Дрифт 2. За поворотом

… успеваю пустить свою жизнь под откос, зажигаю в душе ярко-красное SOS…

Клетка. Пустая, зарешечённая, пугающая. Её железные прутья искрятся от сильного электрического заряда, при соприкосновении с которым меня обжигает ток. Он бежит по моим венам, остужая и без того похолодевшую от бесконечного страха и боли кровь. Вокруг полыхает красное пламя с оранжевыми всполохами, взметается к чёрному потолку яркими искрами, заслоняет собой прекрасные ледяные звёзды. Звёзды ли? Я уже не помню, как они выглядят. Огонь обжигает, опаляет бледную кожу. Пытаться укрыться от него бесполезно. Он повсюду, он внутри меня и хочет лишь одного: убить душу, проглотить её, изорвать своими острыми, огненными зубами. Порой, наступает просвет. Ненадолго, на пару минут. И я вижу белые стены, белую дверь, белый пол, слабый солнечный свет, тёплыми волнами льющийся из маленького окна. Вижу себя во всём белом, но вижу как будто со стороны. Руки накрепко перевязаны тяжёлыми кожаными ремнями, порвать которые человек просто не в силах. Исполосовываю их ногтями, но лишь врежу этим действом самой себе. Теперь пальцы ноют от щиплющей боли. Надо мной склоняется женщина с добрым полным лицом, кудрявыми русыми волосами и открытым взглядом больших серых глаз. Она что-то вкалывает мне в плечо. Чувствую лёгкий укус боли. Затем бережно меняет подо мной какое-то устройство, протирает моё тело влажными тряпками, даёт мне воду. Еду мой желудок напрочь отказывается принимать, хотя благодетельница и делает попытку накормить меня каким-то супом с терпким запахом, от которого я тут же скручиваюсь в рвотном позыве, и ей приходится ненадолго отвязать меня и приподнять. В момент, когда мои руки оказываются развязанными, в комнате появляются ещё несколько человек, кажется, мужчины в таком же белом одеянии. Они стоят у открытой двери, из которой льётся слабое жёлто-голубое свечение, и молчаливо наблюдают за мной, неуклюже садящейся на краю жёсткой кровати. По-моему я даже успеваю о чём-то побеседовать со своей благодетельницей, узнаю, какое сегодня число, что тут же вылетает из памяти, спрашиваю о погоде и ещё каких-то совершенно отвлечённых вещах. Помню, что на мою просьбу прогуляться, она отвечает осторожным отказом, а я понимающе киваю головой в ответ. Ещё мы говорим о моём папе и сестре. Точно, о Машке. Кажется, я даже рассказываю ей смешные истории из детства. Или это мне просто мерещится? И мои воспоминания о детстве навеяны лишь всепоглощающим желанием туда вернуться? Сашка, Артур, Алина, светловолосая девушка Александра… Я говорю о Кирилле. И, Боже, какая же это боль! Невыносимо. Меня словно раз за разом окунают головой в расплавленное золото. И едва я успеваю уцепиться за любимый образ прекрасного лица, тут же меня охапкой сжимают огромные чёрные ручища тьмы. Меня подхватывает водоворот жутких образов, отвратительных лиц, страшных звуков, нечеловеческих криков, ядовитый смех, визг шин, лязг железа, огонь, огонь, снова огонь. И потом приходит боль. Снова… Каким-то образом, я вновь оказываюсь привязанная к кровати. Благодетельница и её спутники запирают дверь на замок, как бы я не пыталась умолять их не оставлять меня одну. Или я молю их вовсе не об этом? Нет, я кричу что-то о таблетках. Лёжа на кровати, во вновь царствующей тьме с её адским пламенем, я вынуждена часами чувствовать, как какое-то жуткое хрипящее существо пожирает мои органы изнутри, а в костре тлеет моё тело, а вместе с ним душа и все мои прекрасные надежды. Шумный мегаполис остаётся позади, затихают его бесконечные гудки, громкие людские голоса, бешенный ритм жизни, высасывающий из человека все жизненные силы, словно некий вампирский источник. Портал в совершенно другое измерение, как ни странно, находится прямо на Афанасовском шоссе. Перед глазами расстилается бесконечная гладь зелёного поля, с которого совсем недавно закончили убирать урожай. Во многих местах оно прорезано дорожками увядающих трав, похожими на выжженные огнём полоски. Вдалеке виднеются такие же бескрайние, на первый взгляд, леса, распевающие шумные песни на потеху ледяному ветру, беспредельно гоняющему по тропинкам и лугам опавшие сухие листья. В воздухе витает аромат дождевой свежести, травы и чего-то терпкого, сладкого, так напоминающего об уютных деревушках с тёплой печью и доброй старушкой, пекущей вкусные пирожки. Но чем по-настоящему прельщает это место, убаюкивает больное сознание, так это оглушительной тишиной. В вечерней синеве, под сенью лениво загорающихся звёзд не слышно ни машин, ни людей, ни вечно заведённых механизмов заводов и фабрик, дымящихся где-то очень далеко. Кирилл медленно поднимает взгляд к небу, выпуская ртом колечко сизого дыма. И неожиданно ему на ум приходят строчки из собственной песни, которая была написана, кажется, уже в прошлой жизни, беззаботной, наполненной безудержным весельем и сияющим творчеством. — Фиолетовое небо поднимало сердце, возвращая в те дни, где мы. Фиолетовое небо с запахом света, сотни километров. Я знал, где ты, — тихонько, будто стараясь не пробудить дремлющую природу, поёт Кирилл, наблюдая за взмывшим на ветру ураганом танцующих листьев. Перед глазами мелькает тень минувших дней. Бледное, изящное личико с испуганными голубыми глазами в свете ослепляющих фар, немое восхищение, перебиваемое диким ужасом, и собственный крик. «Ты больная? Ты… рехнулась совсем? Зачем под тачку кидаться?! Суицидница, жить надоело?» Кирилл ещё долго винил себя за эти слова. Он помнит, как надолго и насколько прочно засел тогда в голове её образ, преследовал его во снах, был с ним во время концертов, сопровождал его словно талисман. Длинные иссиня-чёрные волосы, глубокие голубые глаза так похожие на топаз, пухлые губы словно лепестки цветущей розы, низкий бархатный голос, яркий огонь жизни внутри хрупкого женского тела. В его памяти Рита была именно такой. Она была живой, разбитой, но не сломленной, борющейся и пылающей жаждой ко всему, что её окружает. Такую он её полюбил. Раз и навсегда. В голове мелькает воспоминание о той проклятой вечеринке, за которую Артуру и Кириллу до сих пор стыдно. Они частенько перемывают друг другу кости за то, что поступили тогда так по-свински. Коридор особняка, она в изящном чёрном платье и кедах, что так подчёркивало её истинную суть, короткий, ничего не значащий разговор, во время которого так сильно колотилось сердце, что Кирилл, было, решил, что чем-то болен. «Я видел тебя на концерте в октябре. Это тебя Арчи тогда в коридоре зажимал?» Он был груб с нею, настолько груб, что на секунду хотелось даже треснуть эту девчонку. Гостиная, толпа, жаждущая зрелищ, она, испуганная, растерянная, выслушивала Артура, вновь напомнившего ей о том, что хотелось забыть. Её натянутая улыбка, но полные решимости и бравурной смелости глаза. «Правила остаются прежними. Я согласна. Но… мне нужны перчатки. И чёрная малышка моя.» Тогда ему до безумия хотелось отменить их с Артуром глупую затею. Но любопытство и уверенность в этой девушке пересилили страх. Темнота улицы, ноябрьский холод, она протягивала ему своё пальто. И тогда в её глазах впервые мелькнуло нечто, от чего Кирилл даже сейчас чувствует лёгкий трепет. Она смотрела на него решительно, уверенно, с девичьей яростью, но с уже загорающимся огнём любви в глазах. «Дистанция заканчивается после лесополосы, поворот влево и возвращение сюда. Финальный дрифт». Кто знал, что инструкция Артура станет подробным описанием их дальнейшей жизни? И, кто знает, когда теперь этот дрифт закончится? Даже сейчас юноша улыбается, вспоминая её, такую смелую и решительную воительницу, отчаянную гонщицу, сжимающую ладонями в чёрных перчатках руль. Её великолепная езда и безупречный дрифт на ночном шоссе. Кирилл дрожит от воспоминаний о её врезавшейся в дерево машине. В груди, прямо как тогда, начинает безумствовать сердце в неистовом испуганном танце. «Это из-за вас придурков. Помоги Рите. Сделай хоть что-нибудь, чтобы ей помочь, прошу!» Сашка будто уже тогда знал, что Кирилл и Рита станут самой важной, неотъемлемой частью друг друга, сойдутся вместе как единые части огромного пылающего сердца. Драка с Артуром. Резко понизившаяся температура. Кирилл помнит, что было так холодно, словно неожиданно на Москву опустился сорокаградусный мороз. Тёмный лес, свежевыпавший снег под ногами, хлеставшие лицо ветки голых деревьев, зеркальная гладь замёрзшего озера. И вновь она. Бледная, в крови, в тоненьком платье, сидящая на морозной земле, в полном одиночестве, как брошенный котёнок. Кирилл помнит, как слёзы бежали по её сияющим в лунном свете щекам. Печальная и красивая. Прекрасная. Прикосновение