Палочка и кольцо

Это произошло когда на город опустилась темная ночь. Галина позвала дочь пить чай, и они, взяв по конфете любимых «Ленинградских», только начали разговаривать между собой. В оконное стекло аккуратненько постучали. Девочка вздрогнула — боялась, что там снова заскребется нежить. Не так давно нежить удалось отвадить от их многоэтажки. Рогозина, не щадя себя, вышла поздно ночью, и всю ночь провела на улице, снимая заклинание, которое, оказывается, привлекало нежить со всей Москвы к их дому, а потом, оказавшись в другом, дальнем районе, снова наложила его, чтобы одурачить мерзких темных существ. В черном небе, прямо напротив окна, висела грубая металлическая кровать с худым пружинным матрасом. На кровати разлеглась во весь рост здоровенная мумия (или — не мумия? Человек?), до самых глаз укутанная не то грязными, желтыми от времени бинтами, не то изрядно просмоленными гробовыми пленами. Левая нога этой странной мумии была в гипсе… Что же касается правой ее ноги… Нет, с правой ногой все было как будто в порядке… Вот только обута она была довольно странно — в здоровенный кавалерийский сапог с золотой шпорой. Галина Николаевна, отодвинув девочку в сторону, зорко смотря через стекло, через минуту разглядывания незнакомца, засмеялась, поняв, что это «существо» не мумия — обычный мальчик, просто от чего-то лечившийся (она разглядела у него даже парочку костеросток). Она, отсмеявшись всласть, снова стала серьезной, потянула окно на себя, открывая его и проговорила: — Здравствуйте, молодой человек. Свою кровать можете оставить на балконе. Заходите через него. Чай готов, а вы — с дороги, а если память мне не изменяет, то лететь через океан довольно долго и холодно… — Здрасте, — немного смутился парень, — э-э-эм, да-да, хорошо. Я вас чудом нашел! — затараторил быстро он. Он пришпорил кровать; та, со скрипом, полетела к рогозинскому балкону. Таня побежала открывать балконную дверь и встречать волшебного гостя. *** Через десять минут гость, назвавшийся им обеим Баб-Ягуном, уплетал конфеты, печенье и бублики за обе щеки. Рогозина чего-то от него ждала, и не делая ни малейшей попытки поправить гостя насчет вежливого поведения за столом. — Я едва вас нашел! — парень проглатывал куски пищи почти не жуя, — я-то думал, что ты, Таня Гроттер, у родственников! Упоминание родственников вызвало у Рогозиной усмешку, а Таня быстро приложилась губами к кружке чая, изо всех сил сдерживая смех. Не так давно полковник привезла ее к дому, где обитали Дурневы — чтобы она издалека «полюбовалась» родственничками, которые не пожелали ее знать, и не пришли на помощь. Их вид вызвал у нее только отвращение — очень толстая тетка, платье которой будто бы специально подчеркивало каждый ее лишний килограмм, вела в школу такую же толстую девочку, во всем противно-розовом, и с блестками на всем, что можно. Дорогие, но плохо сидящие вещи только прибавляли ей мерзости. Лицо было сплошь покрыто прыщами — девочка явно чрезмерно злоупотребляла сладким. А потом вышел худой, как щепка, неприятного вида тип — видимо папаша, который поигрывал ключами от недешевого авто. Гроттер-Рогозина подумала, что если бы эта женщина даже обняла несчастного мужчину, то, наверняка, точно бы ему что-либо сломала. Глядя, как две «свиньи» запахиваются в несчастную машину и у той прогибаются колеса от веса этих двух молодых касаток - причем одна еще была пока юной, Таня от смеха едва ли не каталась по заднему сиденью. Рогозина с явным отвращением глядела на этих личностей. Тут она преследовала двойную цель — показать, что значит «опуститься» и не следить за собой и своим здоровьем, и показать ей тех, кто мог бы быть ее опекунами, но, по счастливой случайности, не стали. — О них нам лучше не упоминать, — сказала женщина, — они отказались принять дочку, и это было к лучшему… -…мне даже пришлось звонить по зудильнику Сарданапалу, — проговорил парень, заглатывая последний кусочек печенюшки, — чтобы он проговорил поисковое