***
Белый свет, когда я вошёл и погрузился в него, начал клубиться. Да, именно так — свет вдруг превратился в отблески света от клубов пара, и вот я уже прихожу в себя — в первозданном виде в какой-то парильне, где горячо, влажно и душно. Мозг подкинул названия «баня», «сауна» и «терма», но ни одно из них не могло описать полностью помещение, в котором я стоял. Огромный, теряющийся где-то вдалеке, зал, потолок которого — белый и яркий — тоже был едва различим из-за пара. Контуры светлых стен едва угадывались по бокам, и ориентироваться было тяжело. По телу текли ручейки конденсата воды и пота, принося приятные ощущения прохлады. Стоять не хотелось — мало ли, мне нужно что-то узнать прямо сейчас, прямо здесь, и время ограничено, а лишь потом вернуться в Чистый мир. Я зашагал. Медленно, практически наощупь, я выбирал себе путь по дорожке между утопленных в полу сосудов с водой. Пар поднимался именно от них. Бьякуган был бесполезен — мощная чакра напитывала эту воду и испарялась вместе с ней, создавая непреодолимую белую завесу. Наконец, я дошёл до какого-то препятствия, какой-то колонны. Дошёл и посмотрел влево — после чего обомлел в шоке. Там стоял молодой юноша, такой же, как и я. Чёрные волосы, спадавшие на плечи, нежно-голубые глаза без зрачков. Он стоял и смотрел на меня, не двигаясь с места. Я попытался пойти на контакт, сделав шаг ему навстречу, а ему пришла та же мысль в этот момент. Странное озарение снизошло ко мне. Это что, я? Зеркало? Странное дело. Себя со стороны я не видел уже очень давно. Удивительно, но у шиноби зеркала были не в ходу, лишь некоторые куноичи пользовались ими в свободное время для прихорашивания, а с гражданскими я дружбы не водил. Вот оно, значит, какой я… Широкие плечи, узкая талия, относительно мускулистые ноги и руки. Никаких шрамов, никаких отметин. Чистый лоб, приятное лицо. Да, к собственной внешности у меня претензий и нет. Получается. Я отвернулся от себя в другую сторону. Там полуспиной ко мне стоял другой человек, уже не я — точно не я. Что за херня?! Тоже темноволосый, но с короткой стрижкой. Худощавый, высокий — но не выше меня, без ярко выраженной мускулатуры. И волосы. Волосы по всему телу. На ногах, на руках, там, где они и не росли, и даже в паху волоски! Какая мерзость, как же это отвратительно. Глаза у него были серые, невыразительные, а лицо — острее моего. Подбородок, хищный нос с горбинкой, тонкие брови, ресницы. Но и этот человек был каким-то знакомым. Кто же он, где я мог его видеть? Ба! Да это же я из жизни, прожитой в памяти Печати! Вот, значит, как я выглядел. Нет, таким я быть точно не хочу. Как будто судьба дала мне шанс вернуться в мир, который я позабыл уже годы назад, доживать свою жизнь там. Нет уж, в ту лживую, помойную клоаку я возвращаться не хочу. Я — воин, шиноби, и мой путь ниндзя — умереть с честью, а не бежать от ответственности в другие миры. Зеркало вдруг поплыло. Человек в нём дёрнулся с какой-то болью, и его вдруг подкосило. Я не мог пошевелиться. Какой ужас! Это я сделал? Сломанные кости таза, размозженный нос, выдернутые ноздри и носовой хрящ, свисающий на губы, бесчисленные синяки и ссадины, весь правый бок покрыли ужасающие ожоги. Довершала картину зияющая рана в груди, которую оставило ужасающее оружие, буквально вбитое туда каким-то дьявольским истязателем. — Живи, — прохрипело моё отражение из прежней жизни, — живи, но помни, что больше шанса выбрать у тебя нет. Облако пара перекрыло мне обзор, загородив собой это странное зеркало, а когда оно исчезло, на его месте уже ничего не было. Плеча вдруг коснулась чья-то рука. Я вздрогнул и повернул голову. Мне улыбалось другое моё отражение, вторая рука которого взяла мою ладонь. — Спасибо, что выбрал мой мир, — прошептал мне я сам, вернее, прошептало мне моё отражение и тоже испарилось, оставив в руке что-то. Я пошевелил рукой, доставая её из облака пара. В ней лежало какое-то небольшое приспособление, каменная, по ощущению, пластинка, которая приятно холодила пальцы. Это что, прощальный подарок? Колонны впереди уже не было. Значит ли это, что я прошёл испытание? «Отодвинув» рукой облако пара, махнув на него, я шагнул вперёд. Пара шагов — и туман, созданный водой, рассеялся. Большой бассеин, заполненный кровью — или, по крайней