к её ледяной коже, трепет внутри. Юноша помнит, как в тот момент его мир вертелся лишь вокруг неё одной. И он помнит, как она боялась его в тот момент и как была благодарна потом. «Я думала, что останусь в лесу одна.» Как же тогда затрепетало его сердце! «Рядом с тобой идиоты. Но они всегда рядом с тобой, Рита.» Слова не казались ему серьёзными в тот момент, он хотел лишь успокоить её, но дал своего рода зарок и обещание. Образ того прекрасного утра, наполненного тревогой за девушку, мирно спящую в его постели, и нежностью со странной примесью спокойствия от того, что она в безопасности, рядом с ним. Впервые девушка в его постели оказалась не после бурных ночных увеселений. Нет, она была там не просто гостьей на ночь. Ему хотелось, чтобы она осталась там навсегда. «Мне ничего от тебя не нужно! От тебя мне ничего не нужно!» Она кричала на него, была зла. Её прекрасные голубые глаза горели праведным гневом. И он понимал, что заслужил это. Но тогда Кирилл совсем не управлял собственными эмоциями, и от нахлынувших чувств был зол на Риту не меньше. А потом случилось то, что изменило их жизни навсегда, то, что Кирилл с трепетом вспоминал постоянно, то, что видел во снах. Первый поцелуй. Волнующий, страстный, сковывающий двоих в единое целое, прочное, окутанное любовью и нежностью. Кирилл до сих пор, до мельчайших подробностей помнит тот невероятный момент. Помнит дрожащее женское тело в своих ладонях, такое податливое и сопротивляющееся одновременно, сладкие мягкие губы с привкусом какого-то восточного десерта, шелковистые волосы, которые он со звериным наслаждением пропускал сквозь свои пальцы, её запах и то, как сдавленно и волнительно она дышала в тот момент. Он помнит, как их сердца тогда впервые забились в унисон, в безумном и отчаянном танго. И он помнит, как долго он не хотел останавливаться и прерывать тот головокружительный момент. «Не трогай меня». Мало того, что Кирилл впервые слышал эти слова от девушки, так он ещё и услышал это от той самой в момент наивысшего душевного подъёма. Её слова стали для юноши тяжёлым грузом, резко и болезненно опустившим его с облачных небес на грязную землю. И он натягивал свою излюбленную маску надменности и иронии. И он видел, какую боль ей причиняет, но попытка остановить его в тот момент была бы сродни попытке остановить несущийся поезд. Поэтому эмоции, подаренные окрыляющим чувством, были перебиты обидой и злобой друг на друга. Такой их любовь была всегда, словно американские горки, несущиеся на огромной скорости. «Возьми деньги. Это тебе не за услугу, на которую я рассчитывал». Он до сих пор ненавидит себя за те слова. Вообще, с тех пор, как Рита появилась в его жизни, он замечает в себе изменения в лучшую сторону, появившиеся в результате искоренения из своей сути неприглядных качеств вроде надменности, склонности к грубому сарказму, желания менять девушек каждую ночь. Кроме этого, он ощущает в себе совершенно новые черты, которых раньше не замечал: самоотверженность, терпение, сила, смелость, решимость, неразгаданная и непрочувствованная ранее любовь, которая поэтично дарит крылья. Всё это волшебным образом передалось ему от любимой. Он помнил раны на её ладонях в виде окровавленных полумесяцев. Такие же были когда-то у его матери, поэтому юноша точно знал, откуда они берутся. Поэтому Кириллу и хотелось разгадать загадку этой прекрасной девушки, отучить её причинять себе боль, отучить её чувствовать боль вообще или хотя бы быть рядом, чтобы эта боль не казалась невыносимой. Он помнил, как Артур рассказал ему о том, что Минаев, эта сволочь, охотится за Ритой, чтобы удовлетворить собственное эго и отомстить за какие-то придуманные обиды. Тогда Кирилл был полон решимости защитить её, сделать всё возможное, чтобы никто больше не причинил ей боль. Этому стремлению он подвержен до сих пор и, похоже, никогда не откажется от него. «Он не оставит её в покое. Никогда. Его отношение к ней всегда было… каким-то болезненным, нездоровым. Но, видимо, я так был ослеплён нашей общей страстью к гонкам, что отказывался придавать этому значение». Те слова Артура прочным следом въелись Кириллу в сознание, и он был вынужден несколько ночей не спать из-за кошмаров, мучавших его. В них Минаев причинял Рите боль, убивал её, душил, насиловал. И Кириллу казалось, что вместе с девушкой умирает и он сам. А затем он подкожно ощутил, какого это, — скучать по человеку и при этом даже не знать, как у него дела, каждый день просыпаться с тревогой за него, днями и ночами рисовать его образ в своей голове. Кирилл морщится и, не удержавшись, усмехается от воспоминания о поцелуе Сашки и Риты. Тогда он просто сгорал от ненависти к рыжеволосому юноше, посмевшему прикоснуться к ней губами, и пожирающей изнутри ревности. Сейчас это кажется смешным, ведь эти двое словно брат и сестра. «Хороший спектакль ты устроила, малая. Я под огромным впечатлением». Как же тяжело ему было тогда скрыть скрежет зубов. «Под таким огромным, что даже не пошёл трахать Аню?» От слов Риты и её милого злого лица он ощутил звериное удовольствие, ведь девушка ревновала его также как и он её. Тогда они ещё не знали, что могут доверять друг другу настолько, чтобы даже не думать об этом отвратительном чувстве ревности. В её полезность ни он, ни она никогда не верили. И чувств она не поджигает, скорее, наоборот, она их уничтожает. Хотя, время от времени они могли в шутливой форме делать друг другу замечания, мол, не пялься на неё или на него. «Мы расстались. Не переживай, не из-за тебя. Просто… просто музыку я любил гораздо больше, чем её.» Те слова были правдой ровно на половину. Музыка была, есть и останется частью самой его сути, неким кислородом, но причиной расставания с девушкой, имя которой Кирилл сейчас с трудом вспоминает, стало и то, что кроме Риты юноша больше не мог видеть никого рядом с собой, не мог видеть чужое девичье лицо по утрам. Его мысли были закрыты для других. Они принадлежали лишь одной и принадлежат до сих пор, как и его сердце. Кирилл поёживается, и дело вовсе не в неожиданном сентябрьском холоде, напавшем на Москву, словно злобный неукротимый хищник. От воспоминаний о том, как он впервые увидел Риту, такую маленькую и беззащитную, рядом с опасным и хладнокровным Сергеем, его передёргивает от страха и ярости, прямо как в тот вечер. Но Кирилл с удовольствием вспоминает, как тогда Рита впервые взяла его за руку, уцепилась за неё, словно за спасительный плот и держала её так робко и нежно, что юноша понял, — самая главная его миссия — это защитить девушку любой ценой, даже ценой собственной жизни. Но Рита не просила защиты и помощи. Она была смелой и решительной, отважной и сильной. Она сама готова была защищать своих друзей и саму себя. И этим девушка влюбила в себя Кирилла ещё больше. «Такой тип как Серёга никогда не повторяется. Если хочет вновь совершить попытку моего убийства, придумает что-то новое, более оригинальное.» Слова Риты резали Кирилла на части. Он разрывался между желанием тайно увести девушку и где-то спрятать и желанием уничтожить Минаева прямо там. «Вызов можно перебросить на другого гонщика. Это единственный способ самому отказаться от заезда.» Слова Артура были схожи с неким знамением, просветом во тьме. Тогда Кирилл понял, что обязан был сделать это, участвовать в гонке, рискнуть жизнью ради неё одной. До этого Артур обучал его, ради развлечения. Но надо сказать, что Кирилл был очень опытным и искусным водителем, но он не был гонщиком. Именно поэтому гонка стала испытанием и проверкой для него самого. «Ты совсем из ума выжил, идиот?!» Как же тогда подпирало обнять её и не отпускать больше никогда, загородить собой от жестокого внешнего мира. «Всё будет хорошо, слышишь? Тебе незачем переживать.» Он знал, что врёт, чувствовал, что что-то должно было случиться с ним на трассе. Но Рите и Артуру нужно было время, нужна была помощь. И Кирилл отбросил все сомнения и страхи в сторону. Ради них. Ради своих близких. «Идиот.» Она шептала и шептала это слово, а он улыбался при звуке её голоса, от ощущения её волос в своих ладонях и её хрупкого тела рядом с ним. Кирилл действительно был идиотом, идиотом, ослеплённым невиданным доселе чувством. А потом наступила гонка. Кирилл видел лицо Минаева, чувствовал его коварство и злобу подкожно, словно чьи-то здоровые чёрные лапы вдруг стали елозить в душе юноши. Но на трассе Кирилл, наконец, понял, что так привлекало Риту и Артура в гонках: это драйв, чувство невероятной, поднебесной свободы, единение собственной души и двигателя машины, сердце, бьющееся в адреналиновом экстазе. И он не удержался, захотел обогнать Минаева. Но