Дрифт 2. За поворотом

… Моя душа будет сражаться до последнего Я не позволю сдаться ей…

Разлепляю веки, чувствуя, как голова с каждой минутой наливается свинцом всё больше и больше, словно цистерну наполняют густым и тяжёлым веществом. Перед глазами стоит плотная водная гладь, как будто я открываю глаза не в постели, а в океане. — Чёрт возьми, — шепчу сама себе. Вхожу в ступор от того, что с моих губ не срывается ни звука. Кажется, голос пропал. В горле першит от странного привкуса горечи и рвоты, словно кто-то сунул мне в рот нечто испорченное. Что-то тошнотворное, липкое на моих губах. Как хорошо, что со дня последнего приёма пищи прошли минимум сутки, иначе мой желудок тут же прочистился бы от собственного кисло-тухлого запаха. Сердце неприятно быстро стучит. Каждый удар отражается от стенок головы, заставляя виски болезненно пульсировать. Тело находится в состоянии паралича несколько секунд. Не могу шевелить ни руками, ни ногами, даже сжать пальцы становится для меня настоящей пыткой. Живот скручивает от боли, но я не могу ни кричать, ни звать на помощь. Горло будто передавили чем-то жёстким. Не знаю, сколько времени проходит, прежде чем я начинаю ощущать странные подрагивающие движения собственных конечностей. Делаю глубокий вдох и медленно приподнимаю корпус на локтях. Голова, словно вулкан, взрывается вспышками боли. Морщусь, дотрагиваясь до макушки. Понимаю, что волосы спутаны, и на них явно что-то липкое. Точно. Вчерашний бокал мартини. Кажется, я пролила его на стол, а потом свалилась туда же головой. Или я что-то путаю? Оглядываюсь по сторонам, узнавая окружающую обстановку. Из одежды замечаю на себе лишь безразмерную белую рубашку в клетку и нижнее бельё. Уже лучше. Медленно, с огромным трудом свешиваю ноги с кровати. Перед глазами всё расплывается. Ни один предмет не принимает чёткого очертания. Вся реальность какая-то смутная, покрытая пеленой похмельного тумана. Голова идёт кругом и неприятно гудит. Я словно сижу не на кровати, а в лодке, которая вздумала плыть в шторм. — Надо встать, — говорю сама себе, но слов не слышу. Изо рта, помимо зловония, вылетают лишь хрип и шёпот. Поднимаюсь на ноги, по ходу хватаясь за каждый попадающийся под руку предмет. Колени подгибаются, а под ступнями словно разбросано разбитое стекло. Хватаюсь за холодную металлическую ручку и вываливаюсь из душной комнаты в тёмный коридор. Кажется, сейчас ночь, но в комнате почему-то горит свет. Странно. В коридоре значительно прохладнее. Чувствую, как лёгкие медленно заполняются свежим воздухом, а по телу лёгкими мазками пробегают мурашки. На пару секунд боль в животе и голове утихает. Вижу свет на первом этаже и начинаю аккуратно двигаться к лестнице. Мои шаркающие шаги разлетаются по всему дому тихим эхом. Мне нужна вода, как можно скорее. Горло сдавливает что-то острое. Захожусь громким кашлем, сворачиваясь пополам. Резкая боль разносится по всему телу, словно эхо в пустынном месте. В глазах начинает двоиться. Хватаюсь за перила, но моя ладонь резко съезжает вниз, словно дерево покрыто маслом. Тихо взвизгиваю, когда ноги на третьей ступени подгибаются, и моё тело с грохотом летит вниз. Летя с лестницы, больно прикладываюсь о ступени головой, из-за чего в ней взрывается бомба. Всё тело гудит от боли. Скорее чувствую, чем осознаю, как из глаз брызгают слёзы. Как же больно. Лежу на полу лицом вниз, упираясь в твёрдую поверхность ладонями. Сердце гулко стучит, а я продолжаю тихо всхлипывать. Какое-то внутреннее чутьё подсказывает мне, что в помещении есть ещё кто-то. Справа от меня различаю тихие шаги. Кто-то присаживается рядом со мной, кладёт тяжёлую ладонь мне на голову и сжимает мои волосы, приподнимая верхнюю часть моего тела с пола. Мне хочется кричать от боли, но вместо этого я продолжаю молча глотать слёзы. — Ну как? Полетала? — усмехается парень. Он ужасно зол. Глаза разрываются от ярости и метают молнии, которые больно врезаются в моё тело. Чувствую, как по моей щеке медленно ползёт слеза. — Кирилл, что ты хочешь? Что ты делаешь? — тихо выдаю я. Наконец, голос возвращается ко мне. Кирилл оглядывается по сторонам, словно ищет кого-то или что-то, затем крепко сжимает мой подбородок. Может, он смотрел, нет ли свидетелей? Парень наклоняется прямо ко мне, смотря в мои глаза решительным взглядом. От него по всему телу ползут холодные мурашки. Не те мурашки, такие привычные моему телу и моей влюблённой в юношу душе, такие приятные и трепетные. Эти мурашки напоминают поверхность стального лезвия, раз за разом прокатывающегося по спине, рукам, животу и груди. Чувствую, как меня начинает бить сильная дрожь. Откуда-то перед глазами начинают появляться цветные круги, словно выплывающие из тумана. — Выбиваю из тебя дурь, идиотка, — резко выплёвывает Кирилл. Я морщусь от боли, когда он грубым движением ставит меня на ноги. Едва удерживаюсь, чтобы не свалиться снова. Попытку схватиться за Кирилла, как за предмет опоры, юноша пресекает, перехватывая мои запястья и хватая уже ватное тело за плечи. — Отпусти, пожалуйста, — умоляюще шепчу я, пытаясь сфокусировать зрение на глазах Кирилла. Как только мне это удаётся, с ужасом замечаю, что голубой оттенок его прекрасных глаз стал грязно-коричневым с чёрными, обсидиановыми крапинками. Обсидиан. Я совершенно точно видела эти глаза прежде, но они не принадлежат Кириллу. — Отпустить? — с невыносимой ненавистью в голосе спрашивает Кирилл. Его сильные пальцы так крепко сжимают кожу на моих руках, что я вскрикиваю. — Отпустить тебя, стерва?! Ты угробила всё к чёртовой матери. Угробила меня. Угробила Минаева, сестру, свою мать, Артура. Ты угробила НАС! Угробила ЕГО! Звонкая пощёчина отбрасывает меня обратно на пол, да с такой силой, что в моих глазах начинают плясать звёзды. Падаю я весьма удачно, поскольку головой ударяюсь о мягкий ковёр. Но кожа на лице горит адским пламенем. От шока поначалу не могу до конца осознать, что произошло на самом деле. Сажусь на полу, держась за ушибленную щёку. Слова Кирилла гулким эхом отзываются в спутанных мыслях. Понимаю, что должна злиться на него или хотя бы почувствовать хоть что-то при упоминании мамы, Маши, Артура и Серёжи. Но в голове вертится вопрос: кого ЕГО. Кто этот ОН, кого я, по словам Кирилла с чужими глазами, угробила? Я боюсь поднять голову. Боюсь взглянуть на Кирилла. Что он делает? Как может? Но долго терзать себя сомнениями мне не приходится. Кирилл настигает меня в один широкий шаг и хватает за подбородок, заставляя взглянуть на него. Несмотря на пелену слёз, которая стоит у меня перед глазами, я всё же вижу Кирилла, чужого Кирилла. Мой Кирилл не стал бы так со мной обращаться. Но разве ты не заслужила всего этого, Рита? Кирилл долго прожигает яростью своих чёрных глаз моё лицо. У меня даже возникает смутное ощущение, что оно начинает в действительности гореть. — Ты, — медленно начинает говорить он, дыша мне в губы запахом табака и незнакомой карамельной свежести. «Этой карамелью всегда пах…» — Ты убила моего ребёнка. Моего сына, — шепчет Кирилл. Моя душа начинает биться в истерике, в чугунной клетке внутри моего тела. Чувствую, как сердце буквально останавливается в груди, больно давит на грудную клетку, намереваясь выскочить из неё, выдолбить огромную дыру и в душе, и в теле. Взгляд застывает на глазах, к которым медленно возвращается привычный голубой оттенок. Это всё же мой Кирилл? Неужели это мой Кирилл? «Марк. Так всегда пах Марк». Мысли хаотично кочуют по моему безвольному разуму, пока я пытаюсь понять смысл сказанных Кириллом слов. Юноша медленно переводит взгляд на мой живот. Я чувствую тупую боль в области между ног и украдкой, едва шевеля головой, поскольку Кирилл всё ещё сжимает мой подбородок, опускаю взгляд на свою рубашку. По белой ткани медленно растекается пятно крови. — Чёрт, — охаю я, отталкивая от себя Кирилла, и ползу в сторону лестницы. Но тут я едва не теряю сознание от резкого и неожиданного звука, разносящегося, будто снежная лавина, по всей квартире. Детский плач. Плач, который очень похож на плач Машки, младшей сестрёнки, когда она только родилась. Я застываю на месте в нелепой позе на карачках, словно собачка. Вновь гляжу на рубашку. Кровь продолжает вытекать прямо из промежности, капая огромными каплями на пол. Слёзы обильным потоком хлещут из глаз не столько от боли, сколько от этого ужасного звука, этого пугающего своей пронзительностью детского плача. Откуда он?! Он разрезает мне голову на части огромной мачете. — Ребёнок! — воплю я, вскакивая на ноги. Обезумевшими глазами смотрю на Кирилла, который с таким же безумием и необузданной яростью пялится на меня, сжав ладони в кулаки. — Где он?! Где он плачет?! Начинаю хаотично носиться по первому этажу, заглядывая под каждую подушку, в каждый ящик, в каждый шкафчик, пытаясь отыскать источник собственного безумия. Плач становится громче, но я не в силах понять, откуда он исходит. — Где он? — рычу я себе под нос, пуская в стену стеклянную вазу, стоявшую на журнальном столике. Осколки водопадом рассыпаются по прожилкам между кладками кафеля, блестят как звёзды. — Где мой сын? Боль в животе и спине напоминает о себе, скребясь острыми когтями по моим внутренним органам. — Думай, идиотка, — шепчет Кирилл, хватая меня за шею и утягивая вместе с собой на второй этаж. Покорно подчиняюсь, поскольку всё, что мне нужно сейчас, это отыскать источник этого ужасного звука. Кирилл толкает меня в нашу спальню, где я была буквально десять минут назад. Только сейчас замечаю в углу спальни детскую кроватку, с белым балдахином и подвешенными над постелькой игрушками в виде звёзд. Бьюсь об заклад, что, когда я проснулась, в этой комнате не