заклинание… Стоп, так вы — колдунья?! — понял он запоздало, судя по спокойной реакции женщины. Рогозина вместо нудных объяснений, одной зеленой искрой поправила постоянно вертевшемуся Баб-Ягуну бинты. — Вертись поменьше, иначе твое выздоровление затянется, — сказала полковник, дуя на раскалившийся перстень. — Круто, — даже выросший в стенах школы паренек удивился — он редко видел взрослых волшебников вне магического мира. Учителя, среди которых он вырос, не в счет. — Я на матче по драконболу комментировал. Точно, меня ж там дракон сожрал. Да еще какой! Сам Гоярын! Хорошо хоть еще у них, у драконов, привычка не жуя глотать… При этом он одним глазом косился на девочку, думая этим удивить ее. Но рыжая не удивилась — мама все ей рассказала, в том числе и о драконах, и о драконбольных матчах… — Ты зачем прилетел? — мягко наполнила ему полковник, и Баб-Ягун с озарением хлопнув себя по лбу, тут же стал шарить в своих бинтах. Таня почему-то ощутила в голове щекотание, и тут же резко представила кирпичную стену (так ее учила мама), и парень, сразу перестав читать ее мысли и копошиться в своих бинтах, схватился за виски. — Нельзя же так, — простонал Ягун, — голова ноет… — А вы, молодой человек, не думали о том, что подзеркаливать мысли чужих без разрешения — невежливо? — иронично спросила Рогозина. — Вот вы и получили… — Извиняюсь, — сильнее сконфузившись проговорил Ягун, — больше не буду. Но Таня тут четко поняла, что его словам нельзя верить. Он будет это делать, да еще как! Наверное, только более осторожно, чтобы не попасться... — Вот, — проговорил Ягун, наконец доставая маленькую деревянную коробочку с буквами «LeoGr». Внутри, в выдавленном углублении, Таня увидела грубый мужской перстень-печатку с оттиском в форме небольшой птицы. — Не потеряй его… Магическое кольцо бывает одно на всю жизнь. Чужими кольцами пользоваться нельзя, равно как нельзя и заказать новое. Возможно, оно будет соскакивать, но магические перстни не подтягивают. — Но это Гроттер уже твердо знала от матери. — Это… хм… перстень Леопольда, твоего отца. — Сказал Ягун. Таня бережно положила кольцо на ладонь, не решаясь пока надеть его. Кольцо было прохладным и тяжелым. На вид оно казалось намного легче. Видимо, мама сразу узнала перстень Леопольда, но сама смотреть его не стала — сердце все еще ныло от тоски по нему. — Вот еще, — спохватился Баб-Ягун, и вытащил на свет книгу… — Можете не утруждаться, — сказала женщина, — я уже рассказала дочери о многих заклинаниях, и она их знает… Заберите этот подарок, тем более он из библиотеки Абдуллы.*Мы все равно полетим вместе — мне нужно поговорить с Сарданапалом лично… — Ладно, — пробормотал парень, пряча том обратно, — как скажете… А что мне сказать академику? - спросил он. — Передай академику Сарданапалу и Медузии Горгоновой привет. — Просто сказала полковник, подводя голосом финишную черту. Ягун, который точно очень хотел переговорить с девочкой, но та молчала в присутствии женщины как истукан, понял, что его взглядом подталкивают к выходу. Наскоро попрощавшись с двумя особями женского пола, он снова лег на свою летающую кушетку, и та отчалила от балкона, взяв обратное направление на замок Тибидохс. — Странная женщина, — сказал он вслух когда кровать летела уже над океаном, — и почему такая сильная волшебница осталась с лопухоидами?! *** — Этот мальчик болтал без умолку, — устало проговорила Таня, неловко обрадовавшись наступившей тишине. — Веселый малый... и язык как помело, — хмыкнула полковник, — наверняка он комментатор на матчах… Ладно, Таня, ты очень устала? — внимательно смотря на девочку, спросила она. — Не особенно… — пожала плечами дочка. — Я так и думала. Давай, надевай кольцо, бери контрабас и пошли на улицу. Теперь ты можешь на нем полетать… — Ух ты! — усталость у Гроттер словно рукой сняло. Она мечтала летать как родная мать — а та уверенно лавировала на контрабасе в воздушных потоках, уверенно держа смычок. *** Полет вызвал у Гроттер