попытка была ничтожной, тот был куда опытнее. Неожиданно машина Сергея стала притормаживать, словно тот решил, ни с того ни с сего, поддаться Кириллу. Но план у Минаева был жесток: он подрезал машину Незборецкого, и несчастная «мазда» перевернулась. Кирилл пару минут слышал невыносимый визг шин, звон бьющегося стекла и недовольный рёв мотора. Его вертело из стороны в сторону так, что он несколько раз приложился головой о собственную грудь. Он чувствовал, что умирает, потому что внутри тела всё загорелось адским пламенем. Но боль была недолгой — он быстро потерял сознание, находясь в перевёрнутом положении и едва дыша. И в тот момент от отчаяния его спасал образ девушки, который он держал в своей голове на протяжении этих ужасных десяти минут. В мыслях отчётливо звучал её мелодичный голос, который приказывал ему не сдаваться, бороться со смертью, не уходить во мрак. Кирилл вздрагивает, вспоминая то отвратительное, съедающее чувство тревоги, которое он испытал, когда, очнувшись в больнице, не увидел перед собой лицо Риты. Но, заметив её у изножья кровати, успокоился и ощутил волну невероятного спокойствия и безмятежности. Боль во всём теле утихла, притупилась. «Прости меня». «За что?» «За то, что вместо меня в той машине пришлось оказаться тебе. За то, что я струсила тогда, когда не должна была. За то, что позволила этому ублюдку покалечить тебя». Как же он ненавидел Минаева в тот момент! И как же до безумия хотелось обнять её и утешить, не видеть больше слёз в её прекрасных голубых глазах, не видеть этой боли на её лице. «Ты не виновата в том, что этот мудак из-за собственного самолюбия сошёл с ума. Ты не виновата в том, что он подставил тебя два года назад. И, по-моему, по сравнению с тем, что было с тобой, я всего лишь пальчиком порезался». В каком-то смысле Кирилл был даже рад тому, что теперь его и Риту объединяет след смерти, оставленный Минаевым. Это придавало их любви отпечаток уникальности. «Тебе просто повезло». И это он прекрасно понимал. Кирилл в тот момент родился заново и из бездны темноты его вывел именно голос Риты, его любимой. Их поцелуй в больнице он вспоминает с невыразимой нежностью, ведь он был таким робким, осторожным, с привкусом горечи и слёз, но всё равно счастливым. Кирилл с удовольствием улыбается, как довольный кот, вспоминая их безумства в больнице. Рита приходила каждый день, находилась рядом почти сутки, и это настолько сильно льстило ему, что он было даже хотел похвастаться этим в социальных сетях, мол, смотрите все на девушку, которой я небезразличен, и завидуйте. Кирилл чувствовал себя ребёнком, к которому весь мир был открыт и дружелюбен. Тогда в больнице ему удалось написать множество текстов для будущих треков. В ночь перед выпиской ему снился сон, в котором Рита покидала его, обнимала на прощание и уходила в темноту далёкой пустой комнаты. Кирилл не успевал придержать дверь и, та немилосердно захлопывалась прямо перед его носом. А потом комната исчезала, просто рассыпалась в воздухе на мелкие частицы, превращая его любимую в прах. Он проснулся в холодном поту, упал на пол и долго лежал на ледяном кафеле, стараясь восстановить разбушевавшееся дыхание. Тогда он и понял, что Рита — та, которую он искал так долго, та, которую он так долго ждал. Сердце и душа тянулись к ней, несмотря на сопротивление разума, который всё ещё пытался вдолбить Кириллу, что он звезда и ещё найдёт себе сотню таких же. Нет, таких больше нет. Она одна. Она рядом. И он не отпустит её. Кирилл прикрывает глаза, восстанавливая воспоминание об их первой ночи. Январь. За окном бушует вьюга, а они вдвоём (он нарочно позвонил Артуру, чтобы тот не приезжал) в тепле уютной квартиры, словно в крепости, защищённые от безумств внешнего мира. Терпкий вкус вина на губах. Её блестящие голубые глаза, испуганные в тот момент, когда он запер дверь спальни. Её красные от вина губы, так сладко манящие и зовущие к себе. Запах ванили в чёрных волосах. «Хочу возненавидеть тебя. Хочу ненавидеть в тебе всё, начиная с характера и заканчивая этим симпатичным детским личиком. Начиная с порезанных рук и заканчивая яркими голубыми глазами. Но вместо этого я обожаю всё это. Даже твои чёртовы шрамы от гонок. Даже твои грёбанные страхи.» Тогда он рискнул всем, поставив на кон всю свою жизнь и прикоснувшись к её коже. И он выиграл. Выиграл самую великую битву. Битву за любовь. Целовать её тело, так красиво сияющее в свете луны, было самым желанным наслаждением, которым Кирилл упивался до дна, до дрожи в коленях. Она как колосок на ветру дрожала от каждого его прикосновения, каждого поцелуя, горячего дыхания. В ту ночь он исследовал её всю, и ему было мало. Мир потух, и Кирилл был готов слушать лишь их совместное тяжёлое дыхание, тихий голос любимой и сладкие звуки прекрасной музыки, звучавшей в его сердце. Кирилл молил, чтобы та ночь не кончалась, чтобы девушка, сладко заснувшая в его объятиях, всегда была рядом с его грудью, чтобы Рита, рядом с которой он впервые за долгое время смог уснуть, упиваясь сладкими грёзами, никогда его не покинула. А потом суровая реальность немилосердно вырвала парящего над землёю Кирилла из тёплых объятий грёз. О себе вновь напомнил Минаев — нещадный убийца, которого он всем сердцем ненавидел. И страх за Риту впервые оказался сильнее любви к ней. «Я оставлю её в покое навсегда, порву заявление на тебя. Никто никогда не узнает о том, что было неделю назад. Вы оба будете жить нормальной жизнью. Правда, жаль, отдельно друг от друга. Но зато живые и здоровые». «Пойми, Незборецкий, вы — это огромная ошибка, появившаяся друг у друга». Слова Минаева всплывают в голове Кирилла словно похоронный марш. Они назойливо звучат в голове юноши, похожие на смертный приговор. Кирилл морщится как от серьёзного удара. Но это лишь воспоминание о том, как он разбил сердце самому дорогому в жизни человеку. Он тянул с разговором долгих, бесконечных как целая Вселенная, три дня и три бессонных ночи. Кирилл действительно не понимал, как такое было возможно, как его жизнь, похожая на фейерверк, превратилась в сюжет для неплохого романа с элементами триллера. И он окончательно запутался: в себе, в жизни, в людях. Юноша словно бродил по лабиринту, сотканному из собственных ошибок. Он отчаянно нуждался в помощи, но просить её было не у кого. Единственный человек, который мог ему помочь, поставил печать на приговоре, вынесенном Сергеем: Артур, названный брат, не в силах рисковать жизнью и судьбой своих друзей, объявил, что выполнить наказ Минаева — единственное решение. Если такое говорит Артур, то, это означает лишь одно: ситуация безвыходная. И Кирилл совершил самое огромное в своей жизни преступление: растоптал любовь Риты, разорвал её потрёпанное сердце и оставил одну. «Надеюсь, ты понимаешь, что то, что было между нами в тот вечер, абсолютно ничего не значит». Господи, как же Кирилл надеялся, что в тот момент его поразит Небесный огонь и сожжёт дотла. Настолько было невыносимо видеть те открытые, голубые глаза, смотрящие на него с таким непониманием, любовью и… болью. Её боль впивалась подкожно в тело, становясь одним невыносимым пламенем, сжигающим их покалеченные души. Он не мог поверить, что такое вообще возможно чувствовать, что возможно чувствовать человека настолько сильно, словно он истинная часть тебя. Чем сильнее он ощущал Риту, тем невыносимей было на неё смотреть. Но он был первоклассным актёром, и девушка, кажется, ничего не поняла. А когда из уст Кирилла вырывались те отвратительные, гадкие слова, от которых его самого начинало тошнить, Рита окончательно перестала сомневаться: она возненавидела его. Кирилл чувствовал это. «Только вякни ещё что-нибудь в этом духе, сучка, и я…» «Я у тебя первый был, да? Прошлые парни, пади, тебя боялись? А то вдруг ты заразная или ещё что». Кирилла передёргивает. Он до сих пор винит себя за то, что тогда переусердствовал со своей игрой. Но делать было нечего: Рита должна была возненавидеть его, дабы девушка не приняла попытки как-то обойти стороной приказ Минаева, обмануть его или, что самое ужасное, вцепиться с ним в схватку на трассе. Как же он наслаждался её пощёчиной: во-первых, это означало, что он добился того, чего хотел Минаев, а, во-вторых, в тот момент он сам горел невыносимым желанием врезать самому себе. «Глупенькая, как же ты не можешь понять. Я обманываю тебя. Обманываю, чтобы защитить», — думал тогда Кирилл, но внутренне чувствовал, что обманывал он вовсе не любимую, а самого себя. Любовь не может существовать рука об руку с ложью. Нет. Кирилл слегка улыбается при мысли о том, что сейчас Рита бы ему ни за что не поверила. Полгода