было этой кроватки. Дыхание становится сдавленным, словно кто-то передавил мне горло. Чувствую за своей спиной цепкий взгляд Кирилла. — Иди и посмотри, — громко велит он, весьма ощутимо ткнув меня ладонью между лопаток. Ноги становятся здоровенными и тяжёлыми каменными изваяниями. Время замедляет свой ход, и я движусь медленно, словно в замедленной съёмке, где ты никак не можешь добраться до желаемой цели. Кроватка стоит прямо у окна, из которого прозрачно льётся солнечный свет. Минутку. Когда я проснулась, на дворе совершенно точно была ночь. Я слегка улыбаюсь, потому что плач медленно затихает, сменяясь смешным, детским чмоканием и даже лёгким смехом. Глухой стук моего сердца заглушает все звуки в этом мире. Я миную последние сантиметры и заглядываю в кроватку. И тут же отлетаю от неё, прикрыв рот ладонью. Страх холодным огнём оплавляет всё моё существо. Трясущимися ладонями я утираю пот со лба. — Нет, — шепчу я. — Нет!!! Набираюсь смелости снова заглянуть в кроватку, до крови прикусив сначала язык, а потом нижнюю губу. Кровь металлом струится по моему рту и ударяет медным запахом в нос. Кровь везде. Белая детская простыня окровавлена. А на ней сверху лежит маленькая голубая подушечка, под которой что-то подрагивает. Кровавое пятно на подушке растягивается также быстро, как и на моей рубашке. Быстро хватаю подушку, желая увидеть, что же под ней шевелится. Мой душераздирающий крик разрезает тишину спальни… Глубокая пучина безумия и скорбного отчаяния затягивает меня своими огромными лапами в свой костяной дворец из переломанных душ и рассечённых мечами жестокости судеб. Под подушкой ничего нет. — Я не понимаю, — шепчу я, стараясь усмирить ошалевшее сердцебиение. И тут слышу тихий голос за окном, зовущий моё имя. Хмурюсь, ведь голос мне так знаком… Слегка приоткрываю белоснежную шторку и с ужасом вижу там… Кирилла. Кирилла, который испуганно машет мне рукой и велит спуститься вниз. Его знакомые голубые глаза с зелёными прожилками и золотыми крапинками. Это ОН! Настоящий. В своей бессменной белой футболке, отчаянно орёт мне, чтобы я спускалась. Дверь подъезда нашего дома выглядит совершенно безумно, словно вырезанная прямиком из какого-нибудь городского фэнтези: стальная, с десятью задвижками и обвитая толстым плющом, испещрённым огромными серебряными кольями. Если Кирилл там, внизу, то кто тогда стоит за моей спиной? Я медленно сглатываю тугой, ледяной комок страха. Как там обычно нужно действовать? Давай, Рита, вспоминай «Обитель зла» или «Лару Крофт». Но все киношные инструкции вылетают у меня из головы. Я лишь медленно поворачиваюсь к «Кириллу» лицом. Он по-прежнему стоит в дверном проёме, такой же, какой был, абсолютная копия моего Кирилла. Даже под глазами такие же синяки. Только вот цвет глаз снова изменился, стал обсидиановым. И этот терпкий запах карамели. — Где мой сын? — спрашиваю я. Перед моими глазами всё кружится, словно я, от нечего делать, уселась на карусель. Что за безумие здесь происходит? — Ты хотела сказать, наш сын, — безразлично поправляет лже-Кирилл. И тут моё сердце наполняется не только ледяным страхом, но и отравляющей ненавистью и злобой. — Нет, — рычу я, хватая лже-Кирилла за грудки и впиваясь в его футболку ногтями. — Мой сын! Где мой сын?! Выталкиваю юношу из спальни и прислоняю спиной к перилам лестницы. Мне плевать на то, что одно моё неосторожное движение, и парень полетит вниз и расшибёт голову о кафель. И тут ничуть не испуганный самозванец начинает смеяться. От его смеха мои органы скручиваются от новой волны удушающего страха. Я продолжаю сжимать ткань его футболки и непонимающе смотрю на то, как он буквально умирает со смеху. — Вот он твой сын, — хохочет он, доставая из кармана пакетик с белым порошком. С ужасом смотрю на наркотики, чувствуя невероятный, шокирующий холод в области собственного сердца, словно оно больше не бьётся. Глаза лже-Кирилла, колючие и жесткие, с дьявольским весельем рассматривают моё исказившееся от страха и непонимания лицо. — Тварь, — шепчу я и делаю неуклюжую попытку столкнуть юношу вниз, но он оказывается куда ловчее меня и намного сильнее. Лже-Кирилл переворачивает нас двоих, больно прикладывая мою спину к перилам, и со всей силы толкает меня вниз. Слышу лишь хруст ломающихся перил и собственный крик. Кричу так громко, словно это может мне чем-то помочь. Жду, когда моё тело ударится о землю, но мой ужас прерывается мягким женским голосом. — Тише! Тише! — шепчет он. Такой красивый и успокаивающий. Так похож на голос… мамы. Мама? Я умерла? Я в раю? Распахиваю глаза. От яркого больничного света всё вокруг начинает блестеть цветными кругами. Спустя несколько секунд моего ужасного пробуждения моя душа вновь покидает тело, на этот раз улетая в мир без сновидений. Капли осеннего ливня водопадами стекают по окнам старой квартиры на Цветочной улице. Безукоризненный сверхсовременный ремонт всё равно не изменит это трёхкомнатное жилище. В памяти Артура оно навсегда останется хрущёвской советской квартиркой, где каждую субботу дедушка с друзьями пели песни на кухне под аккомпанемент гитары. Строчки главной «заводилы» всех дедовских компаний «Однажды морем я плыла…» до сих пор вертятся у Артура на языке. Сегодня состоится презентация нового трека Кирилла. Уже с утра друг пишет Артуру о том, как он недоволен, что его «брат не сможет присутствовать на таком важном мероприятии». Самому Артуру хотелось бы поддержать друга, да и Ритку, ведь она впервые выйдет в свет после той «пабликовой бомбы» об их романе с Кириллом. Но больше всего Артуру хочется увидеть Алину, забыть обо всех проблемах, закутавшись в золотые, пахнущие лавандой кудри, поддержать её в связи с приездом непутёвого брата. Неприятное предчувствие не даёт Артуру покоя с самого утра, щекоча и без того расшалившиеся нервы. Рита не выходит в сеть который день. Алина, Сашка и Кирилл уверяют его в том, что всё хорошо. Но какое-то навязчивое чувство страха сосёт его под ложечкой. Больше всего Артура волнует мать. Салтанова Диана Андреевна (после развода женщина вернула себе свою девичью фамилию) в последнее время сильно закрылась в себе, хотя раньше была самой весёлой и жизнерадостной женщиной города, буквально душой любой компании. И дело тут давно уже не в отце. Артур понимал это. Мать чем-то сбита с толку. И, разумеется, Артур понимал, что это как-то связано с тем странным разговором между Дианой и Олегом, разговором, которому сам Артур стал «случайным» свидетелем. Красивые золотые локоны матери (так похожие на локоны Алины) собраны в тугой и строгий пучок на затылке — первый признак того, что мама чем-то озабочена. Раньше она любила носить красивые и уточнённые причёски, даже после развода старалась оставаться такой же, какой была всегда, позитивной, верить в людей и в добро, и в собственную безукоризненную привлекательность. Артур медленно помешивает сахар в чашке с ароматным женьшеневым чаем, пока Диана Андреевна готовит сыну завтрак, перед тем, как снова убежать на работу в свой магазин. Мать Артура является владелицей весьма крупной сети магазинов модной одежды (и добилась она этого с абсолютно небольшого вложения Золотарёва-старшего) и всегда ответственно относится к своей работе, поскольку она ей действительно нравится. Артур понимает, что тянуть с разговором нельзя. Его отъезд назначен на воскресенье. А весь субботний день он намерен провести с бабушкой и дедом в их загородной резиденции. — Мама, я хотел с тобой поговорить кое о чём, — неуверенно начинает он. Стройная фигура Дианы Андреевны ловко переворачивается на каблуках домашних тапочек, ставя на стол тарелку с аппетитно пахнущими сырниками. Яркие карие глаза выжидающе глядят на сына. Да уж, как так вышло, что собственная девушка, никакого отношения не имеющая к Диане Андреевне, вышла абсолютной копией его матери, когда он сам ничуть не неё не похож? Зато по иронии судьбы от ненавистного отца он унаследовал всё, вплоть до походки и интонации в голосе. Хотя, всё же внутреннее содержание юноши было оплотом его матери, её родителей и банды, которая оставила глубокий шрам в сердце Артура. — Я тебя не поблагодарила за твою помощь. Ты столько сделал за эти недели, — улыбаясь, шепчет она и подходит к Артуру, чтобы потрепать его шевелюру. Юноша целует ладони матери. Нежность они позволяют себе очень редко. Диана Андреевна привыкла быть строгой и прямолинейной, а Артур сдержанным и хладнокровным. — Да не за что. Это меньшее, что я мог сделать, учитывая, что пропал на полгода, — говорит Артур, пока мама присаживается напротив него, по противоположную сторону белого столика. — О чём ты хотел поговорить? Артур решает не ходить вокруг да около. — Две недели назад, когда я только приехал, дядя Олег был здесь, — уклончиво говорит Артур, мысленно рисуя в голове события того вечера. Дядя Олег долго спрашивал Артура о Рите, о Кирилле, о том, как прошёл тур, и о том, когда его дочь, наконец, приедет. Артур отвечал сухо, но достаточно убедительно, чтобы Олег успокоился и не переживал за дочь. — Да, — спокойно кивает Диана Андреевна. Женщина всегда отличалась особенным спокойствием и хладнокровием. Она всегда оставалась сильной и непоколебимой. И её сила давала трещину лишь с отцом Артура, сыном и ещё семьёй Риты, члены которой были самыми близкими друзьями Золотарёвых. И сейчас Артур чувствует, как стена непоколебимости его матери заметно рушится. При упоминании об отце Риты что-то в ярких карих глазах всё же загорается. И этот огонь совершенно не нравится Артуру. — Вы говорили о каком-то секрете, о тёте Юле, которая вроде как взялась о нём болтать и о том, что мы с Ритой не должны ничего знать. Мама, если между