настоящий восторг. Заклинания полета всплыли в мозгу сразу, и получились тоже сразу, хотя она ни разу не практиковалась. А еще — и тут младшую Гроттер ждал сюрприз, кольцо говорило голосом ее покойного деда Феофила Гроттера. Правда всего пять минут в день, и голос у деда был очень скрипучий… Сначала она сказала страховочное заклятие, как и говорила ей мать. Кольцо послушно выплюнул зеленую искру; а затем — среднее по скорости «Тикалус плетутс». Конечно, ей дико хотелось выкрикнуть «Торопыгус угорелус», но искушать судьбу не стоит. Заклятья она знала, а вот летать толком не умела. Контрабас на «Плетусе» недовольно гудел, струны дрожали… Она крепко держала смычок — и вскоре первый страх уступил, и она начала держаться на инструменте увереннее. А потом все-таки рискнула, и перешла на скоростное. Вот тут-то она и все поняла о чем ей говорила мама, когда рассказывала об отце. Казалось, она и контрабас были созданы друг для друга: словно он был ее частью — рукой или ногой, и они составляли единое целое. Вскоре начались фигуры пилотажа. Татьяна, окончательно осмелев, начала свой первый стремительный полет… Мама была внизу. Несмотря на темноту, она видела как дочь летает в небе, и думала, что все-таки иногда хорошо повторять путь своих родителей. От отца Леопольда много перешло его малютке… Женщина улыбалась. Так… хорошо. Правильно. *** Через неделю когда стемнело, обе вышли на крышу. Рогозина строго настрого велела дочери лететь только на «Тикалус плетутс», так как сильные воздушные потоки и ветер могут сбить ее с контрабаса. Плюс грузом следом за ними летел чехол, а в нем — вещи девочки. Оба, несмотря на лето, надели теплые куртки и шапки и теплые штаны. В поднебесье выигрывает не легкий, а тот кто тепло одет и подготовлен ко всему. У самой женщины в руке была метла с бренчащими амулетами — Рогозина на этот повод всегда говорила, что нет ничего лучше старой, доброй «классики», и предпочитала ее новеньким современным пылесосам, и, к тому же, они требовали топлива. Голос Феофила нехотя подсказал внучке, что надо дернуть третью струну. И сейчас обе летели согласно Нити Ариадны, так мило выпущенной контрабасом, которая показывала юной колдунье и взрослой белой ведьме дорогу. *** Николай Петрович, когда подходил к дому полковника, подумал, что сначала обознался, и у него возник обман зрения, ему привидилось: вверху, на крыше, две черные тени: одна, поменьше, верхом на контрабасе, а другая — на метле; оседлав массивный инструмент и метлу, они пролетели у него над головой. Ему даже показалось, что он узнал фирменную зимнюю «ФЭСовскую» куртку, и самого товарища полковника в ней. Но он смел эти подозрения, когда поднимался по лестнице. — Пить надо меньше, — проговорил Круглов, протирая глаза и очередной раз давая себе зарок, который он все равно не выполнит. Рогозина так и не открыла. *** Несмотря на принятые меры предосторожности, руки у них замерзали и зябли на ледяном ветру. Перстень Гроттера, которому тоже не нравилось лететь через облака, ворчал, что они поднялись слишком высоко, и, мол, он скоро так обледенеет. Но они уверенно летели, и скоро под ними раздался шум океанских волн, и они увидели ночной океан. У Гроттер-Рогозиной захватило дух. Нет, они ездили с матерью на моря когда ей давали путевки, и она наслаждалась потрясающе чистой водой с запахом соли, но океан будто бы захватил в этот миг всю землю! Ни единого островка, вплоть до самого горизонта, темные волны с пеной, которые поднимали вверх столбы водяных брызг, и звезды, далекие и холодные. А еще на небо выплыл огромный лунный светящийся диск… Только сейчас девочка поняла как по-настоящему велик этот земной шар! Но они упрямо летели через бурлящие воды и держали курс на школу. Малютка Таня Гроттер оглянулась через плечо, и сначала не поняла, что это за ледяная глыба, которая летит позади них. Только немного погодя она поняла что это обледеневший от ветра чехол, и почему мать велела ей лететь на среднем по силе