вместе стали для них целым десятилетием, которого, разумеется, было мало. Каждый день был наполнен единением их душ. Он даже думал о том, что до встречи с Ритой вообще не жил, играл в жизнь. За это недолгое в земном понимании время она досконально изучила его, он это чувствовал. Обмануть её он больше не сможет. А вот сам он, похоже, так и не узнал её по-настоящему… О череде последующих после того ужасного вечера дней он усиленно старается не вспоминать, но они назойливо напоминают о себе, как кровоточащая рана, пронизывающая тело острой болью. Благо, что Кирилл помнит их очень смутно: он беспробудно пил, пытаясь таким образом утешить самого себя. Глупая человеческая наивность. Алкоголь лишь усугубляет ситуацию. И Кирилл чувствовал это каждое утро. Мало того, что внутри него всё горело пожирающим огнём ненависти и отчаяния, так ещё и тело мучилось от конвульсий и головной боли. Из запоя его вывел совершенно неожиданный человек, которого до этого Кирилл, по правде, не воспринимал всерьёз и в какой-то степени даже недолюбливал. Саша. «Рыжий чёрт». Так его всегда называет Кирилл. В тот вечер, когда Саша написал Кириллу, что необходимо срочно встретиться, музыкант моментально догадался, о ком пойдёт речь и, по началу, хотел отказаться. Но что-то внутри подсказывало, что с Ритой что-то не ладно, и дело вовсе не в их расставании. Отказавшись от масштабной попойки в одном из самых дорогих ночных клубов Москвы, Кирилл сорвался на Лубянку, к месту встречи, назначенному Сашей. В небольшой, но уютной кофейне, почти безлюдной, поскольку Саша знал, что Кирилл не простой человек, рыжеволосый юноша поприветствовал музыканта сдержанно, со скрытой неприязнью, но на удивление вежливо. Видимо, воспитание у парня было действительно неплохим. Обменявшись несколькими совершенно незначительными фразами по поводу внешнего вида обоих (оба юноши были бледны, болезненны на вид, а лица их были украшены большими синяками, вызванными недостатком сна), Саша приступил к главному вопросу. «- Дело серьёзное. И касается Риткиной младшей сестры Маши, — начал тогда Саша. И Кирилл помнит, что юноша беспричинно теребил свою чашку кофе. — Да, Артур рассказывал о Маше, — отозвался Кирилл, не понимая, к чему этот разговор. Он пил один стакан воды за другим, пытаясь бороться с сильным похмельем. Хотя, при упоминании знакомого и любимого девичьего имени его поджилки напряглись. Ему так давно хотелось поговорить о Рите хоть с кем-то, ведь Артур старательно обходил стороной всё, что касалось девушки. Он считал, что так лучше для Кирилла, а Кирилл не хотел противиться, надеясь, что так будет проще смириться. — Она больна и очень серьёзно, — без обиняков выдал Саша, и Кирилл едва не подавился собственным дыханием. Он снова ощутил боль Риты. — Такое же заболевание было у их матери. — Сколько? — тихо спросил тогда Кирилл, ощущая себя самым ничтожным существом во всём мире. Он сделал Рите больно в тот момент, когда она была сломана болезнью младшей сестры. Как же ему хотелось причинить себе невыносимую боль. — Если ты о времени, которое осталось у Машки, то счёт пошёл на месяцы. А, если на счёт денег, то внушительная сумма. Восемьдесят пять тысяч долларов. — Я заплачу, — уверенно сказал Кирилл. Правда, в тот момент он не особо представлял, где можно отыскать такие деньги в короткий срок. Но, если продать аппаратуру, стоящую у него в квартире и дорогие аксессуары… — И ты думаешь, что она примет эти деньги? — усмехнулся Саша. — Чёрт, — выругался Кирилл, понимая, что Саша прав. Рита и в жизни не примет этих денег, тем более от него, от того, кто разбил её сердце и оскорбил честь. — Вот и я о том же, — устало выдохнул Саша, откидываясь на мягком сидении. Кирилл из-под ресниц взглянул на юношу. — Почему ты решил поговорить со мной? Саша бросил на Кирилла настолько уничтожающий взгляд, что юноша инстинктивно сжал кулаки. — Во-первых, — холодным тоном начал Саша, наклоняясь ближе к лицу Кирилла, — она тебя любит. И этого не изменишь. Во-вторых, ты любишь её. Можешь не спорить со мной, я всё вижу. Правда, до конца не осознаю, что за черти пляшут в твоей больной башке. А в-третьих, я хочу, чтобы ты почувствовал себя ублюдком, самым отвратительным и низким из всех возможных, потому что ты посмел разбить ей сердце. Кирилла перекосило от ярости и растерянности. Он не ожидал услышать такое в собственный адрес. Он не ожидал, что Саша, этот глупый бабник, способен настолько тонко угадать внутренние терзания Кирилла, ведь ему всегда казалось, что он непроницаем для окружающих людей. — Я заплачу. Отправлю деньги её отцу, — сгорая под пристальным взглядом Саши, говорил Кирилл. Неожиданно он почувствовал, что его голова пошла кругом. Но в этом головокружении возник план: он возьмёт деньги у Васи, своего начальника. Тот был понимающим и добрым и не отказал бы. А об условиях и думать нечего: Кирилл всё сделает, лишь бы помочь любимой. — Гонорар звезды позволяет? — спросил Саша без тени сарказма и иронии в голосе. Кирилл, поднимаясь, бросил деньги за воду на стол. — Да, — соврал он, чтобы Громов не стал спорить и выдвигать свою позицию в качестве филантропа. — Спасибо, что рассказал. Правда. Спасибо. Саша, нахмурившись, посмотрел на Кирилла снизу вверх. — Ты жалеешь о том, как с ней поступил? — спросил он, и скулы заходили по его лицу. Кирилл едва не закричал во весь голос громоподобное «да». Едва не стал разносить несчастную кофейню на куски. Едва не порвал на себе собственную кожу. Вместо всего этого он лишь тихо ответил: — Я ни о чём не жалел сильнее. После этих слов он вышел из кофейни на морозную улицу и разревелся как ребёнок от собственного бессилия.» Кирилл даже в детстве плакал очень редко, но в тот вечер что-то внутри лопнуло сродни гитарной струне. Он не контролировал себя. Но после эмоционального всплеска почувствовал невероятное облегчение и… пустоту. Резко внутри у него стало до жути бездонно. Он словно перевёл стрелку чувств и эмоций в режим абсолютного выключения. В тот же вечер он взял деньги из личного запаса Василия, который великодушно предоставил своему подопечному эту немаленькую сумму при условии её отработки, разумеется, и послал их отцу Риты по указанному Артуром адресу, представившись близким другом Риты. Знал бы её отец о том, что Кирилл совершил, заставил бы бедного юношу съесть эти деньги. А потом по рельсам понёсся битый паровоз абсолютно потерянных недель. Нет, разумеется, Кирилл старался спасать себя и свою психику жёстким рабочим графиком, в котором не было бы времени на отдых (иного пути и быть не могло, Василий едва не уволил его из-за неожиданного запоя, в который ушёл молодой музыкант, и взятой под «залог» огромной суммы). Презентация альбома, намеченная на февраль, была обязана покрыть расходы лейбла, иначе Кириллу бы пришлось превратиться в неудержимого стахановца. В течение трёх недель он работал с десяти часов утра до рассвета следующего дня, стараясь довести своё творчество до совершенства. По ощущениям самого Кирилла, да, и по словам всех парней из его творческой шайки, альбом «Молодость 97» должен был стать настоящим прорывом. Юный музыкант собирался официально попрощаться со своей беззаботной молодостью, которая долгое время становилась основой для всей его музыки в прошлом. Тогда, на студии в четыре часа утра, когда почти все члены группы спали, измождённые бесконечной работой, он был занят одним: подгонял трек «Вещества», стараясь добиться идеального звучания. Он хотел, чтобы мелодия, сквозь которую проходят все слова песни, написанной одиноким лунным вечером накануне вечеринки, после которой он едва не погиб в аварии, звучало точь-в-точь как голос Риты. Это было почти невозможно, но Кирилл сумел сделать это: трек звучал так, словно девушка подпевала ему на бэк-вокале. Это мало бы кто заметил. Разве что тот, кто также сдвинут на музыке, как и сам Кирилл. Но этим действом он мечтал увековечить свою любовь в самом ценном и самом любимом, что было у Кирилла в жизни — в его музыке. Отвлечься от образа девушки, который упрямо гастролировал по разуму и душе Кирилла, не помогали многочисленные сексуальные связи, которыми тот отчаянно пытался затушить свои чувства. Инстинкт и чувство — это совершенно полярные понятия, которые человек не способен заменить друг другом, но способен наивно принимать их за абсолютно одинаковые проявления человеческой натуры. А это далеко не так. Итак, презентация альбома. Тот день он помнит настолько подробно, что от этого бегут мурашки. Но лишь сейчас Кирилл осознаёт, отчего его душу так терзают воспоминания о том злосчастном дне. Именно тот февральский вечер стал точкой отсчёта, именно