тобой и Олегом есть тайна, я не требую говорить о ней. Но я хочу знать, почему это так важно. И почему Рита и я не должны знать об этом. — Во время декламации своего короткого, но убедительного монолога Артур не сводит пристального взгляда с глаз матери, готовый в любой момент считать малейшее шевеление эмоций на её каменном лице. Также ведёт себя и Диана Андреевна. Они слишком хорошо знают друг друга. Артуру никогда не удавалось обмануть мать, а ей обмануть сына. Диана Андреевна слабо улыбается, опуская голову. — Ты подслушивал, Артур, — строго, но с любовью в голосе говорит она. Любопытность сына она всегда поощряла. — Знаю, — кивает Артур. — И мне не стыдно. Я знаю, что просто так я бы ничего не узнал о тебе. Ты никогда не говоришь со мной о себе, мама. Артур берёт ладонь матери в свои руки, чувствуя щемящую тоску в сердце. С удивлением он замечает, как горло начинает пощипывать от набежавших слёз. Он мужественно сдерживает их внутри. Диана Андреевна поднимает на сына уставший взгляд. — А ты много говоришь со мной о себе, сынок? — парирует она, рассматривая сына с такой же печалью. Диана Андреевна слегка поглаживает Артура по шершавой мужской щеке. — У тебя вон уже щетина, а я и не заметила ничего. Постоянно тебя на руках укачиваю, как в детстве. А тебе уже двадцать два скоро. Тут телефон женщины разрывается от громкого телефонного звонка. Сын и мать вздрагивают, расцепляя ладони. Хлюпнув носом, Диана Андреевна отвечает на звонок и после недолгого разговора поднимается с места. — К чёрту, — шипит она, устало упирая ладони в исхудавшие бока. Артур молча наблюдает за измученной матерью. — Если хочешь узнать правду, копай сам. Тут брови юноши в удивлении ползут наверх. Мать смотрит на него с вызовом. — Я дала клятву одному человеку, что я буду молчать. И я останусь верна этой клятве. Но это не значит, что ты сам не можешь узнать правду, — говорит Диана Андреевна и чмокает сына в щёку. — Мам, мы же не в дешёвой мыльной опере, правда? — усмехается Артур. Его мать начинает смеяться. Но этот смех совершенно не нравится Артуру. Он наигран и истеричен. — Сынок, ты даже не представляешь, насколько мы близки к этому, — устало отмечает она и, повесив на плечо сумку, растворяется в коридоре. Артур прожигает взглядом картину Рембрандта «Блудный сын в таверне», висящую прямо напротив него. Из коридора доносится голос матери, который оповещает его о том, что она вернётся вечером, в пять часов. Затем следует тихий звук захлопывающейся двери. «Если хочешь узнать правду, копай сам», — в этом вся мать. Она всю жизнь учила Артура самостоятельности. Именно поэтому он не воспользовался отцовскими деньгами, которые до сих пор таятся в семейном сейфе в банке. Именно поэтому он не выносит предательств и лжи. Именно поэтому он принимает решение разгадать загадку своей матери. Артур опрокидывает в себя последние капли чая и быстрым шагом, минуя длинные, богато обставленные коридоры, заходит в спальню матери. Здесь всё изменилось со дня отъезда отца. Большую двуспальную кровать Диана Андреевна сменила на более роскошную, с тяжёлыми шторами из дорогой ткани. «После развода женщина живёт шикарной жизнью», — вспоминает Артур слова матери, которые она говорила своим подругам. Но он сам-то знал, что это лишь внешнее прикрытие матери, которая упорно скрывает свою боль внутри. Все стены увешаны кучей старинных картин и пейзажей восточных мечетей. Телевизор Диана Андреевна не держит в доме из принципа, что успешные люди его никогда не смотрят. Да она никогда особо и не любила его смотреть. Ей вполне хватает маленького ноутбука и кучи полок с книгами, которые она, кстати, все читает. Большой шкаф-купе полупустой, поскольку мать Артура предпочитает минимализм в одежде, хотя это не относится к обуви, которую она любит покупать, не задумываясь о её количестве в шкафу. Небольшой стол из красного дерева, стоящий прямо у окна, украшают десятки семейных фотографий. Диана Андреевна даже не убирала фотографии со своим бывшим мужем, поскольку ей нравились его общие фото с сыном. Артур прекрасно знает, где мама прячет все свои секреты. Спасибо его детской любопытности. Юноша быстро проходит в комнату, полностью пропахшую материнскими духами и ароматическими маслами. Его путь лежит прямо к небольшому, но изящному позолоченному туалетному столику, загромождённому кучей цветных флаконов и бутылочек. Прямо за ним скрывается небольшой отсек отрезанных обоев, за которыми висит маленький золотой ключик. Прямо как у «Буратино». Только вот Артур сейчас не ищет волшебные секреты папы Карло. Сжав в ладонях знакомый ключик, Артур проходит к тумбочке, стоящей прямо у изголовья кровати. Самый нижний ящик всегда закрыт. Раньше мама хранила там заначку, важные документы, секретные флешки с материалами о нелегальном бизнесе отца и сигареты, которые почему-то Золотарёв-старший в доме не приветствовал, хотя сам время от времени выкуривал кубинские сигары. Артур открывает ящик и, порывшись в нём несколько минут, с разочарованием понимает, что с тех пор, как он заглядывал туда в последний раз, ничего не поменялось. Разве что документы отца и его флешки пропали, и сигареты мама теперь держит прямо на тумбочке. — Чёрт, — рычит Артур, разочарованно захлопывая ящик. Он ещё раз обдумывает вероятность того, может ли объект тайны скрываться в квартире. Возможно, мама держит это что-то в своём личном сейфе. А, если это вообще тайна, которая существует лишь на словах? Какой-то случай из жизни? «Такими темпами я сам себя заведу в тупик», — мелькает мысль в голове Артура. Но негативные размышления тут же прерываются именем Юлии, неожиданно всплывшей в памяти. Судя по воспоминаниям, Юлия в жизни его семьи была всего лишь одна. Это Юлия Агеева, тётя Марка, и по совместительству женщина, которая помогала при родах Дианы Андреевны, поскольку женщина отказалась рожать в роддоме, а подарила жизнь сыну в загородном доме родителей мужа. Артур бросает взгляд на фотографию со дня собственного рождения. На ней все люди, которые присутствовали в тот день. Юноша берёт в руки большую красивую фотографию в чудесной белоснежной рамке, отделанной жемчугом. Вот он на руках у отца, рядом с отцом счастливая мать, по правую руку от неё отец Риты и тётя Анжела, по левую бабушки и дедушки со стороны родителей, пара родственников и та самая Юлия, черноволосая и полная женщина, всегда носившая на губах яркую красную помаду. Артур хмурится и достаёт фотографию из рамки. Бог знает, отчего эта идея рождается у него в уме. Но как видно не зря. К деревянной пластине на скотч аккуратно приклеена ещё одна фотография, куда меньше чем та, что вставлена в рамку. Артур чувствует, как его сердце начинает бешено стучать в груди, словно ему вот-вот предстоит выступать перед многомиллионной публикой. Он чувствует острый укол разочарования. На фото всего лишь Диана и Олег в обнимку на одной из старых родительских тусовок. Только вот год на обороте фотографии, 1990. Артур чувствует, как его ладони потеют. Насколько ему известно с дядей Олегом мать познакомил как раз отец. «А мама с отцом познакомились только в девяносто втором. Выходит, что мама всё это время скрывала, что была знакома с дядей Олегом задолго до знакомства с отцом. И для чего она скрыла это? И почему спрятала фото, единственное, судя по всему?» — Чёртов сериал, — шипит Артур, чувствуя неприятное жжение гнева внутри. Мало того, что Минаеву удалось превратить последние месяцы его жизни в сюжет для написания сценария остросюжетного боевика, а лучший друг и подруга ухитрились впутаться в безумную историю любви, достойную «Ромео и Джульетты», так теперь ещё и мать создаёт почву для очередной чреды детективных расследований и тайн в ночи. Мало было что ли ей детских игр, придуманных специально для Артура ею и его дедушкой в детстве? Они придумывали занимательный сюжет мини-сказки, рисовали карты, если они понадобятся при поиске сокровищ (в основном это были сладости и дорогие подарки, но подарки были не только для Артура, но и для его друзей), прокладывали длиннющие маршруты, из-за чего мальчик мог пробыть весь день на улице. А иногда весь вечер эти двое любителей детективов могли инсценировать сюжет какого-нибудь рассказика Артура Дойла, в котором Артур, разумеется, выступал в роли сыщика. Артур принимает решение поговорить с Юлией, которая работает в областной больнице Королёва в родильном отделении. Найти её не составляет особого труда, поскольку благодаря своему бывшему хобби Артур знает родной город наизусть. А точнее его дороги. С помощью своего обаяния он уговаривает одну из молоденьких медсестёр проводить его прямо к Юлии, которая очень кстати отходит в столовую на обед. Артур замечает знакомое приятное лицо старой маминой подруги за столом в окружении трёх женщин разных возрастов, которые с упоением и открытыми ртами слушают то, что Юлия рассказывает им, активно жестикулируя руками. Женщина даже не может поесть спокойно, так она увлечена рассказом. И в этом вся тётя Юля. Артур даже непроизвольно улыбается, вспоминая, как в юности они с Марком и Серёжей подслушивали её рассказы о развратных медсёстрах, когда она приходила жаловаться к Диане Андреевне на порочность персонала больницы. Артур быстро минует светлое, знакомое до жути помещение. Он провёл здесь несколько бессонных ночей в обнимку с десятками стаканов кофе и в компании Минаева и Марка, ожидая, когда Рита придёт в себя после аварии. — Здравствуйте, дамы, — улыбается он. Женщины инстинктивно поднимают головы и начинают с интересом разглядывать молодого, привлекательного юношу. Тётя Юля сначала долго смотрит на Артура, пока её пухлые красные губы расползаются