Вера

      Вера. Даже в её имени слышится музыка, тёплая и мелодичная. И Печорин снова и снова произносит его, чтобы насладиться красотой звучания.       Перед глазами стоит её образ: светлые волнистые волосы, которых хочется коснуться; тёмные внимательные глаза, вглядываться в которые можно бесконечно долго и каждый раз ловить в них что-то новое и волнующее любопытство; тонкие красивые губы, складывающиеся в очаровательную улыбку…       Печорин хочет приблизиться, прикоснуться к этому чуду хотя бы на миг, но образ вдруг рассеивается, и Печорин обнаруживает себя сидящим на холодной и мокрой от его слёз траве. На его коленях примостилась большая чёрная лошадиная голова. Веки её полузакрыты, дышит тяжело и беспокойно: она умирает. В глазах её Печорин ловит страх; страх большой потери. Он, наверное, сейчас смотрит так же, как эта лошадь: бешено и устало. Он гладит её, невразумительно шепча — то ли ей, то ли себе —, что всё будет хорошо. Но он и сам знает, что это ложь. Всё уже потеряно, больше нечего возвращать, не за чем гнаться. Остаётся только тихо лежать здесь и ждать смерти.       Он с какой-то дикою надеждой взглядывает на чёрное небо. Что он пытается отыскать на нём? Знак? Смысл? Идею? Он сам не знает; знает только, что ему нужна зацепка, хоть что-нибудь, чтобы удержаться на краю этой пропасти, чтобы не сорваться раньше срока. Но луна презрительно и холодно слепит глаза, и он отворачивается.       Он вновь как будто слышит голос. Он оборачивается, вертится, но её нигде нет. Она будто зовёт его, но не показывается; словно издевается. Вокруг ни души, ни шороха. Печорин один. Совсем один. Оглушающая тишина давит на него, тёмное небо становится будто ближе и ближе с каждым мгновением. Оно кажется ему не то озером, не то зеркалом, в которое он смотрит и никак не может увидеть себя самого. Он бредит. Слёзы досады, тоски и опустошения выступают на его глазах. Снова вспоминает её, воспроизводит в воображении до последней черты, до удивительных ямочек около губ, длинных ресниц и причудливых узоров морщинок.       Печорин всегда имел над женщинами некую власть. Иные его любили, другие боялись. И такая власть была ему очень приятна, хоть и быстро надоедала. Он кидался от одной женщины к другой в надежде встретить в них что-то отличное от остальных тысяч таких же.       Она была другою, не такой, как те. Она не боялась, не пресмыкалась, но и не сопротивлялась, а совершенно наоборот: словно поддавалась ему. Теперь уже она имела над Печориным какую-то странную власть. Она любила его, но как будто за то, чего он сам о себе не знал. Они никогда не уставали друг от друга, могли не видеться месяцами, но от одного нового взгляда все их чувства друг к другу обострялись вновь. Порой Печорин ловил себя на мысли, что ради нежных и бесконечно грустных её взглядов он и живёт.       Лошадь шумно вздыхает, отчаянно дёргается и замирает. Она испустила дух. Печорин наклоняется к ней и зачем-то целует. Измучившись, она нашла покой. Он опускает голову её на мокрую землю и всматривается пустым взглядом в её мёртвые глаза. Зависть к судьбе этой несчастной лошади просыпается в нём. И гнев, горячечный гнев поднимается в несчастной душе его; он истощает и убивает Печорина, тот это чувствует. Обессиленно он валится на землю рядом с трупом и всё вглядывается и вглядывается в черноту над собой. Ни единой звезды, ни луча света. Они тоже мертвы, он один на этом кладбище. Он здесь и останется.       Правой рукой он нащупывает пистолет и достаёт его из-за пояса. Казалось, появись сейчас на горизонте знакомый силуэт, он бы в ужасе откинул оружие и бросился бы навстречу жизни. Он поднимает голову; никого нет. Щелчок, курок взведён. Нетвёрдою рукою приставляет Печорин пистолет к своему виску. Он закрывает глаза, вспоминая их последний поцелуй. Ему представляется, что они снова сидят рядом и смотрят друг другу прямо в глаза, читая души. Вот он уже, кажется, готов приблизиться к её губам, но вдруг раздаётся выстрел. Печорин спустил курок.