тогда Рита впервые попробовала наркотик. А утро того дня не предвещало ничего плохого. Кирилл как обычно приехал на студию, где обсуждал вопрос о продвижении альбома с начальством, затем поехал в «Айкон» на саундчек, немного выпил с братом и Артуром, приехавшим после обеда, выкурил определённо лишние десять сигарет. А потом наступил вечер. Вечер, наполненный страхом, тревогой и нервозностью, ведь Алина сообщила Артуру, что Рита всё же приедет в клуб, хотя по всем законам Вселенной она не должна была делать это. Кирилл впервые сомневался в собственном самоконтроле: сможет ли он усмирить эмоции, когда увидит её лицо в зале, особенно когда он начнёт исполнять «Вещества». Неожиданно ему вспомнился ноябрьский концерт в «Рай Джаст Арене». Тогда он сумел разглядеть лицо любимой в огромной толпе. Она заметно выделялась среди всех людей. И дело не в том, что она обладала естественной красотой, нет. Дело в том, что она источала особую энергию, которую он ощутил на сцене. Она заворожено смотрела не на его симпатичное лицо, она заворожено слушала его песню, то есть глядела прямо в его душу. И делала она это настолько глубоко и трепетно, что Кирилл впервые при исполнении «Фиолетового неба» ощутил мурашки, бежавшие по спине. И тогда Кирилл осознал, что видеть её со сцены и не мочь вновь прикоснуться к ней, поговорить с ней, просто без стыда смотреть на неё будет просто невыносимым испытанием. Но судьба оберегла его. Рита и её спутник, при упоминании о котором Кирилл буквально подкожно ощутил пламя ревности, не приехали на концертную часть представления альбома. Но они прибыли на вечеринку, которая стала для юноши настоящей пыткой: куча камер, людей, пьяных и назойливых, отвратные биты, бьющие прямо по разгорячённой и больной голове, куча силиконовых кукол, желающих провести с ним ночь и предлагающих прорекламировать свой блог, ну, и вдобавок, его девочка, такая красивая и светящаяся, чистая и смелая, пришла под руку с дешёвым плейбоем. А он пил и пил, обнимая за талию какую-то незнакомку, был противен сам себе. Кирилл тяжело вдыхает воздух сквозь зубы, вспоминая страшную минуту, когда он осознал, что происходит с Ритой на танцполе. И дело было не в парнях, облепивших её, словно кусок заморской сладости. Дело было в безумии, которое сквозило в её глазах, прекрасные топазы неожиданно стали тёмными как обсидиан. Кирилл с ужасом понимает, что совершенно недавно, в ванной комнате в квартире Артура в её глазах было почти такое же безумие. Как он мог не заметить? Как мог не понять? «Как же я был слеп»! — мелькает мысль в голове у Кирилла. Он даже и подумать не мог о том, что Рита после употребления метадона, выданного тем ублюдком Никитой, может, что называется, «подсесть». Он с горечью вспоминает тот ужасный момент, прикрывая глаза от бьющего в лицо ледяного ветра. Тонкая ткань свитера треплется, словно флаг, охватывающий тонкую мужскую талию и проступающие мышцы. «Он ей не навредит, если ты намекаешь на это. Да и вообще, Кир, неужто у тебя совесть проснулась? Это ты оставил её одну. Знал бы ты, что она пережила после того, как ты выставил её продажной шлюхой в её же глазах. У тебя нет никаких прав даже на то, чтобы произносить её имя. Оставь Риту в покое. Без тебя ей лучше». Алина никогда не извинялась за свои слова, потому что в тот момент она была точно уверена, да и сам Кирилл это понимал: девушка говорила чистую правду. Единственное, в чём она ошиблась, так это в том, что Никита ей не навредит. «Смотри на меня, Вышнеградская! Смотри на меня»! «У неё глаз не видно! Сплошной зрачок». «Она под чем-то». «Чёрт! Это ты, придурок, её чем-то накачал?» От ненависти лицо Кирилла становится до смерти бледным, будто юноша является одним из героев фильма о зомби. — Тогда всё началось, — шепчет он, растерянно глядя на усеянную сухой листвой землю. С неба начинает накрапывать слабый, но ледяной дождь. «Но она совершенно точно не употребляла весной. Или…? Я просто не замечал, не хотел замечать. Она ведь так часто выглядела, словно приведение, часто болела… Её периодическая апатия и депрессия. Я-то сваливал это на ситуацию с Минаевым», — рваные обрывки мыслей путаются в голове Кирилла, перемежаясь с отрывками воспоминаний. Они вели ослабевшую Риту домой, и он наслаждался лишь одним её присутствием. Он с трудом смотрел на неё, бледную и погасшую, сидящую в позе эмбриона в ванной под напором ледяной воды, которой Артур приводил её в чувство. Она плакала. Горькие и горячие слёзы бежали по её щекам, причиняя одним своим видом невыносимую боль ему самому. «Видимо, я это заслужил». «Да. Ты это заслужил». Девушка была абсолютно разбита, но Кирилл всё равно наслаждался тем, что может смотреть на неё, говорить с ней и прикасаться, пусть и робко. И тогда он понял, что обязан рассказать ей правду, и плевать, чем это будет чревато. Он сумел бы защитить себя и свою любимую и уберечь от цепких и жестоких лап Минаева друзей. «Кирилл, любовь — это не то, чего стоит стыдиться». Слова Артура обладали удивительной ёмкостью, проницательностью и, самое главное, имели на Кирилла особое влияние, которое сильно смущало юношу, ведь он всегда был независим, в том числе, от чьего-либо мнения, пусть оно и принадлежало близкому человеку. Он до сих пор наизусть помнит коридор, ведущий в спальню Риту, расположенный в её прошлой зачуханной квартире, где она жила до переезда к нему. С каким же удовольствием он забирал её оттуда, кажется, целую вечность назад. «Нет, ты не знаешь! Не знаешь, каково это сначала почувствовать себя нужной, а потом навсегда остаться мусором для человека, которому ты была готова отдать всё. Чувствовать, как внутри с тебя словно сдирают кожу. Словно тебя рвут на куски. Словно голову поливают расплавленным железом, и никто не может тебе помочь». Кирилл и помыслить не мог, что он сумеет почувствовать эту же боль. Какое же облегчение пережило его сердце, когда он, наконец, открыл любимой всю правду, когда сумел объяснить, что и в жизни не помыслил бы причинить ей такую боль. И как же отрадно ему было видеть знакомые топазные глаза, светящиеся, наконец, от счастья и облегчения. «Я не хотела отпускать тебя, потому что люблю тебя». Кирилл нежно улыбается, вспоминая самый прекрасный в мире звук её голоса и те чудесные слова, которые она говорила ему в ту ночь, как трепетно шептала в ночи его имя, разрывая тишину, как осторожно гладила его спину и плечи, изучала губами его лицо и тело, как проникала глубоко в его душу. Кирилл с удивлением отмечает, что та ночь стала самой счастливой в его жизни, за исключением разве что, их совместной прогулки в Краснодаре, когда море нежно ласкало их босые ступни, а лучи закатного солнца щекотали разгорячённые после шутливой драки лица. Он до сих пор помнит тот прекрасный июльский вечер, когда розовый воздух обнимал их плечи, а сердца пылали неистовой любовью. Он и помыслить не мог, что всего через пару месяцев их воздушные крылья подрежет суровая реальность и ужасающая правда. Мысль о смерти Минаева и об обстоятельствах, при которых он погиб, впервые трогает сердце Кирилла. До этого оно было пронизано ненавистью к мучителю, но сейчас, стоя в пустынном поле, в одиночестве, на ледяном ветру он, кажется, стал понимать истерзанную грехами душу Сергея Минаева, собственного несостоявшегося убийцы. Он был настолько одинок, что любовь стала для него мучением и синонимом собственности. Кирилл с ужасом вспоминает, как вела себя его любимая после известия о смерти Минаева. Она беспробудно пила, и он видел это впервые. Чтобы девушка смогла пить такое большое количество крепкого алкоголя (Рита пила исключительно виски и водку) и каждый день. Он начинает грызть себя за то, что сразу не понял: Рита подвержена влиянию веществ. Он и сам в прошлом мог уходить в запои, чего уж отрицать. Но в понимании Кирилла, если девушка начинает много пить, то это её вопль о помощи. На похоронах Рита вела себя сдержанно, пока не подошла к чёрному гробу. Кирилл помнит, как её хрупкая спина согнулась, словно девушку ударили под дых. Она дрожала от ветра и рыданий, и Кирилл порывался забрать её оттуда, оттащить от проклятого гроба, прижать к себе и спрятать от любопытных глаз, которые были прикованы к её худенькой фигурке. Но Артур помешал. Он попросил дать ей ещё пару минут, которые показались Кириллу вечностью. Письмо, написанное специально для него Минаевым, Кирилл прочёл поздней ночью, когда на его коленях мирно сопела Рита. Спящая она казалась не такой сильной и независимой, какой была в моменты бодрствования. Длинные чёрные ресницы дрожали: очевидно, девушке снилось что-то. И судя по лёгкой улыбке её пухлых