в широкой улыбке. — Артурчик, дорогой, — кричит она и бросается к Артуру с поцелуями и объятиями, которые юноша терпит с наигранным энтузиазмом. Он и правда рад видеть женщину, которая помогала при родах матери, но этой любви к объятиям и поцелуям он никогда не разделял. — Ты так похорошел. Настоящий итальянец с обложки. — Испанец, тётя, — смеётся Артур. Тут Юля принимается в, наверно, миллионный раз рассказывать, что она первая увидела его красивую головушку. — Чем не Алон Делон, а? Да ты даже лучше, — хохочет она и ещё раз обнимает Артура, сжимая его талию настолько крепко, что юноша с трудом дышит. — Тётя Юля… — начинает он, но при виде недовольного лица женщины, виновато прикрывает рот рукой и галантно извиняется. — Юля, мне нужно с тобой поговорить. — Ах ты, засранец, я-то думала просто так пришёл тётю проведать, — наигранным обиженным тоном дуется Юлия под общий смех своей компании. — Я же не с пустыми руками, — заговорщически улыбается Артур и достаёт из внутреннего кармана куртки купленный по дороге топазный кулон на серебряной цепочке в синей бархатной коробочке. Украшения — Ахилесова пята Юлии. Она готова была принимать такие подарки дни и ночи напролёт. После длинной речи благодарности «моему красавчику» и восхищённых взглядов от познакомленных с ним Юлией женщин Артуру всё же удаётся вывести болтливую тётку в небольшой парк прямо во дворе больницы. Листья на деревьях буквально разорваны на две части: часть из них по-летнему остаётся насыщенно-зелёного цвета, а другая часть уже приобретает цвет буйства красок жёлтого, оранжевого и красного. Похожее раздвоение кроется в душе юноши: спокойное лето всё ещё свежо в его памяти, тогда как прошлое и наступающая осень подступают к его горлу большими и колючими лапами. Пока Юлия и Артур медленно прогуливаются по широкой асфальтированной дорожке в окружении осенних деревьев, та рассказывает о Марке, о том, как она жалеет, что ребята перестали общаться. Под ребятами женщина подразумевает Риту, Серёжу Минаева, своего племянника Марка и самого Артура. По словам Юлии, на её памяти они часто «гуляли и веселились» вместе. — Это та ужасная авария всё разрушила. А потом и смерть Серёжи, — с тоской говорит она, присаживаясь на скамейку. По её лицу Артур понимает, что та едва сдерживается, чтобы не разреветься. — Бедная Рита. Как она? Артур устало вздыхает и повторно рассказывает тетё о том, что с Вышнеградской всё хорошо и что они вновь общаются. — Так о чём ты хотел со мной поговорить? Заговорила тебя совсем, — смущённо улыбается Юлия, хотя по её глазам Артур понимает, что она ничуть не жалеет о своём длиннющем монологе обо всём на свете, который юноша три раза пытался перевести на тему, целью которой и был его визит. — На самом деле, я даже не знаю, что сказать, — уклончиво начинает Артур, только сейчас осознавая, что в лоб спрашивать у Юлии не получится. Да и что он скажет? Я тут на днях подслушал разговор своей матери, и она жаловалась на то, что ты болтаешь о какой-то тайне, так вот расскажи мне, что это за тайна. Артур принимает решение, единственно верное для того, чтобы тётя Юля не надумала себе лишнего и не стала разносить это по всему городу. И этим решение становится ложь, которую он так не хотел вмешивать в своё расследование. — Юля, ты знаешь, на днях я нашёл у мамы старую фотографию, на которой она обнимает дядю Олега. И тут… знаешь… В общем… — Артур принимается фальшиво спотыкаться на каждом слове. Алина бы уже давно дала ему подзатыльник и велела не притворяться. Девушка знала, что Артур никогда не заикается и не заговаривается, а всегда говорит твёрдо и уверенно, чтобы он не говорил. Юлия берёт юношу за руку и смотрит на него такими любящими, понимающими и встревоженными глазами, что Артуру становится стыдно. — Мальчик, ты знаешь, что можешь мне всё рассказать, — говорит она и кивает, давая понять, что внимательно слушает. — Мне кажется, что они что-то скрывают. Что-то, что нельзя знать мне и Ритке. И я так… ошарашен этим. Раньше у мамы никогда не было от меня секретов. А я прямо не нахожу себе места и… не знаю, к кому обратиться, — тихо мямлит Артур, стараясь подбирать как можно более «жалкие» в его понимании слова. И тут Артур видит в глазах Юлии то, чего он добивался и чего так ждал. Женщина виновато опускает голову и глубоко о чём-то задумывается. Артур буквально чувствует исходящее от неё чувство вины и сомнения. На секунду юноша жалеет, что он всё это затеял. По щеке Юлии скользит слеза, которую она тут же утирает ладонью. Артуру никогда не приходилось утешать взрослых женщин, лишь мать, но она особенный человек для него. Юноша аккуратно и неуверенно кладёт ладонь на плечо тёти и наклоняется, стараясь заглянуть ей в глаза. — Тётя Юля, ты в порядке? — тихо спрашивает он глупую фразу, которая первой приходит ему на ум. Юлия поднимает на него такой взгляд, что по коже Артура невольно ползут мурашки. В них столько… вины. — Я просила их рассказать, как только тебе исполнится восемнадцать. Нет же, испугались. А я уже не могу нести такой груз на себе, мальчик, — тихо говорит Юлия, поглаживая Артура по щеке. От нетерпения его ладони начинают чесаться. — Что рассказать? — Твой отец не этот ублюдок Миша. Твой отец — это Олег. Олег Вышнеградский — твой биологический отец, — говорит Юлия, и слёзы обильным потоком брызжут из её глаз. Ощущение такое, словно на надувную куклу нажали, и из её пустых резиновых глазниц хлынула вода. У Артура на несколько минут закладывает уши, словно его резко погрузили в ледяную ванну. Правда похожа на огромную высокую волну, резко обрушившуюся на него, пока он невинно плескался вблизи песчаного берега. Вода смывает всё на своём пути, но со временем медленно возвращается обратно в океан. Так и Артур постепенно успокаивается и начинает мыслить ясно. — Этого не может быть, — тихо шепчет он, веря лишь собственным словам и истории собственной жизни. Его растил его отец, Михаил. Его родной отец бросил его четыре года назад. Его имя стоит в свидетельстве о рождении Артура. — Твоя мать уже была замужем за Мишей. Если бы его семья узнала правду, она бы бросила и тебя, и твою маму, ещё бы отомстили за причинённую обиду. Они были страшными людьми, Артур, погубили многих людей, поверь мне. Ты, разумеется, многого о них не знаешь. Диана, Олег и я договорились, что об этом никто никогда не узнает. Тест ДНК всё равно никто делать бы не стал. Миша и Олег очень похожи внешне: и цвет волос у них один, и глаза голубые, даже подбородки одинаковые. Вопросов у семьи Золотарёвых не возникло при виде тебя. Артур прикрывает глаза от резкой головной боли и потирает их, пытаясь стереть мучительную рябь. От мысли о том, что его двадцать с лишним лет растили в обмане, он чувствует, как пучина гнева укутывает его в свои жёсткие объятия. Разумеется, он знал о тёмных делах своего отца. Или кем он там ему теперь приходится? И о своих бабушке и дедушке он был наслышан. Артур был в курсе всех махинаций с чёрными рынками и представителями закона. Однажды, он даже ухитрился проникнуть в кабинет отца и прочитать отчёты предприятий, находящихся под руководством семьи Золотарёвых. Ему тогда едва исполнилось семнадцать лет, но он был не глупым и весьма образованным подростком, поэтому без труда сумел понять, что, обнародуй он эти документы, и его отец вместе со своими родителями попадёт за решётку на добрый десяток лет. В тот же момент он принял решение никогда не связывать свою жизнь с подобным обманом и скотством. Именно поэтому последние годы Артур так ненавидел себя за связь с продажей наркотиков и нелегального оружия, считал, что сволочная кровь, струящаяся по его жилам, всё же берёт своё. Но выходит, что для него вполне вероятно не всё потеряно, и всю жизнь он недолюбливал вовсе не свою родную семью, а чужих людей. При воспоминаниях об отце и его родителях Артура начинает тошнить: более мерзких людей он не встречал в своей жизни и постоянно корил себя за то, что не может их по-настоящему полюбить. — Тест ДНК говорите, — с трудом произносит он. Прилив решимости стирает в его сознании все остальные чувства. Родители всегда учили его тому, что словам верить нельзя. Он рос с таким принципом. Именно поэтому теперь он намеревался удостовериться в том, что в его жилах действительно течёт кровь Олега. Артур берёт Юлю за руку. Он понимает, что она не врёт. По глазам бы ложь он распознать сумел. Но без доказательств он не сможет убедить самого себя. — Тётя Юля, никому не говорите, что вы мне рассказали об этом. Ни маме, ни дяде… Олегу. — На имени мужчины он спотыкается. — Это будет нашей тайной. Обещаете? — Обещаю, — всхлипывает Юлия и в очередной раз сжимает Артура в своих объятиях. Но тут же быстро отстраняется от юноши. — Кое-кто ещё знал об этом. Артур хмурится. — Только ты не злись на них, пожалуйста. Они ведь твои друзья. Уговаривали меня, чтобы я тебе сама рассказала. Сами-то они боялись, ведь я им строго настрого запретила болтать, не приведи Бог, ещё бы до Золотарёвых дошло. Да и узнали они случайно, я проговорилась ненароком… — Тётя, кто знал? — строго спрашивает Артур. Юлия медленно поднимает на Артура взгляд. Холод пробегает по спине юноши ледяным ветром. — Серёжа Минаев и мой Марк. В моменты отчаяния обычно принято говорить, что люди не могут найти себе места. Выходит, что люди просто не знают, куда спрятать себя от безумного водопада собственных мыслей и терзаний, обрушившихся на них безжалостно и жестоко. Похожее чувство возникает у Кирилла, когда его губ касаются губы Зины, и он понимает, что стрелки часов назад уже не повернуть. Единственной мыслью в его голове в тот момент становится неудержимое желание оттолкнуть