мере, красной жидкостью. В этом бассейне — тела, плавающие лицами вверх. Приглядевшись, я стал узнавать их. Ближе всего — какой-то парень со стеклянными глазами, почему-то с вывалившимися кишками. Я ступил на воду. Лицо его было испуганным и озлобленным, будто перед смертью он кого-то разозлил своими действиями. Потом — женщина, одна рука которой сжимала другую, отделённую от тела. Мужчина без ноги и с раной на лице. Какой-то старик без зубов, но с дыркой во лбу, проделанной будто лезвием. Молодой парень с заплывшим глазом и нестриженными ногтями. Поза его прижимала руки к паху, будто ему чем-то досталось туда. Какие-то отдельные части тел. Обгорелый труп, ещё и ещё. Потом я увидел такое тело, от которого мне сразу стало плохо. Какузу, с дырками в грудной клетке — с двух сторон — тоже лежал в кровавой воде. Какие-то подростки, совсем дети, с несформировавшимися до конца телами и страшными ранами. На их лицах застыли страх и ужас. Мне даже стало их жаль. Другие люди, мужчины и женщины, с выражением решительной обречённости, знакомый здоровяк — Фудо, или как его там звали, какие-то ещё люди — явно шиноби, Райга… я шёл по воде, уже не останавливаясь. Шёл мимо трупов, которые появились благодаря мне. Трупов тех, кого убил я лично за годы своей жизни. Некоторых мне было жаль, других хотелось пнуть и добить. Озеро закончилось узкой горловиной. Там были ещё тела. Я узнал свою первую жертву. Тот нукенин из Дождя. Кирисаме? Мурасаме? Не помню. Он и его сестра, которых мы убили. Оторвав взгляд от воды, я увидел мраморную лестницу, по которой спускалась серебристая ковровая дорожка. Та дорожка, по которой должен был пройти я — ведь заканчивалась она у подножия трона. Трона, на котором сидел Он.***
— Ты пришёл ко мне, — констатировал совсем не внушительным, тихим голосом мужчина в летах, чьи седые, серебристые волосы спадали на его спину, плечи и грудь. Лоб украшали два роговидных отростка, а в глазах сияло золото радужки и белизна зрачка. — Пришёл. Но зачем? Подтвердить свой выбор? Попросить помощи? Говори же, Отмеченный Потомок. Ты первый из вас двоих. Этих двоих. — Х-хамура? — робко переспросил я. Его одежда напоминала римскую тогу — белое покрывало. Тонери ходил в похожем, но более плотном. — П-предок? — Да, — он вздохнул. — Я — Хамура Отсутсуки. Твой предок и пророк. Не могу сказать, что я рад встрече. Рад ли ей ты? — Я умер, Предок, и потому не рад, — лгать было нельзя, я чувствовал это. — Да, ты и правда умер, — он медленно, словно нехотя, моргнул. — Умер. Не завершив свою Миссию. Не достигнув Цели. — Можно ли это как-то исправить? — мой голос был робким, хотел я того или нет. — Исправить можно всё, — задумчиво сказал Хамура. — Например, мои ошибки исправляете вы. Но будет ли у тебя такой шанс? — Если это важно, у меня скоро должен был родиться сын… — Да, я знаю, — он будто отмахнулся от моих слов. — Тебе удалось объединить линии моих потомков и потомков брата в своём сыне. Он будет безумно силён, сильнее наследников Ашуры и Индры вместе. Племянникам и не снилась такая мощь, какой обладали мы с братом, а твой сын приблизится к нам. — А я? — немного честолюбия вырвалось наружу. — А ты — глупец, — он расхохотался. — Глупец, неспособный понять свою собственную природу. Ты — Отсутсуки, как и твой брат. И вы оба не можете просто догадаться взять то, что ваше — по праву рождения. По праву Пророчества, которое предвидел я. — О чём вы? — Посмотри в мои глаза, — его ноздри гневно расширились. — Посмотри в них и скажи, что ты видишь. — Это… это Тенсейган, — действительно, единственный возможный вывод. На Бьякуган не похоже, но явно додзюцу. — Глаза, которые нельзя получить, не пересадив себе чужие Бьякуганы в свои глазницы. — Не совсем так. Впрочем, недалеко от истины. Знаешь ли ты, почему потомки Индры менялись глазами? Мадара и Изуна, Бару и Нака, твои знакомые Саске и Итачи, все они повторяли то, что нужно для пробуждения Тенсейгана. Повторяли — и получали результат. Знаешь, почему? — Нет. — Потому, что у них тоже получался Тенсейган. Только мутировавший. Брат решил, что сможет помочь миру, одарив его шиноби, и имел много детей. У одного из них пробудилось то, что потом назвали Шаринганом. У одного из других — то, что потом назвали Кетсурьюганом. Кому-то