красных губ сон был приятным. Кирилл прикрывает глаза, ощущая во рту металлический вкус. Кажется, он прокусил губу. Но, если бы у Минаева и имелся какой-то свой, особенный запах, присущий каждому человеку, то это определённо была бы кровь. «Ты единственный, кому я напишу такое короткое письмо. И ты единственный, кто не будет удостоен приветствия самого Минаева. Я знаю, что не оставил ничего хорошего после себя. И, пожалуй, я так и не научился созидать. Моим профилем всегда было и останется разрушение. Но я до боли, до невыносимости завидую тебе, сраный рэпер. Ты научился самому главному в этой жизни. Ты научился любить. Я не умею. Я не обучен этому. И Рита… Она самая невероятная девушка, которую я когда-либо встречал. И я хотел бы обладать ею, но, думаю, что для этого мне придётся убить её и держать при себе труп. Таков уж я, Незборецкий. Я хотел бы иметь тёплый дом, камин, кучу друзей, собирающихся у него перед Рождеством, пятерню маленьких Серёжек, бегающих в домашнем саду, любящую и верную жену. Судьба распорядилась иначе, и я сделал свой выбор: я выбрал гонки, страсть, адреналин, драйв и… дрифт. О, да, дрифт. Самое чудесное изобретение человечества. Некая черта между жизнью и смертью. Как же она прекрасна… Не думаю, что ты достоин того, что у тебя есть. Но факт один: раз ты этим обладаешь, то судьба к тебе благосклонна, мой друг. P.S. Мы могли бы стать отличными друзьями, не думаешь?» Кирилл в ту же ночь сжёг его, чтобы больше ничто не сумело напомнить о Минаеве, и о том, что он совершил. Читая письмо, юноша ощущал лишь неконтролируемую ярость. Он был ослеплён ненавистью к убийце Риты и самого себя. Он так сильно ненавидел Сергея, что даже помыслить не мог о том, что такого ублюдка можно попытаться понять. Поэтому он и превратил последние слова Минаева в пепел. Перед глазами Кирилла проносятся чудесные месяцы совместной жизни с Ритой, их любовь: переезд, овеянный суетой и шутками, совместные ужины и завтраки, поездка к его родителям в родные Черновцы (и мать, и отец были в восторге от избранницы сына), бешенные репетиции на студии и язвительные шуточки Риты в отношении текстов про сук, посиделки в квартире Артура, страстные ночи под луной, тур, в котором Рита сопровождала его и поддерживала. Кирилл терзает свою голову мыслями о том, как же он мог не заметить изменения любимой. Ответ проще, чем кажется: он был слишком занят работой и творчеством. Хотя, он и замечал, что девушка стремительно худеет и ходит очень бледная. Но Кирилл-то думал, что всё это из-за ночных кошмаров. А его просьба сходить к психологу закончилась крупной ссорой, в которой Рита кричала лишь одну фразу: «Я не пойду к мозгососу»! Юноша чувствует невыносимую боль в области груди, прямо в сердце. Он медленно прикрывает глаза, ощущая безумство ледяного ветра вокруг него. В его мыслях всплывает образ, утраченный и нечёткий. «Маковое поле щекочет босые ступни. За талию его обнимает улыбающаяся и здоровая Рита, блестящие чёрные волосы развеваются на тёплом ветру как знамя. Лучи солнца ласкают их сияющие лица. Кирилл что-то говорит, а Рита в ответ звонко смеётся своим прекрасным, бархатистым смехом. А потом их обоих окрикивает ещё не окрепший, нежный и смешной голос маленького мальчика. Оба оборачиваются, а к ним навстречу, продираясь сквозь высокие золотистые колосья, бежит мальчуган лет пяти, светлые волосы, точь-в-точь как у самого Кирилла, небрежной копной сияют в свете солнца. Голубые топазные глаза смотрят на отца с восхищением, а на мать с необыкновенной любовью. Мальчугана сопровождает большой, в два раза больше самого ребёнка, пёс пароды хаски. Он сопровождает своего маленького хозяина, довольно высунув язык и с удовольствием смотря на улыбающееся ему маленькое лицо. Кирилл ловит мальчика, подкидывая его вверх. Тот заливисто хохочет, отчего Рита начинает недовольно замечать, что надо бы быть аккуратнее. Кирилл с ухмылкой смотрит на неё, окрылённый неподдельной, всепоглощающей любовью». Из прекрасного видения Кирилла выдёргивает громкий гудок на автостраде. Видимо, кто-то попал в пробку. Юноша медленно разворачивается, бросив последний взгляд на далёкий густой лес и пустое, безжизненное поле, и идёт в сторону своей машины. А в его голове отголосками продолжают звучать любимый женский голос и её смех, хохот маленького мальчика, забавный лай верного пса, музыка тёплого ветра. Кирилл вновь останавливается из-за резко всплывшего в голове голоса Никиты, брата Алины. «А ты никогда не думал о том, что, порой, падение — это самостоятельный выбор человека?» «Давай, серьёзно. Судя по всему, у вас с Ритой сейчас не всё гладко. Но вы любите друг друга и прочее. Только вот что-то есть между вами недосказанное. И как знать, может вы никогда и не знали друг друга по-настоящему. А ведь настоящая любовь заключается в принятии другого таким, каков он есть. Готовы ли вы принимать друг друга такими, какими вы на самом деле являетесь? И какие вы на самом деле, а?» Кирилл тяжело вздыхает. Очевидно, что Никита всё знал. Но почему она рассказала ему? Почему не доверилась Кириллу? Перед глазами юноши вновь проносится их пронзительная история любви. И он принимает одно единственное решение, чувствуя, как по его щеке ползёт горячая слеза горечи и боли. Ветер уносит вдаль сухие осенние листья… … и они взлетают вверх бешеным ураганом, проносясь мимо шагающих по асфальтированной дорожке прохожих, закутанных в тёплые шарфы и куртки. Люди по-настоящему удивлены неожиданным сентябрьским холодом и бушующими ветрам, которые особенно любят танцевать под проливным дождём. Тонкая, бледная, почти прозрачная ладонь снимает непослушный осенний листик клёна с ярких, словно разбушевавшееся пламя, рыжих волос. Девушка украдкой смотрит на часы, надетые на левую руку, дабы не опоздать на вечернюю смену в больнице. Её светлые волосы, развевающиеся знаменем на ветру, непослушно лезут в изумрудные глаза. Прохожие часто оборачиваются на потрясающе красивую пару, сидящую на скамейке: рыжеволосый юноша прямо с обложки модного итальянского журнала и чудесная хрупкая светловолосая леди, с невыразимой нежностью смотрящая на своего спутника, который сидит, согнувшись и уперев ладони в колени. — Изводя себя, ты ничем не поможешь ни Рите, ни своим друзьям, — тихо говорит Александра, кутаясь в ткань бежевого пальто. Тонкие брюки не спасают ситуацию, как и тёплый вязаный свитер. Холод всё равно пробирается под одежду и бесстыдно елозит по юному девичьему телу. Саша, нервно сцепляя покрасневшие от холода ладони в замок, усиленно и отчаянно пытается гнать из головы мысли о Рите и её безумном взгляде, об Алине и её слезящихся от страха и безысходности глазах, об ошарашенном и сбитом с толку Артуре и, наконец, о Кирилле, смертельно бледном и словно раненным каким-то страшным оружием. «Когда это успело произойти? Когда Рита оступилась? Когда? И как я мог не заметить? И почему меня так заботят эти люди? Почему?» Из раздумий Сашу выдёргивает чей-то чересчур громкий смех. Он поднимает стремительный взгляд на смеющуюся компанию молодёжи в противоположной стороне парка Горького. Несколько молодых парней и девушек что-то бурно обсуждают, громко смеются, чокаясь пластиковыми стаканчиками, наполненными кофе. Периодически одна из девушек делает снимки на полароидный фотоаппарат, и Саше становится дурно. «- Ну, давайте же! — возмущённо восклицала Рита. Она и Алина тщетно пытались уговорить Сашу и Кирилла перестать спорить из-за последнего оставшегося наггетса. Девушки уже битый час хотели сделать памятную полароидную фотографию. — Хватит фигнёй страдать, ради Бога! Артур звонко смеялся, сидя на диване со стаканом чая. Его совершенно не смущало, что парни спорят именно в его квартире. А кто знает, чем это было бы чревато. — Да я даже за ради Бога тебе его не отдам, рыжеволосое чудовище, — плевался Кирилл, звонко хохоча и пряча несчастный кусок курицы за спиной. Саша напирал на него, словно танк. — Это я чудовище? Вспомни свои косички, мелкий засранец, — парировал Сашка, изо всех сил пытаясь сохранять серьёзный вид. — Девочкам, в между прочем, нравилось, так-то! — подмигнул Кирилл, изобразив совершенно неприличный жест, от которого Артур зашёлся диким смехом и успешно подавился чаем, из-за чего смеющейся Алине пришлось хлопать его по спине. — Рита? — обратился Саша к подруге. Та что-то усердно настраивала в фотоаппарате. — Я поддерживаю, — кивнула она, даже не взглянув на парней. — Как только он их снял, я даже подумывала его бросить. — Малая, минуточку, — возмутился Кирилл под общей смех компании. И в этот момент Рита, изобразив тянущуюся за поцелуем девушку, выбила из рук