заклинании — он бы давно отстал и сгинул в море. *** Летели они целую ночь. Рогозина пару раз замечала, как девочка буквально отрубается от усталости, и у нее дрожит в руках смычок, и будила ее, пока не случилось большой беды. Перелет через океан к острову Буян без сопровождения взрослого совершить в первый раз практически невозможно. Но вот голубая нить начала дрожать и таять. Семья пошла на снижение. Значит, они были близко. — Готова? Пора! — вдруг выкрикнула Рогозина, и, не давая себе ни единой возможности испугаться, Таня быстро подняла руку с кольцом и воскликнула: «Грааль Гардарика!» Ее тряхануло, завертело, укололо миллионом маленьких зеленых искр от заклятия перехода. Раздробило как стекло и вновь собрало из осколков. На миг Тане почудилось, что она проскакивает через бесконечно узкую середину песочных часов или через тугой садовый шланг. А потом внизу в лучах восходящего солнца из окрашенной розовыми стрелами океанской пены еще больше выступил остров. Четверть острова занимало болото, еще треть — лес. Вдоль узкой песчаной косы громоздились потрескавшиеся бурые скалы, о которые, похоже, разбилась не одна тысяча штормовых валов. Рогозина рядом успешно пошла на снижение, и девочка рядом повторила ее маневр. Посреди острова, необычайно приземистая и плоская, похожая чем-то на перевернутую сероватую-желтоватую миску с приклеенными к ней в самых неожиданных местах башнями, галереями и переходами, окруженная рвом с кипящей водой, раскинулась самая большая крепость из всех, которые Тане когда-либо приходилось видеть даже в кино. Московский Кремль, где она когда-то была вместе с мамой — и тот был явно меньше по размерам. Здесь же перед ними простерся целый город под одной крышей! Над главными воротами крепости ярко горела огненная надпись: «ТИБИДОХС — ШКОЛА МАГИИ ДЛЯ ТРУДНОВОСПИТУЕМЫХ ЮНЫХ ВОЛШЕБНИКОВ. БЕЛОЕ И ЧЕРНОЕ ОТДЕЛЕНИЯ». — Нам придется идти, — сказала женщина, когда они успешно приземлились на узкую дорожку, переходящую в мостовую, мощеную старыми булыжниками, ведущую к далеко виднеющимся массивным древним дверям. — Я могла бы провести тебя через эти стены — мне знаком здесь каждый камень, но это опасно, так как ты не знаешь, где можешь угодить в магические ловушки и блокировки… — Я понимаю, — сказала девочка, и оглянулась на замерзший в каменный лед чехол. Рогозина, хмыкнув, высушила лед двумя зелеными искрами, затем вытащила чемодан из футляра, выдвинула колесики и длинную ручку, чтобы его было удобнее волочить. Девочка положила контрабас в чехол, тщательно закрыла его, и Рогозина искрой заставила лететь его за ними. Сама девочка взяла чемодан на колесиках. — Внутри нам придется волочить его на себе, на полетные заклинания стоит блокировка. — Сказала полковник, снимая шапку и пряча ее в карман. *** Они шли долго, но все-таки с первыми лучами восходящего солнца достигли медных ворот. Рогозина быстро предупредила девочку не смотреть циклопу в глаз, и она послушно натянула шапку на лицо, скрывая собственные глаза. Женщина просто метнула в ворота две искры, и ворота дико загрохотали, будто бы по ним стукнули не меньшей мере три десятка мощных молотков. Девочка зажала уши, спасая их от лязга. Только спустя несколько минут им открыли. Рогозина крикнула циклопу (она называла его каким-то древним именем на латыни) чтобы он привел кого-нибудь из учителей. Тот, почесав башку палицей, засеменил за учителями, не забыв прикрыть дверь. — До циклопов всегда так медленно все доходит! — с явным нетерпением проговорила женщина. Но тут кто-то подбежал к дверям, и они наконец-то распахнулись. Перед ними предстал низенький, плешивый, человечек с близко посаженными глазками, злобно сверкавшими из-под клочковатых седых бровей. Он пристально смотрел на гостей. Явно его подняли спросонья… — Поклеп Поклепыч! — Рогозина расплылась в такой тошнотворно-притворной улыбке, что Таня едва в нее не поверила: — Здравствуйте, мне очень приятно вас увидеть после стольких лет! Как вы? — Галя