девушку от себя и спуститься вниз к Рите, но, не желая привлекать ещё большее внимание прессы, Кирилл решает сделать вид, что ничего необычного не происходит. Он быстро прерывает липкий поцелуй коллеги и смущённо улыбается толпе, пока колючее платье Зины прижимается к его телу. Под дикие крики довольной публики он машет людям рукой, попутно разыскивая в зале знакомое красное платье и чёрные локоны, но тщетно — Рита тут же скрывается в людской реке, а затем исчезает и из клуба. Зина и Кирилл скрываются за кулисами, а затем юноша прибавляет шаг ещё больше не в силах терпеть заискивающие взгляды своих коллег и сочувствующие и удивлённые глаза парней из его группы. Но наиболее сильное впечатление на Кирилла производят абсолютно разочарованные взгляды его брата Максима и Василия, его непосредственного начальника. Этим двоим Рита всегда очень нравилась. Мысли юноши неудержимым вихрем носятся по его резко разболевшейся голове. И очаг этого тут же увязывается за ним, словно хвостик за зверьком. Зина нагоняет парня, останавливая его за плечо. — Ты куда это? — вздёрнув идеальные брови, улыбается Зина. Её безупречная белоснежная улыбка буквально слепит разболевшиеся от света софитов глаза Кирилла. На её абсолютное безразличие к произошедшему юноше с трудом удаётся не обратить внимания. — Исправлять то, что натворил, — резко отвечает Кирилл и, припуская рысцой, направляется в гардеробную клуба. Он понимает, что фактически за произошедшее на сцене последствия должна нести Зина, а не он, ведь Кирилл даже помыслить о таком не смог бы. Но он привык во всём, что с ним происходит, в первую очередь винить себя и задавать вопросы самому себе, не пытаясь кого-то обвинить или уличить. Нехорошее предчувствие не желает отпускать его сердце, болезненным уколом впиваясь во все внутренние органы. Перед глазами яркой и болезненной картинкой мелькает образ любимых голубых глаз и чёрных волос. Я тебя найду. Последнее, что он сказал ей. — Натворил? — усмехается Зина, не отставая от юноши, хотя на высоких каблуках и в облегающем платье ей это даётся довольно тяжело. Но желание насладиться собственным триумфом пересиливает дискомфорт. — Я не на такой поцелуй рассчитывала. Разве это было не здорово… Кирилл резко останавливается, и Зина едва не падает ему прямо в руки. Юноша с трудом сдерживает гнев и желание отчитать девушку со всеми прилагающимися «ласковыми» словами. Но он хочет быть краток, дабы успеть перехватить Риту до того момента, как она уедет. И уедет она наверняка с Никитой — в этом Кирилл был почти уверен. — Это было дерьмо, Зина?! — повышая голос, выпаливает Кирилл. За эти годы он успел стать более хладнокровным, бдительным и сдержанным, как его учил Артур. Года четыре назад он бы засадил Зине оплеуху, это точно. А Зина в свою очередь чувствует, как юноше тяжело сохранять самообладание и сдерживаться, чтобы не наорать на неё. И это нравится ей ещё больше. Свою миссию она выполнила с блеском. — К чему этот идиотский поступок? Наша песня и так попала во все чарты! Если ты так хотела получить эти грязные рейтинги, то могла хотя бы поговорить со мной, посоветоваться. — Сто-ой, — разочарованно тянет Зина, включая на максимум все свои актёрские способности, заставляя маску собственной ничтожности светиться ярким красным цветом. Кирилл замечает в её глазах грусть, смешанную с классическим женским гневом. Но, обладая неплохой интуицией и хорошо зная таких девушек, как Зина, он без труда распознаёт фальшь и приторность, которые раньше не замечал в этой девушке. Как странно. Ещё вчера Зина казалась ему очень даже «классной» девчонкой с кучей достоинств. Да чего уж, он даже собирался сосватать её к собственному брату. А сейчас у него на глазах эта девушка из холодной красавицы превращалась в жалящую и ядовитую змею. Ему становится стыдно за то, что он вообще мог помыслить о другой, когда у него есть Рита, когда он наверняка уверен в собственных чувствах, чего никогда не было с ним раньше. Да, именно сейчас, в момент, когда он рискует потерять любимую, он, наконец, осознаёт, что по-настоящему любит её. Какая горькая ирония! — Я думала, я тоже тебе нравлюсь, — надув пухлые губы, выдаёт Зина. Её ладонь обжигает шею Кирилла, когда она тянется за ещё одним поцелуем. Яркие ногти скользят по уже отрастающей щетине, и юноше действительно кажется, что его царапают когти дикого зверя. Впервые Кирилл испытывает неподдельное отвращение к девушке. Он молниеносно перехватывает её ладонь и опускает вниз довольно резким и болезненным движением, не сводя мечущего искры взгляда с карих глаз Зины. Девушка охает, и из её рта вылетает пара гнилых словечек. Но Кирилл держит её руку достаточно сильно, чтобы виновница сегодняшнего скандала не сумела сбежать раньше времени. Юноша наклоняется к девушке вплотную, так, что она может чувствовать на лице его горячее дыхание. — Послушай меня, — медленно произносит Кирилл. — Представь, что в корзине со стеклом, вроде тебя, я отыскал, наконец, подлинный кристалл. Как ты думаешь, я настолько глуп, что выкину его и снова примусь копаться в стекле? Зина дьявольски усмехается. — Боже, какие высокие речи. Они не для языка рэпера, не находишь, ублю… Кирилл встряхивает девушку, из-за чего она снова рычит, как недовольная дикая кошка. — Я люблю её, — твёрдо говорит он. И сейчас у него возникает непоколебимое чувство уверенности в собственных словах, словно он заново влюбился в Риту, заново испытал то чувство полёта и прилива энергии. — И никакие рейтинги, никакие деньги, ничто и никогда в этом мире не заменит это чувство и не изменит его. Теперь тебе ясно? Зина слушает юношу внимательно, всё больше убеждаясь в том, что Марк был прав. Их всех можно будет легко сломать, раз они настолько зациклены друг на друге. Но где-то в глубине ледяного сердца девушки шевелится обжигающее пламя зависти. Она завидует этой тощей наркоманке, которая ни черта не представляет из себя, но почему-то её любят. С трудом Зине удаётся вернуть своему лицу прежнее хладнокровие и иронию, пока её сердце горит от гнева. И в этом вся суть женщины: внешне льдина, внутри огонь. И огонь этот способен испепелить всё вокруг, дай только повод ему заполыхать. — Ты не забыл, что твоя девочка сейчас, захлёбываясь от слёз, мчится куда-то совсем одна? Кто знает, что с ней случится, — жёстко шепчет Зина и выдёргивает свою руку из цепкой хватки Кирилла. Юноша несколько секунд прожигает девушку своим ледяным взглядом, пытаясь понять, простая ли это угроза ревнивой женщины или всё же у фразы «кто знает, что с ней случится» есть определённый смысл. Но мысли о Рите прерывают бессмысленный и бессвязный поток размышлений в его голове. Попытки отыскать Риту в клубе и на парковке не увенчиваются для юноши успехом. Таким же провалом оканчиваются его бесконечные звонки на её номер. В трубке телефона он слышит лишь одинаковые и жестокие гудки, которые и не думают прерывать свой угнетающий вальс. В этот момент Кириллу жутко хочется раздолбить свой гаджет о бетонное ограждение, но, понимая, что ему ещё предстоит обзвонить друзей Риты, он сдерживается. Чувство тревоги не покидает его душу ни на секунду. Он бродит по коридорам клуба в поисках знакомого лица, словно заминированный адской бомбой, которая вот-вот сдетонирует. Голова парня разрывается от обжигающей боли, и даже глоток коньяка не возвращает его мысли в более ли менее ровный ритм. Алина и Саша так же как и Рита не отвечают на звонки. Ситуация накаляется ещё и тем, что Кирилл даже не видел их лиц в зале, из-за этого вполне возможно, что они ничего не знают. Интуитивно Кирилл чувствует, что на контакт Рита выйдет только с ними двумя, потому что Артура в городе нет. «Где этот Никита? Рита могла уехать с ним. И тогда она точно может натворить глупости», — мелькает мысль в голове у Кирилла. Он тут же одёргивает себя. Рита не такая, она не способна на бездумную измену. Но Брат Алины не понравился Кириллу не только потому, что Никита сопровождал его девушку. Рядом с Никитой Незборецкий испытал то же чувство, которое возникло у него в день первой встречи с Сергеем Минаевым — тревога, смешанная с отвращением и настороженностью. Кирилл принимает единственное решение, которое можно принять в данной ситуации — поехать домой и дожидаться Риту там. По соображениям юноши, она вернётся в их квартиру как минимум, чтобы забрать свои вещи. Пробуждение телепортирует меня из сладких грёз в темноту больничной палаты. На голову, и без того жужжащую от противной боли, обрушивается ещё и невыносимая тишина. Приподнимаюсь на локтях, оглядывая помещение, в котором оказалась. Классическая больничная палата с симпатичными розовыми стенами, парой свободных кроватей, тумбочек и раковиной в углу. Цивильно и стандартно. Последние часы моей жизни после обнаружения кровотечения смутно и медленно восстанавливаются в моём сознании. Моя душа покинула тело, кажется, уже в больнице, хотя я плохо помню этот момент. Хорошо помню яркие больничные лампы и голос Никиты, который звал на помощь, а потом меня погрузили на кушетку и отвезли в какое-то светлое помещение, возможно, в операционную. А далее следовал тот ужасный сон, от которого у меня до сих пор пробегает холод по спине. И тут меня словно бьёт молнией. Я понимаю, что не ощущаю ничего внутри себя. После того, как я сделала тест, я постоянно ощущала внутри себя присутствие чего-то чужеродного. А сейчас это ощущение отсутствует. Трясущимися руками я приподнимаю одеяло и обнаруживаю, что я в больничной пижаме, абсолютно чистая. Судорожно просовываю ладонь в трусы, провожу по коже и высовываю руку наружу. Ничего. Ладонь чистая, крови нет. Чувство облегчения обрушивается