Кирилла наггетс, который с хлюпом приземлился на пол. Артур и Алина буквально умирали со смеху, а Саша и Кирилл разочарованно и удивлённо посмотрели на Риту. Та засмеялась, потому что лица парней напомнили ей её десятилетних одноклассников, у которых девушка, однажды, отняла пирожок: эти же надутые губы и совершенно ошарашенные от возмущения лица. — А теперь фото! Живо! — прикрикнула Рита, и парням всё же пришлось уступить. Ещё несколько минут были потрачены на то, чтобы усадить всех на диван смирно, потому что Кирилл и Саша категорически отказывались садиться рядом. В итоге Саше пришлось встать и взять в руки полароид. — Готовы? — спросил он, поднимая руку с фотоаппаратом высоко вверх и становясь спиной к своим друзьям. Те уютно прижались друг к другу и уже улыбались, готовые позировать. — Да! — прозвучал хор. — Скажите «фест», — протянул Саша, нажимая на кнопку. В последний момент Рита дёрнулась из-за укуса комара, скорчив рожицу. Компания дружно загудела, закатывая глаза. — Опять фотографироваться заново, Вышнеградская! Из-за тебя, блин!» — Как она могла? — в миллиардный раз повторяет Саша, будто это может чем-то помочь или дать ответ на этот мучительный вопрос. — Она никогда не вела себя так. Она… вообще не любила наши тусовки, не любила пить. Ей не нравилось, что за короткое веселье платишь здоровьем. Она не была готова отказаться от здоровья и…. жизни ради… ради… Что она там получала, принимая эту дрянь? Саша устало трёт раскрасневшиеся от холода и чего-то еще глаза. — Ты знаешь, что у нее была причина, — мягко обрывает его девушка. У юноши в голове мелькает мысль, что в подобных ситуациях Рита выражается чаще всего резче, чем того требует ситуация, а Алина и подавно срывается. Но Саше удаётся быть мягкой и нежной, словно мать баюкает своё любимое дитя. Юноша признателен ей даже за этот тон. Саша посвятил Александру в безумные приключения компании сразу после того, как Риту забрали в наркологическую клинику. От этого выражения «наркологическая клиника» в теле у Саши всё холодеет от ужаса. На удивление девушка слушала внимательно, без лишних эмоций, лишь восхищалась смелостью всех без исключения ребят и их «единством». Единство. Это слово набатом звучит в голове Саши. Оно идеально подходит им, им, пятерым ребятам, активно ищущим самих себя в суматохе дней. Им, чьи судьбы тесно сплелись в охоте за счастьем, радостью, светом и… самой жизнью. Будь они единой фигурой, она была бы вся в трещинах, будто разрушенная землетрясением дорога, но всё же оставалось бы цельной, дающей надежду, что скоро на ней вновь зацветут тюльпаны. — Да, была причина. У всех нас, — буркает Саша, понимая, что девушка права. На перекрёстке, рядом с оградой парка громко сигналят две машины. Из серого «форда» высовывается голова бритого мужчины, который что-то кричит другому водителю. Последний отвечает: — Я не виноват, что вы слепые! Сашу словно бьют под дых. Тут же вспышкой перед глазами всплывает тот злополучный вечер, когда он в буквальном смысле выжимал всё возможное из машины, чтобы

добраться до квартиры Артура, пока Рита снова не ретировалась в свою келью. Пятью днями ранее

Звонкий девичий смех и низкие мужские голоса слышались из гостиной. Коридоры квартиры, тёмные и таинственные в свете взошедшей на небосвод луны, пропитались терпким запахом китайской лапши. Алина звонко смеялась над историей Кирилла о том, как однажды во время тура Рита перепутала стаканы с колой и коньяком, осушила четыреста миллилитров залпом и заснула за барабанной установкой, отыграв Тейлоровское соло. Рассказ юноши прерывался периодическими вспышками девичьего гнева, в котором Рита незлобно, едва сдерживая собственный смех, ударяла его по плечам. — Расскажи другую историю, брехливый козёл! — верещала Рита. — О том, как ты в отеле перепутал номера и прервал чьё-то уединение. Возмущение юноши было настолько велико, что Артуру пришлось хлопать его по спине, чтобы Кирилл не подавился кофе. После множества весёлых историй, взаимных подначек и шуток Рита почувствовала знакомую дрожь в конечностях и озноб. И тут на глаза ей попалась странная тень. Сердце девушки ухнуло в пятки. В углу прямо за книжным шкафом притаилось нечто, нечто тёмное, бесформенное, жуткое. Рита нервно сглотнула, оглядывая лица друзей. Те, разумеется, ничего не замечали. Артур обнимал Алину и о чём-то усердно спорил с Кириллом, улыбаясь во все тридцать два. Рита неожиданно ощутила, что погружается в воду. Все звуки внешнего мира стали приглушёнными, будто она находилась в вакууме. Оставалась только эта тень, преследующая её, в углу. Плеча Риты коснулась мужская рука. Она вздрогнула от неожиданности. Наваждение прошло. На Риту смотрел сияющий, улыбающийся, счастливый Кирилл. Лишь лёгкая тень прошлого омрачала голубизну его глаз. Рита ощутила трепет восторга. — Задумалась опять? — тепло спросил он. Рита, желая ответить, застыла с открытым ртом. В коридоре громко хлопнула входная дверь. В гостиную, где отдыхала компания, вихрем залетели раскрасневшийся от осеннего мороза Саша и смутно знакомая Рите блондинка. Запах ночного города плотно заполнял комнату, в которой отчего-то стало темнее, хотя свет не был приглушён. Рита сильно напряглась из-за присутствия незнакомки в доме. Хотя, вероятнее всего это напряжение было связано с совершенно иным фактором. Но, когда рыжеволосый юноша взглянул на неё в упор, всё внутри Риты рухнуло вниз с мерзким хрустом. Она всем своим существом ощутила, что стоит на краю пропасти. Уйти ей не удалось бы: Саша со своей спутницей перегородили проход в коридор. — Вы от преследователей убегали? — смеясь, спросил Артур. От его мужского глаза не смогла укрыться изысканная красота незнакомой девушки. Та с неприкрытой растерянностью и сожалением глядела лишь на Риту, словно они были с ней одни в этой комнате. Артур почувствовал, что помещение становится холоднее. — Не знаю, с чего начать, — выдохнул Саша, сопроводив свой выпад парой нецензурных выражений, чем ввёл своих друзей в ещё больший ступор. Он так решительно гнал по трассе, надеясь сдержаться, чтобы не дать Рите затрещину, не прибить Кирилла с Артуром за их слепоту, не накричать на Алину за то, что она ничего не поняла раньше, не врезать самому себе за беспечность и лёгкий взгляд на жизнь подруги. Саша так надеялся, что сейчас одним махом выложит весь ужас ситуации, о которой поведала ему Александра. Но, глядя в эти, знакомые до боли, топазные глаза, он лишь захотел плакать, выть, рыдать от злости и непонимания как ребёнок, у которого на глазах сломали любимую игрушку. Изумрудные глаза Саши сверкали и были прикованы только к Рите, которая сидела на диване, поджав под себя колени. Её бледные ладони дрожали. Она была до ужаса напугана. Саша узнал. Это я поняла сразу, как только он влетел в эту комнату с этой блондинкой. Но что же делать? Справа от меня сидел Кирилл, положив ладонь на спинку дивана. Он мог за секунду схватить моё плечо или локоть. Напротив, в кресле, буквально в метре от меня, рослый и сильный Артур. Его реакция как у хищника не сыграла бы мне на руку. Выход перегородили Саша с медсестрой. «Как она вообще оказалась здесь, чёрт её подери?» — вопрос злобной мелодией звучал в моей голове, раздражая ещё больше. Я была так испугана, что дрожала как осиновый лист на ледяном ветру. Того и гляди, сорвалась бы с ветки и рухнула на землю. — Что случилось? — спокойно спросил Кирилл и положил ладонь на моё колено. От его прикосновения по телу пробежала обжигающая, удушающая волна страха, словно в огонь плеснули масла. Мне с огромным трудом удалось не дёрнуться. Я до боли и крови сжимала ладони в кулаки, чувствуя, как давно зажившие шрамы снова вскрываются. — Хорошо, что вы сидите, — невнятно пробормотал Сашка. Он явно залетал в квартиру с намерением быстро выложить всю правду, но сейчас, стоя между нами, Сашка будто напрочь забыл все слова. Про себя я отметила, что злорадствовала в тот момент. И злилась. До боли злилась. — Громов, в чём дело? — не своим голосом, чересчур низким и скрипучим, спросила я, чувствуя ужасную, острую боль внутри тела, особенно в области желудка. По моей спине сбегали щекочущие, обжигающие капли пота. Меня лихорадило. — Скажи им сама, — встряла Александра и положила тонкую, белоснежную ладонь на плечо потного как после марафона Саши. Я видела, что его глаза полнились слезами, которые он себе позволить не мог. Видела, как ему больно. И мне захотелось надавить ещё сильнее. Мне надо было, чего бы того не стоило, вырваться из этой квартиры. Я метнула в блондинку испепеляющий взгляд, просчитав, что за чувства между моим другом и этой барышней. — Ты