. Черная, обгоревшая ветвь того самого дерева, которое не пережило гнев громовержца. На коже осталась сажа, как и от половины сада, разнесенного Тором. Сольвейг улыбнулась. Их знакомство было не самым приятным воспоминанием, но она дорожила и этим. — Пора, — стражник возник так же внезапно, как и осознание того, что пора прощаться с Асгардом. Радужный мост в этот день не казался таким светлым, как обычно. Сольвейг задумалась, а всегда ли он был таким, каким она видела его впервые и во все остальные разы. Сегодня ее встречал один Хеймдалл. Взгляд его был тяжелым и поникшим, так бывало, когда смятение охватывало Хранителя Врат. И разве такая вещь ускользнет от Сольвейг? — Отчего же ты так печален, Хеймдалл? — Даже с осознанием всего масштаба ситуации, голос у богини оставался таким же веселым и живым. Она не выглядела так, словно сейчас покинет место, в которое больше не вернется. В слезах ее везли из Ванахейма, из Асгарда Сольвейг уйдет с гордо поднятой головой. — Мне печально оттого, что ты сотворила. Как можно так безрассудно поступать, — богине было немного не по себе, но не более того. — Что же, а мне ничуть, — она улыбнулась и проводила взглядом меч Хеймдалла. За скрежетом стали послышались порывы ветра, и Сольвейг прикоснулась к кулону в форме небольшого клинка. Его она получила от старшего брата Фьёльнира. Уверенность и сила переполняла маленькую богиню. Рукавом смахнув навернувшиеся слезы, Сольвейг попрощалась с Хранителем: — до встречи, Хеймдалл! Меч повернули два раза, и Радужный мост открылся. Богиня утренней зари ушла, с надеждой, что ее найдут и заберут обратно, нарушив все заклинания Всеотца. Тогда Сольвейг не знала, что в Мидгарде она вряд ли вспомнит свою жизнь до изгнания и что никто не сможет ее отыскать, чтобы вернуть в Асгард. * * * — Вонг! Стивен! Я вернулась, — дверь захлопнулась за девушкой с характерным звуком. Шум Нью-Йорка тут же стих за коричневой древесиной. Девушка же успела заметить последние искры закрывающегося портала. — У нас были гости?