на мои плечи, как свежий ветерок после долгой засухи. Но тут меня вновь бьют обухом по голове, как будто кто-то переключает в моей голове настройки настроения. Я ощущаю резкую апатию и злобу, словно в моё сердце медленно заползает гнилая сущность и начинает пожирать все положительные чувства. Сердце учащённо бьётся в груди, больно ударяя по вискам. Капли пота ползут по всему моему телу, неприятно щекоча ледяную кожу. Я забываю о ребёнке, о Кирилле и его поступке, о себе, обо всём на свете. Всё меркнет в моём сознании. Мысль останавливается лишь на одной потребности. Быстро вскакиваю, сбрасывая одеяло, запутавшееся вокруг ног, и случайно задеваю капельницу, стоящую прямо у моей кровати. По палате разносится громкий треск, который совершенно точно слышат все в этой больнице. Хлопая босыми ступнями по кафелю, подлетаю к двери, в небольшом окне которой виднеется тёплый жёлтый свет больничного коридора. И тут же моё сердце ухает в пятки, потому что я врезаюсь своим носом в твёрдую мужскую грудь. По телу растекается волна тупой ноющей боли. — Какого… — шиплю я, поднимая на своё препятствие недовольный взгляд. И тут же успокаиваюсь, видя перед собой знакомую золотоволосую голову. — Очухалась, — усмехается Никита и заводит меня обратно в палату, попутно включая свет. Глаза не сразу привыкают к резкой смене освещённости, из-за чего я ещё несколько минут сижу на кровати, жмурясь, словно крот. Пока Никита промывает мне мозги по поводу того, что я умолчала о своей беременности, я лишь наблюдаю за дверью, отчего-то с тревогой ожидая, что в неё зайдёт Кирилл. — Ты сказал кому-нибудь? — тихо спрашиваю я и перевожу взгляд на Никиту. Юноша сидит на кровати рядом со мной, прислонившись к спинке и скрестив ладони. Он хмурится. — Сейчас полночь, подруга. Думаю, все твои уже спят, — пожимает плечами Никита. Теперь наступает моя очередь хмуриться. — Один точно не спит, — отзываюсь я, чувствуя бесконечную пустоту внутри себя. Странное чувство. Я должна выть от боли, желать мести, хотя бы просто злиться, в конце концов. Но я ощущаю абсолютное равнодушие к тому, что произошло в клубе. Раньше я бы рвала себе волосы на голове из-за того, что Кирилл поцеловал другую, а сейчас… Никита с сожалением смотрит на меня, и я едва не отвешиваю ему оплеуху за это. — Мне нужны наркотики, — шиплю я, едва сдерживаясь, чтобы не начать крушить здесь всё. Впервые произношу это слово именно в прямом значении. Раньше я даже в мыслях называла это «таблетками», «колёсами», порой «лекарством». Но лишь сейчас понимаю, что подсела на эту дрянь окончательно и бесповоротно. А самое отвратительное, что мне совершенно наплевать. Я словно села на поезд, несущийся в огромную стальную стену, по рельсам кайфа. — Тише, — рычит Никита, наклоняясь ко мне поближе. Он заглядывает мне в глаза, и от этого взгляда по моему телу пробегает ток. Я едва не отлетаю от парня. Слишком велико его сходство с Алиной, словно я сейчас с копией подруги разговариваю. Алина бы меня уже на месте укокошила. — Медсестра, которая приняла тебя, обо всём догадалась. Догадалась, что ты торчишь, подруга. Я хмурюсь, не понимая, к чему Никита ведёт. Юноша считывает моё недоумение, как опытный психолог и разоблачитель людских потаённых мыслей. — По-хорошему она должна тут же отправить тебя в наркологическую клинику на лечение, — объясняет Никита. — Но она не отправит, верно? Никита многозначительно пожимает плечами. Я налетаю на него, словно наседка. — Никита, скажи, что она этого не сделает! — едва не срываясь на крик, шепчу я. — Успокойся, — резко и твёрдо обрывает меня Никита, сжимая мои запястья. Впервые парень по-настоящему грубо мне отвечает. Его хладнокровность сразу же напоминает мне об Артуре. И вновь я понимаю, что друзья бы меня сейчас на месте убили за новое «хобби». — Эту медсестру уговорить мне не удалось. Но вот с главврачом я договорился. Не без вмешательства денежных средств, разумеется. К счастью, деньги всё ещё способны на многое. Он сейчас как раз беседует с этой медсестрой. Нарвались же на такую правильную особу. Чувствую, как моё дыхание сбивается, а сердцебиение учащается. — Потерпи ещё немного. Сделать это здесь будет наглостью, — подмигивает Никита. Я киваю, сомневаясь в том, что сумею продержаться. — Чей это был ребёнок? — Был? — вырывается у меня. И тут же меня с головой утягивает вниз какая-то тяжёлая и вязкая жидкость. Я ощущаю трепет в груди и сильную боль, но не в теле, а где-то в сердце, глубоко в душе. Никита непонимающе смотрит на меня. — Подруга, у тебя был выкидыш, — шепчет он. Я чувствую, как внутри меня что-то рвётся, последняя нить здравого смысла, связывающая меня с миром, окончательно погибает. По спине холодными лезвиями прокатываются мурашки, и я ощущаю острую боль в сердце. Горло начинает пощипывать от слёз. Всепоглощающая ненависть к самой себе обволакивает меня, запирает моё сознание в своей отвратительной прогнившей плоти. — Можете собираться. — Женский голос вырывает меня из раздумий. Я перевожу взгляд на дверной проём. В палату медленно проходит очень красивая девушка с длинными золотистыми волосами, стянутыми в высокий конский хвост. Она смотрит на меня с таким отвращением, что я ощущаю желание исчезнуть. Или задать ей перцу. Но понимаю, что ни то, ни другое невозможно. Никита тут же вскакивает со своего места и протягивает девушке руку. Поражаюсь тому, как натурально выглядит его «надевание маски». Он весь подбирается, выпрямляется. Даже волосы как будто начинают искрить золотым сиянием. А уж на что похоже его красивое, точёное лицо… Истинный Казанова, не иначе. — Александра, спасибо вам большое за вашу помощь, — улыбается он, обнажая белые голливудские зубы. В другой ситуации я бы расхохоталась. Девушка безразлично смотрит на его руку и демонстративно прячет ладони в карманы своего розового больничного костюма. Вот это да! Я думала, что на чары Никиты клюнет любая. Он невозможно красив. — Меня не за что благодарить, — резко бросает она. — Ребёнок вашей спутницы погиб. Тут она снова переводит взгляд на меня. Её зелёные глаза буквально прожигают меня насквозь. К собственному удивлению, я ощущаю острый стыд, такой же я ощущала, когда мама отчитывала меня за ложь в детстве (Анжела никогда не била своих дочерей, но, если речь заходила о лжи, пощады от неё можно было не ждать). Печаль тяжёлым грузом ложится на мои плечи. — Ребёнок погиб, — повторяет она, продолжая смотреть на меня. Она словно настойчивый палач, не отрубивший голову с первого раза. — Никаких веских причин для выкидыша у вас, Маргарита, не обнаружено. Единственная причина, которая спровоцировала гибель плода, это употребление вами наркотиков. Советую вам подумать об этом. — Какой срок? — резко спрашиваю я. От злости меня начинает трясти. Только я понять не могу, на кого эта злость направлена. На Кирилла, поцеловавшего другую, на эту девушку, добивающую меня своими жестокими словами, или на саму себя, источник вечных бед и несчастий. — Сколько было моему ребёнку? — Три месяца, — отвечает Александра. Я ощущаю, как внутри меня что-то взрывается яркой сигнальной вспышкой. С самого начала лета я чувствовала себя отвратительно. И тогда же пропали месячные. Ответ на вопрос, почему я сразу не обнаружила беременность, лежал в пакетиках, которые я доставала каждый вечер. Все проблемы со здоровьем я списывала на свою зависимость, как алкогольную, так и наркотическую. А живот… Я ещё удивлялась, как он мог расти, когда я едва ли ела. Я просто не желала замечать правду. Какая же я глупая! Ненавижу! — Не нужны мне ваши деньги. — Голос Александры снова выводит меня из атакующего потока мыслей. Никита держит в руках сверток синих бумажек, смотря на девушку с всё той же непоколебимой голливудской улыбкой. Впервые я ощущаю дискомфорт рядом с ним. Он словно кукла, бесчувственная, фарфоровая и пустая. А вот Александра оказывается не просто «правильной», как о ней отозвался Никита. Она оказывается действительно справедливой и мудрой женщиной. И она права. Самое ужасное, что каждое её слово — правда, болезненными гвоздями забивающая мне голову. — Вот. — Александра протягивает мне какую-то бумажку с начерканными на ней лекарственными препаратами. Девушка источает приятный аромат ванили. — Пропейте месяц, чтобы не было осложнений. УЗИ не обнаружило остатков плода в вашей матке, но лучше перестраховаться. Старайтесь вести как можно… более здоровый образ жизни. Если сможете, разумеется. Александра ещё пару минут смотрит на меня с сожаление вперемешку со злобой. В ней явно сражаются желание помочь мне и желание дать пару пощёчин. Я лишь нервно сглатываю и отворачиваюсь, вперив взгляд в окно, за которым виднеется серое здание и кусочек звёздного неба. Прикрываю глаза, желая, чтобы хоть на секунду этот мир померк. — Поехали, — с резвой готовностью говорит Никита и протягивает мне мою одежду, которую кто-то заботливо отстирал от крови. При мысли о машине юноши мне становится стыдно. И тут я, наконец, осознаю всю плачевность ситуации. Вернуться домой, то есть вернуться к Кириллу, я не могу. После всего, что произошло, я просто не сумею смотреть ему в глаза. Дело не в поцелуе, нет. Дело в нашем сыне (отчего-то мне кажется, что сон был отчасти правдой, и сегодня погиб именно мой сын, не дочь). Я понимаю, что рано или поздно настанет момент, когда я должна буду рассказать ему о ребёнке, но сейчас я не в силах сделать это. Да, и видеть его во время ломки грозит неожиданными приступами ярости, в которых я могу покалечить и себя, и других. Слёзы отчаяния жгут горло, но я стараюсь проглотить их, стараюсь не думать о том, на кого был бы похож мальчик, как бы он смеялся, как бы он плакал, как