достались уникальные способности матери, кому-то — её ненависть и страх, умение использовать их для себя. Но Бьякуган не унаследовал никто. Вот это — мутации. В конце концов, его потомки ослабли так, что сравнялись по силе с обыкновенными людьми, развивавшими чакросистему. И только продолжающие вечную борьбу потомки, перерождения старших сыновей — максималиста Индры и идеалиста Ашуры — могут сравниться со своими прародителями. Впрочем, зачем я тебе это рассказываю? — он вдруг оборвал себя. — Ведь моя Печать, оставленная в генокоде, должна была пробудиться и открыть все секреты. Иначе бы ты тут не стоял. — Возможно, Предок, генокод слегка изменился? — предположил я. — Память Печати дала мне многое об этом мире. Я узнал его историю — такой, какой бы она была без моего существования. Как будто меня и не должно было быть. Но и эта история в некоторых деталях не соотносится с реальностью. Хамура огладил свой подбородок, словно в задумчивости. — Подумай, потомок. Может, мир просто сложнее, чем кажется через лунную призму? Возвращаясь к твоей глупости. У тебя уже есть этот дар. Осталось научиться им пользоваться. И, наконец, выполнить своё предназначение. Помни, времени осталось совсем мало! Лишь только Шинджу прорастёт, и другие Отсутсуки не преминут заявиться на эту землю. Заявиться, чтобы поработить и уничтожить, Кьёджи. То, чего мы с братом поклялись не допустить. Ведь это наш мир. Наш, а не их. Пар вдруг окутал меня со всех сторон. Жар, который исходил от него, перебивал все ощущения. Снова казалось, что я парю в чём-то, но теперь это что-то было вполне понятным. Густой, словно жидкий, раскалённый пар окутывал со всех сторон, даря неприятные ощущения. Голос Хамуры продолжал звенеть в ушах. Он единственный раз назвал меня по имени, сказал, что у меня уже есть Тенсейган и что я глупец. Ничего дельного. Значат ли его слова, что я воскресну? Значат ли его слова, что мы с братом — Избранные, как потомки Ашуры и Индры? Столько ответов, которые не получили своих вопросов. Мир дрогнул и поплыл. Я провалился в холодную пучину бессознательности. Последнее, что я успел запомнить — ощущения, к которым как нельзя подходило описание парения в русской бане. Из жара парилки — в холод купальни. Всё.***
Придя в себя, я обнаружил, что моё тело зажато неестественным образом между какими-то кусками камня. Видимо, воскрешение всё же состоялось, и даже не в форме Эдо Тенсей, а Нагато плавно отошёл в мир иной, где ему самое место. Уже лет десять как. Итак, что мы имеем? Я встретился с Хамурой, он мне наплёл всякой чуши и потребовал исполнить предназначение — то есть выполнить обещание, данное, внимание, им самим — его брату. Если учесть тот факт, что больше меня туда не пустят (о чём красноречиво свидетельствовали слова меня-из-прошлой-жизни), то я мог очень легко и спокойной забить на него и его слова огроменный толстенный хер, почти как у Наруто, и жить в своё удовольствие. Но нет, так было делать нельзя. Хотя бы потому, что надвигающиеся катастрофы мне ну совсем ни к чёрту не нужны, а вот растить сына вне опасности попасть в какое-нибудь Муген Тсукуёми я бы очень даже хотел. И даже пофиг уже на все эти прогрессы и технические инновации, жопа, именуемая Пейном, чётко дала мне понять, что мир шиноби не пострадает ни от чего. Вон, Шурадо плевался ракетами, как страны мира Памяти во время войны друг в друга, и ничего, мы быстро собрались и придумали, как эти ракеты ловить и защищаться от них. Так что временно наши цели с целями Хамуры совпадали. Наши — мои, потому что про цели брата я толком ничего сказать не мог. А значит, можно и нужно попытаться понять, что такого классного есть в этом Тенсейгане. Ну-ка, смогу я пошевелить пальцами? В прошлый раз мне робкая попытка пробудить его не далась от слова совсем. Удастся ли теперь? — Тенсейган, — буркнул я не очень внушительно, но что-то явно произошло. Например, мои глаза просто взорвались изнутри — фигурально. Теперь я видел ими, как Бьякуганом, но в красках. То есть по живым цветам, а не по негативу, разве что чуть оттенённым на фоне потоков чакры. Интер-ресно. — А как им камни ворочать? Броня там? Я помню, в печати была, — тоже пробурчал я вслух. Хотелось, чтобы кто-нибудь заметил и услышал. Но сначала для этого надо было оглядеться.