вообще, кто такая? — прошипела я, поднимаясь с дивана и сбрасывая ладонь шокированного Кирилла. Уловив потрясающую возможность удалиться от Кирилла с Артуром на безопасное расстояние, я замерла в метре от блондинки. Девушка смотрела на меня с таким сожалением и тревогой в глазах, что на секунду я ощутила укол совести. Но гнев, необузданная ярость, страх были сильнее. К тому же дозу я должна была принять уже полчаса назад. — Не надо… — осторожно начал Сашка, но остановить меня в тот момент было сродни остановить несущийся поезд. Чересчур долгий тормозной путь. — Какого чёрта ты сюда припёрлась? Я тебя знать не знаю, а ты смеешь мне указывать? Мне никто не указывает, тем более такие высокомерные, лезущие не в своё дело суки как ты, — шипела я и надвигалась на девушку, как хищница, учуявшая добычу и загнавшая её в ловушку. Дыхания мне едва хватало, чтобы говорить. Лёгкие горели огнём, будто я превратилась в Змея Горыныча. Сердце колотилось как бешенное, а в такт ему вторило всё моё тело. Я намеренно выражалась так едко, так гадко, в глубине души лелея надежду, что друзья откажутся от меня. Я хотела этого в тот момент. Не хотела, чтобы они пытались помочь мне, спасти меня. Я хотела, чтобы меня отпустили, забыли о моём существовании. Правду говорят: если человек говорит ужас, значит, ужас в его сердце. Ужасом в тот момент стала я. Странно. В больнице я была уверена, что Александра выше меня, но сейчас я понимала, что мы с ней одного роста, быть может, я уступаю пару сантиметров. — Хватит! — рявкнул Саша, а я вложила в свой взгляд, отправленный ему, максимум разочарования и обиды. Притворной. Меня ничуть не задевало ничего в тот момент. — Защищаешь её? — усмехнулась я, не веря в собственную надменность, наглость и жестокость. Я едва ли умела вести себя как стерва, но сейчас была чрезвычайно органична. Хотя, Алина всегда считала, что это дано каждой женщине. — Ритка, ты чего? — послышался за спиной испуганный голос Артура. Он, Алина и Кирилл глядели на меня как на умалишённую. — Ты меня узнала, я же вижу. Мы познакомились в больнице, — тихо заметила блондинка, которую мои слова, похоже, совсем не задели. Что ж, придётся быть невыносимой. — Закрой рот и прекрати врать, — рыкнула я. — В больнице? — удивилась Алина и поднялась с дивана. Я сморщилась. Теперь ещё и она представляла угрозу. — Рита, что происходит? — строгим, отеческим тоном спросил Артур. Кирилл молчал, но в его глазах я заметила нечто страшное. Он будто понял, что со мной происходило все эти месяцы, и сейчас просматривал это кино в собственных мыслях. — Говори сама, — устало всплеснул руками Сашка. Он был абсолютно обессилен и беспомощен. — Мы поможем тебе. Я обещаю. — Да что происходит, мать вашу? — закричала Алина, разворачивая меня к себе. Глаза подруги горели праведным гневом. Она переводила взгляд с меня, на Сашку с блондинкой и обратно. Я долго молчала. Мне казалось, что проходила вечность. Часы тикали, чайник кипел, дождь за окном усиливался, тьма сгущалась. Всё жило, а мы застыли. Из-за лжи. Сказать правду было свыше моих сил. Я едва удерживалась на ногах. — Пошёл ты, Громов. И свою шлюху забери туда же, — угрожающе тихо и медленно сказала я, чувствуя, как изнутри меня пожирали гнев, обиды, ярость, бешенство, боль. Любовь исчезла. Осталась только тьма. Они никогда не забыли бы этих слов. Нет. Они не простят меня. И хорошо. Так будет лучше для всех. Я сделала попытку выйти, но Саша преградил мне путь. Мои слова явно задели его в той степени, на которую я рассчитывала, даже больше. Он больше не смотрел на меня. Он глядел куда-то в стену, а изумрудная гладь его глаз подёрнулась огнём злости и разочарования. Правильно. Ненавидеть меня будет проще, чем пытаться спасти. — Ты почти четыре месяца употребляла наркотики. Месяц сидишь на кокаине. Ты была на третьем месяце беременности, но из-за своего дерьмового образа жизни потеряла ребёнка. Вчера ты приехала к Саше в больницу. Тебя привёз Никита. У тебя был выкидыш. Ночью ты уехала с Никитой. И сегодня в ванной… твои зрачки… Ты снова приняла что-то, — ровным, обессиленным и отстранённым тоном произнёс Сашка. Его явно мутило. Он был бледен. Потные волосы лежали на лбу неухоженными паклями. Я почувствовала, что пропасть под моими ногами разверзлась. Я так долго ждала этот момент, и вот он настал. Я летела вниз с невероятной скоростью, а мои внутренние органы прижались к стенкам тела. Я обернулась к Алине, и взгляд её глаз ударил меня как пощёчина. Подруга не сомневалась в правде этих слов. Конечно, Сашка никогда не врал, никогда. И его было почти невозможно обмануть. — Это правда? — одними губами произнесла Алина. По моему взгляду она окончательно всё поняла. Подруга была в ужасе, схватилась за волосы, отворачиваясь от меня. Мне хотелось смеяться. И плакать. Я ненавидела всё в этот момент: запах кофе и китайской лапши, звуки дождя за окном, пыль на полках, слабый ламповый свет, лёгкий блюз на фоне этой катастрофы и луну, молча наблюдавшую за развернувшейся на Земле картиной. Я ненавидела Никиту и Марка, которые дали мне таблетки, ненавидела Алину, которая с такой тревогой смотрела на меня, ненавидела Артура, побелевшего от страха, ненавидела Сашу, который ради моего же блага выпотрошил правду, ненавидела блондинку-медсестру, которая магическим образом оказалась сегодняшним вечером в этой квартире, ненавидела Кирилла, моего любимого Кирилла, которого я предала и которому причинила так много боли. Немигающим, безумным взглядом я прожигала пол, надеясь, что он рухнет прямо подо мной. Но тщетно. Пол оставался на месте. Я увидела тень рядом со мной. Я была уверена, что это Кирилл. Но передо мной возникла массивная фигура Артура. Он пристально вглядывался в мои глаза. И, разумеется, моментально во всём убедился. Я поняла это по загоревшемуся гневу в его топазовых глазах. — Я знаю отличную клинику, — сказал он Кириллу, не отрывая взгляда от меня. Я вдруг вспомнила того Артура, который участвовал со мной в гонках. — Я не поеду, — устало возразила я, но Артур меня словно не слышал. — Поедем на моей машине, — говорил он, переведя взгляд на Кирилла. — Ты слышишь меня?! — закричала я. Артур глянул на меня с такой яростью, что я могла бы отлететь к противоположной стене, будь у его глаз способность к телекинезу. — Ты поедешь в клинику сейчас же, поняла?! — рявкнул он своим фирменным басом, от которого стены квартиры задрожали. Я вздрогнула как от удара. — Так, всё, хватит, — пролепетала я, опуская голову, не в силах встретиться с взглядом кого-либо из ребят. Я сделала попытку выйти из гостиной, но Артур ловким и быстрым движением перехватил меня, сжал оба моих запястья в своих огромных ладонях. И тут в моей голове заскрежетал злополучный рубильник. Страх сработал как катализатор, придав мне силы. Я выставила вперёд колено, прямо как учил меня Артур. Удар пришёлся ему в пах. Хватка мгновенно ослабла, и я, вырвав свои запястья из ладоней друга, вылетела из гостиной. За моей спиной раздавались крики компании. Я бежала, едва ли видя что-то перед собой. Я плыла в котле с едкой, жгучей жидкостью, которая вязко сковывала все мои движения. Дверь лифта. Нужно добраться до лифта. Я почти достигла своей цели, когда на моей талии неожиданно до мурашек знакомые руки сплелись в крепкое кольцо, обездвиживающее меня полностью. — Пожалуйста, не вырывайся, — шепнул Кирилл успокаивающим голосом. Но я слышала дрожь. Я чувствовала её. Я ощущала его боль всем своим нутром. И мне отчаянно хотелось надавить на неё, чтобы он вышвырнул меня, как то существо в моём кошмаре. Но не хватало… не хватало ничтожности, чтобы пойти на это. Я кричала. Кричала, чтобы он отпустил меня. Кричала от отчаяния. Вырывалась со всей силы, на которую была способна, но он был сильнее меня. Я видела, как двери квартир открывались, как любопытные и недовольные соседи уставились на безумную девчонку в их подъезде. Кирилл что-то говорил им. Я слышала голос Алины, Артура, Сашки. Неожиданно в нос ударил аромат женских духов. Алина пахла иначе. Неожиданный укол в плечо заставил меня ахнуть. Я испуганно посмотрела по сторонам, но видела лишь смутные силуэты кругом. Сознание затянул туман забвения. Лёгкость в теле и тяжесть в голове заставили меня присесть. Но я не успела. Чьи-то сильные руки подхватили меня. Последнее, что я увидела перед тем, как провалиться в сон, были глаза Кирилла. Мысленно я цеплялась за них, как за спасательный плот. Последним, что я услышала, были слова Артура: — Мы поможем ей, брат. Всегда ли человек достоин помощи? Всегда ли она ему по-настоящему нужна? Возможно, порой, лучшей помощью оказывается её полное отсутствие.