бы рос, как бы отец… Нет! Хватит! С такими мыслями я жить не смогу. Больше всего меня сбивает с толку это чувство. А точнее его отсутствие. Я должна злиться на Кирилла, но снова испытываю лишь безграничное равнодушие и усталость. — Никита, я не знаю, куда ехать, — тихо говорю я, пока юноша отворачивается, любезно давая мне возможность переодеться. Ловлю себя на мысли, что платье скользит по животу куда легче, чем накануне вечером. Хотя, может это просто иллюзия. — Поедешь к нам с Алиной. Всё равно это квартира твоего друга… — Нет! — в страхе воплю я, натягивая пальто. При мысли о том, что Артур вернётся через два дня и увидит меня в таком состоянии, у меня начинается жуткий приступ паники. — Ты не понимаешь! Артур заглянет мне в глаза и тут же всё поймёт. Никита настороженно смотрит на меня, и я чувствую, что в этот момент он проводит в собственной голове мозговой штурм. — Что тебе необходимо в данный момент? — спрашивает он, скрещивая руки на груди. Я хмурюсь, оторопев от такого странного и глубокого от своей многогранности вопроса. А ведь в нём есть смысл. Я не хочу видеть своих друзей, потому что начнутся бесконечные расспросы, и мне придётся рассказать им о ребёнке и возможной измене Кирилла. Артур точно захочет поговорить со мной, поддержать, прояснить ситуацию, и тут же вскроется мой самый главный секрет. А, если он вскроется, Артур отправит меня в клинику, точно отправит. Ещё и отец с сестрой узнают обо всём, а у папы только-только начало всё налаживаться. Он уже немолодой, и за пять лет пережить смерть жены, рак младшей дочери и наркотическую зависимость старшей он не сможет. И я не смогу жить в клинике, не смогу протянуть и несколько часов без… А об отказе от таблеток сейчас и подумать страшно. Как я могу это сделать? КАК?! В таком-то тупике… Где чёртов выход? — Хочу побыть где-нибудь одна и… подумать обо всём, — неуверенно говорю я, доставая из пальто свой телефон. К собственному счастью обнаруживаю, что его заряд кончился. Отлично. Не будет лишних звонков и сообщений. — Это из-за твоего парня? — вздёрнув брови, спрашивает Никита. Почему мне кажется, что выкидыш не тронул его души? Почему ему плевать на погибшего ребёнка, но не плевать на Кирилла? — Он тебе звонил около миллиона раз, не меньше. Как кстати, и у меня сел телефон. А то нас уже, наверняка, хватились. — Нет, Кирилл здесь не причём. — Он целовался… — Спасибо, я помню, — шиплю я. — Просто дай мне таблетки, и я… где-нибудь заночую. Никита осторожно берёт меня за локоть, направляя к выходу. — Заночует она. С бомжами под мостом в компании водки и несвежих овощей? — иронично ухмыляется он. Желание сопротивляться ему у меня напрочь отсутствует. Да и перспектива оказаться на ночной улице одной, в откровенном красном платье, на каблуках не кажется мне радужной. — Поедешь в гостиницу. Я всё оплачу. — И я буду у тебя в долгу, — саркастично киваю я, останавливая Никиту. — Я не поблагодарила тебя за всё, что ты сделал для меня этой ночью. Спасибо, правда. Неловкость в глазах Никиты заставляет меня покраснеть. — За такое не благодарят. Я поступил, как самый нормальный молодой человек. И собираюсь продолжить череду своих благородных поступков, — подмигивает он и выводит меня из больницы на морозную улицу. Москва только начинает оживать: на улицы, несмотря на промёрзлый воздух, выходят люди, в основном молодёжь. Отовсюду слышатся гудки автомобилей, хлопанье дверей, людские голоса и смех. В воздухе витает аромат бензина, кофе и сигаретного дыма. — План на ближайшую неделю таков: поживёшь в гостинице, придёшь в себя, поразмыслишь, как действовать дальше. Я заеду за твоими вещами к Кириллу, скажу… скажу, что поездом отправляешься домой. Через неделю посмотрим, что делать дальше, идёт? Я с подозрением смотрю на Никиту. Тот факт, что абсолютно чужой мне человек отважится на такой поступок, для меня странен и непонятен. — У меня нет таких денег… — Заткнись, — беззлобно говорит Никита, распахивая передо мной дверь машины. Я плюхаюсь на переднее сидение и пристёгиваюсь. Украдкой бросаю взгляд на заднее сидение, где несколько часов назад создала кровавое море. К собственному удивлению обнаруживаю, что оно абсолютно чистое. Выходит, что это Никита помог отстирать и одежду. Замечаю поблизости от больницы яркую вывеску химчистки и всё понимаю. — Деньги не вопрос, — заявляет Никита, заводя двигатель. Перед моими глазами пляшут фонари улиц и огни вывесок ночных клубов, круглосуточных магазинов и баров. — Их значение преувеличено людьми. Нет, не пойми меня неправильно. Они, разумеется, могут многое. Точнее не они, а люди, которые ими располагают. Но дать деньги в долг для меня нонсенс. Мне их не жалко. Особенно, если человек того стоит. — Почему ты мне помогаешь? — резко спрашиваю я, с интересом смотря на юношу. Удивительное сходство. Он буквальное воплощение Алины только в мужской версии. Тот же острый подбородок, аккуратный нос, карие глаза и золотые волосы, отливающие медью при дневном свете. Только вот лоб у Никиты больше и разрез глаз другой. У Алины взгляд мягкий, выразительный. У Никиты же он цепкий, соблазнительный и… хитрый. Он переводит на меня свои карие глаза и одаряет тёплой улыбкой. Не улыбкой Казановы. Улыбкой старшего брата. Мгновенно все вопросы в моей голове исчезают. Я готова полностью довериться ему. «Особенно, если человек того стоит». Стою ли я? Выходит, что да, раз судьба благосклонно помогает мне, посылая хотя бы материальную помощь. — Потому что ты хороший человек. И ты того стоишь, — отвечает он. Я захожусь смехом. — Издеваешься? — Рита, помогая тебе, я пытаюсь… замолить собственные грехи. Так что у моей помощи абсолютно эгоистичное содержание, увы, — тихо произносит он, внимательно следя за дорогой. Я чувствую, как по моей коже медленно пробегают мурашки. Что это за грехи? Никита берёт меня за руку и вкладывает в неё нечто совершенно маленькое, что я снова принимаю за конфету, как и в том злосчастном клубе. — Спасибо, — шепчу я, кладя таблетку под язык. Пока Кирилл летит на огромной скорости домой, Зина на такси мчится на студию звукозаписи, желая довести коварный план до конца и проложить почву для финальной «гонки». Девушка заходит в здание лейбла, улыбаясь администраторам и сотрудникам своей обезоруживающей улыбкой обольстительницы, которой верят абсолютно все. И которая нравится всем и покоряет абсолютно всех. Зина прекрасно знает, где лежит та вещь, за которой она сюда пришла. И она совершенно точно уверена, что её пропажу Кирилл заметит не скоро, ведь до выхода альбома ещё несколько месяцев, а сейчас, благодаря Рите, у него и без того достаточно проблем. Девушка проходит в помещение, где обычно Кирилл репетирует вместе со своей группой, которая очень кстати осталась в клубе, чтобы отпраздновать триумф и успех нового трека. В ящике чёрного стола Зина находит маленькую белую флешку в виде гоночной машины. Сжимая устройство красными ногтями, девушка холодно улыбается, растягивая губы в зверином и жестоком оскале. — Глупенький, — тихо шепчет она, зная, что на этой флешке Кирилл хранит все свои записи, демоверсии новых треков, пробные «интро» нового альбома. Ещё больше девушка улыбается при мысли о том, сколько боли и страха он испытает, когда заметит пропажу драгоценной флешки. — А я ведь говорила тебе делать копии. — Прекращай, — резко говорит Алина, раздражённая тем, что Саша трясёт вилкой над столом, словно игрушкой уже которую минуту. Юноша поворачивает голову в сторону подруги, как будто лишь сейчас замечает её. Его рыжие волосы при искусственном освещении кажутся огненно-рыжими, словно полыхающее в здании пламя, а изумрудные глаза неестественно яркими и выразительными, как у какого-то дикого зверя. — Чего вращай? — спрашивает он, скривившись. Алина закатывает глаза, откидываясь на подушки мягкого дивана. — Ты совсем в своих мыслях утонул, дружок. Может, поделишься, наконец? — устало произносит Алина. Девушка не стала упоминать об этом по дороге в ресторан, не стала упоминать об этом последние тридцать минут, которые Саша просидел, пялясь в несчастную тарелку с ризотто, к которому даже не притронулся и, невесть зачем, вообще заказал. Алина даже не стала ничего уточнять в тот момент, когда, получив СМС от давней подруги своей матери, приехавшей в Москву из Лондона всего не несколько дней, суетливо приняла решение покинуть клуб и лишь на автомате предложила другу сопроводить её. Да, и Саша лишь на автомате дал согласие, даже не спросил, куда они едут. — Нечем делиться, — уклончиво отвечает Саша, скрещивая руки на груди и пожимая плечами. Шрам на его лбу сияет, словно метка. Алина старается не обращать на него внимания, но при виде этого последствия аварии её тут же тянет отчитать друга за беспечность. В сотый раз, наверно. Подруга матери Алины, кажется, её зовут Альбина, послала девушке СМС ещё днём, но, отключив телефон, та не заметила его. Лишь в клубе Алине пришло в голову включить устройство и проверить сообщения. При виде содержания письма и знакомой подписи девушку пробила дрожь и обуял страх. Альбина писала о чём-то срочном, важном, что касалось матери. И назначила встречу на 20:00 в дорогом ресторане в Саввинском переулке. Сама Алина уже не помнила, когда в последний раз мать с ней связывалась. А уж образ её давным-давно померк в мыслях дочери. Об этом Алина размышляла лишь с болью и тоской в сердце, от которой хотелось лезть на стену и выть от безысходности. Поэтому она старалась лишний раз о родителях вообще не вспоминать. Вдруг, мама погибла? Глупости! Отец бы сказал. Алина украдкой бросает взгляд на вновь глубоко задумывающегося Сашу и устало выдыхает. Юноша не кажется ей несчастным, напротив, он будто светится. Изнутри. Да, он растерян и смущён. Но это хорошая растерянность. Алина сама была такой, когда влюбилась в Артура. И Рита была такой, когда влюбилась в Кирилла. У всех влюблённых есть эта общая черта: ты сбит с толку тем, что в твою жизнь красочным вихрем врывается любовь, и до окружающего мира тебе больше нет дела. Алина улыбается. Похоже, что у Саши действительно кто-то появился. И от этой мысли на душе девушки резко теплеет. Она делает глоток из чашки кофе и позволяет себе оглядеть окружающую обстановку. Альбину Алина смутно помнит. Но точно знает, что все подруги матери были богатыми и влиятельными женщинами, не отказывающими себе в роскоши и изобилии. Ресторан Альбина выбрала под стать своей натуре. Шикарная мебель под старину, резные потолки и камин дарят полное ощущение того, что ты великий путешественник во времени и попадаешь в средневековую Италию. Уютно, утончённо и роскошно. Алина и сама раньше любила бывать в подобных местах. Но сейчас тревогу не усмиряют даже белые фарфоровые чайнички и симпатичные официанты, вежливо предлагающие изысканное меню. Из раздумий Алину выталкивает резкий запах женского парфюма и звонкий голос над головой. Кто-то нещадно чмокает девушку в щёку, оставляя на ней красный след, и вальяжно присаживается напротив компании друзей на высокое изящное кресло с позолоченными подлокотниками. — Дорогой, пожалуйста, принеси мне бокал Château Talbot, — быстро говорит высокая, стройная брюнетка с короткой стрижкой и яркой красной помадой на пухлых губах. Её точёная фигура подчёркнута строгим чёрным платьем, скрывающим даже шею. Алина морщится. Её мать любила одеваться также, прикрывая все стратегические места, но при этом подчёркивая наличие аппетитных форм и узкой талии. — Какое именно, мисс? У нас есть изысканное вино с запада Франции… — любезно отвечает высокий темноволосый юноша с красивыми чертами лица, как раз проходящий мимо столика с подносом, на котором дымится какое-то зелёное блюдо. — Самое лучшее, милый. И самое быстро наливающееся. Леди очень спешит, — улыбается Альбина и отмахивается от улыбнувшегося ей парня, как от надоедливого насекомого. Тот быстро уходит, скрываясь за столиками. — Здравствуйте, — тихо говорит Алина, выпрямляясь и незаметно сжимая салфетку в ладонях под столом. Она старается сохранять внешнее хладнокровие, но внутри у девушки бушует настоящая Камилла. Саша с малым интересом поглядывает на женщину. Классическая светская львица, утончённая, красивая и холодная. Его больше заботит подруга, которая на его глазах превращается в настоящее каменное изваяние, отчаянно теребившее под столом салфетку. Он незаметно кладёт ладонь на колено подруги, отчего та заметно расслабляется и бережно берёт его за руку. Ледяной взгляд зелёных глаз Альбины застывает на лице Алины. Женщина надувает губы, словно задумываясь о том, на кой ляд вообще сюда пришла. — Не буду я тянуть, — устало вздыхает она и, порывшись в маленькой чёрной сумочке со значком Chanel, выуживает оттуда красную бархатную коробку. У Алины внутри всё сжимается. Эта коробка кажется ей смутно знакомой. Альбина, повертев её в руке, протягивает вещь девушке. Алина мужественно набирает в лёгкие воздух и, выдавив как можно более непринужденную улыбку, принимает коробочку. — Дарите мне подарок? До Рождества ещё несколько месяцев, — неловко шутит Алина, кладя коробку себе на колени и продолжая сжимать ладонь Саши, словно утопающий соломинку. Альбина слегка улыбается, опуская глаза. В этот момент официант приносит ей бокал красного вина, и женщина расплачивается с ним неприлично огромной суммой денег, сдачи от которой она просит не приносить. Кажется, Алина начинает вспоминать эту особу. Это она встречается с самым богатым предпринимателем Испании. Или Алина что-то путает? — Подарок не от меня, — отвечает Альбина и делает глоток красного вина. Вкупе с её красными губами напиток до тошноты начинает напоминать Алине и Саше кровь, а сама женщина кажется им двоим злобной вампиршей, задумавшей украсть их души. — От твоей матери. При упоминании о маме Алина до боли впивается ногтями в поверхность бархатной коробочки, отчего та покрывается царапинами. И тут на смену тревоге и растерянности приходит ярость. Алина вспоминает холодную красоту своей матери, её золотые локоны, такие же, как у неё самой, пронзительные карие глаза, ледяной тон в голосе, абсолютное равнодушие к дочери и сыну. Алина успокаивается, дышит ровно и размеренно. Под стать Альбине девушка закидывает ногу на ногу, отпускает ладонь друга, небрежно бросая коробочку на стол, и улыбается холодной, равнодушной улыбкой. Саша мысленно поощряет поступок подруги. Таким, как Альбина, свою слабость показывать нельзя. — Она не смогла приехать из Лондона, чтобы навестить своих детей, и посылает гонца с презентом? Очень на неё похоже. Передайте ей, что я польщена, — щебечет Алина, театрально хлопая ресницами и обнажая идеальные зубы. Альбина ухмыляется, опрокидывая в себя весь бокал. Да-а, эта женщина не любит, когда ей грубят или шутят с нею. — Твоя мать просила передать, что это прощальный подарок, фамильное украшение вашей тётки. Дань памяти, так сказать. Твоя мама беременна и скоро выйдет замуж. Ты и твой брат уже достаточно взрослые и самостоятельные. Сможете обойтись без материнского молока. Поэтому она решила оставить вас, — спокойно говорит Альбина, ударяя по сердцу Алины тупым молотком. — Она решила оставить вас навсегда. — Мы ей больше не нужны? — тихо спрашивает Алина, поднимаясь со своего места. Девушка чувствует, как волна ярости, отчаяния и безнадёги приближается к тихой гавани её души. Она спокойно накидывает на свои плечи пальто, стараясь ничем не выдать тот факт, что ещё пара минут, и она разобьёт грёбанный белый чайничек о голову этой красногубой стервы, а потом отправится прямиком в Лондон и вырвет волосы своей матери. Саша быстро одевается, выходя из-за стола, и с ненавистью глядит на абсолютно равнодушную и спокойную Альбину. Каменная статуя Кали, не иначе. Толька та была богиней смерти, а эта богиня всех ничтожеств этого мира. Э-эх, сейчас он как никогда жалеет о том, что не бьёт женщин. — Не думайте, ничего не изменилось, — улыбается Алина. — За что люблю свою мать, так это за её постоянство. За её постоянное равнодушие и скотство. Напоследок Алина чмокает Альбину в щёку, откидывает назад выбившуюся золотую прядь. Глаза девушки уже блестят от наступающих слёз. — Ах да, — словно только что вспомнив о какой-то мелочи, Алина указывает длинным ногтем на коробочку, красным пятном выделявшуюся на фоне белоснежной скатерти. Девушка бросает на стол пятитысячную купюру. — Засуньте это себе в задницу. Или отправьте моей матери обратно в Лондон. Пусть она засунет. До свидания и всего вам доброго. Алина ровным и уверенным шагом покидает ресторан, крепко сжимая в ладони руку Саши. — Ничего не говори, — тихо шепчет она, когда они минуют последний коридор. — И не подумаю, — рычит Саша, который искренне желает вернуться и высказать Альбине всё, что он думает о ней и матери подруги. Не успевают друзья покинуть злосчастный ресторан, как телефон Алины разрывается от громкой трели. К собственному удивлению она обнаруживает, что в ресторане не было связи. — Да вы издеваетесь, мать вашу, — шипит девушка, прислоняясь лбом к ледяной колонне. На дисплее высвечиваются четыре тяжёлые буквы, складывающиеся в слово «отец». — Хочешь, я отвечу? — осторожно говорит Саша, кладя ладонь на дрожащее плечо подруги. Та молча протягивает ему телефон, не отрывая лба от холодной каменной поверхности. — Я тебе по гроб жизни буду обязана, — шепчет Алина, уже не скрывая рыданий. — Убила бы их к чёрту… — Плевать на них. У тебя есть мы. МЫ, ясно? — уверенно говорит Саша, отходя на пару шагов и прижимая телефон к уху. От его уверенности Алина улыбается сквозь слёзы. Теперь уж точно. Её семья — это не родные ей по крови люди, но родные ей по духу. Может, в этом и заключается суть взросления? Мы улетаем из родного гнезда без надежды на возвращение, пускаемся в длительное и болезненное путешествие в одиночку и, наконец, находим себе другую семью, ещё более настоящую и дружную, вьём себе новое гнездо, своё, надёжное. Алина до боли впивается ногтями в ладони, стараясь утихомирить разбушевавшееся сердце. Слёзы текут скорее от безнадёги, нежели от боли. Мать разбила ей сердце уже очень давно. Сейчас это кажется лишь фильмом с болезненным сюжетом, который ты вновь решил пересмотреть и пореветь. Эмоции есть, но сердце больше не разбивается вдребезги при просмотре. Лёгкое прикосновение к собственному плечу заставляет Алину всё же оторваться от облюбованной колонны и повернуться к другу. Девушка силится улыбнуться, вытирая слёзы. — Ну и что сказал тебе старый развратник? — смеётся она. При виде Сашиного лица Алина застывает. Зелёные глаза друга скованы шоком и болью. Он смотрит на девушку так, словно видит её впервые и ему сейчас только что сообщили о том, что он проспал Апокалипсис. — Что? — одними губами спрашивает Алина, чувствуя тупую боль внизу живота. — Звонил адвокат твоего отца. — Саша сглатывает слюну и проводит ладонью по шее. Он всегда так делает, когда очень сильно нервничает. — Час назад машина твоего отца взорвалась, когда он и его водитель покидали здание офиса. Оба погибли. Он… адвокат говорит, что это было умышленное убийство. Бомба. Алина слышит лишь писк в ушах, словно на всю катушку кто-то включил сломанное радио. Она прислоняется спиной к стене, сползая по ней вниз, ничего не видя перед глазами. Туман и только. Туман и только. В тумане все мы ищем выход. Необходимо помнить, что идти нужно всегда на свет.