Рогозина? — с подозрением спросил мужчина, и Галина с горячностью несколько раз кивнула ему. — Ну, здравствуй… — смягчился тут плешивый. — Много лет ты сюда не заглядывала, ученица белого отделения… Хорошо, — буркнул он тем тоном, про который обычно говорят — отвяжись. — Я сегодня по делу, — все так же радостно проговорила полковник, улыбаясь до ушей, — я привезла вам свою приемную дочь учиться. Таня, это Поклеп Поклепыч, Завуч Тибидохса, — представила девочке мужчину Рогозина, — а это ваша новая ученица — Татьяна Леопольдовна Гроттер-Рогозина… Поклеп, не скрывая, вытаращил на рыжую девочку глаза. Девочка поежилась, у нее даже возникло горячее желание спрятаться — его взгляд напоминал черные сверла, но тем не менее спокойно и храбро проговорила, чувствуя ободряющий взгляд матери, направленный ей в спину: — Здравствуйте, Поклеп Поклепыч. Я рада с вами познакомиться. Мужчина сжал губы, но ничего не ответил, только кивнул. Видимо, отвечать маленькой девочке вежливо — не в его амплуа: — Пойдемте, — медленно проговорил завуч, — я проведу вас обеих к Сарданапалу. Они прошли во внутренний двор (тут уже блокировались полетные заклинания, и Гроттер несла контрабас), и достигли огромной, грубой, старой лестницы, выдолбленной из камня. Ступеньки были разной величины, а кое-где женщина помогала взобраться невысокой дочурке. *** В центральный коридор, по которому они шли вместе с завучем, выходило множество боковых лесенок, проходов, тесных лазеек и железных решеток за которыми явно находились секретные ходы или, на худой конец, заброшенные темницы. Из одного прохода повеяло стужей, из другого швырнуло в лицо сырые осенние листья, из третьего дохнуло пустынным зноем. Откуда-то выплывали смутные тени приведений (Таня тут была спокойна, проконсультированная мамой, что это все энерговампиры и боятся их не стоит) — то унылая дама в немыслимой фиолетовой шляпе, то неприятный старик с морщинистым и обрюзглым лицом, похожий на сдувшийся шар. Но видя вместе с гостями Поклепа, те спешно просачивались сквозь стены. По пути им попалась Инвалидная Коляска. На Коляску был наброшен синий в клеточку плед, который шевелился так, будто под ним кто-то скрывался. Поклеп было хотел спугнуть привидение, но Рогозина его опередила, твердым голосом произнося: — Дрыгус-брыгус! Коляску с противным чавканьем засосало сквозь пол, на нижний этаж. Они повернули, и оказались у огромной двустворчатой двери, на которой золотом были изображены два спящих сфинкса. Не успела у девочки мелькнуть мысль, не та ли это дверь, которую они ищут, как над входом немедленно замерцали ослепительные огненные буквы: «О да! Ты не ошиблась! Перед тобой маленький скромный кабинетик лауреата премии Волшебных Подтяжек пожизненно-посмертного главы школы Тибидохс, академика Белой магии Сарданапала Черноморова». Поклеп обернулся и внимательно взглянул на девочку — та поспешно виновато улыбнулась, демонстрируя что еще готова к диалогу — хотя от тяжести контрабаса уже сводило руки, и он постучал в дверь. Дверь тут же распахнулась, и навстречу им толстенькой уточкой выплыл пожизненно-посмертный глава Тибидохса. Душистая борода, то появлявшаяся, то исчезавшая, величественно лежала у него на груди. Оба уса-бунтаря были надежно заправлены за уши и завязаны на затылке морским узлом. Почему-то Таня так и представляла себе академика: довольно добродушный, спокойный и величественный старичок. — А, — проговорил Черноморов, увидя перед собой женщину и девочку, — проходите-проходите! Галя, как я рад встрече с тобой! — Взаимно, академик, — скупо сказала бывшая ученица, мигом оставив придурковатую слащавость которую она демонстрировала Поклепу, и тут же сморщившись от его тона. Вообще-то «Галя» совершенно не переносила такого отношения к себе, но для учителей, взрослых и родителей мы навсегда остаемся маленькими неразумными малышами. Кабинет не был большим, как и гласила надпись на двери. Вдоль стен в кадках из красного дерева, украшенных мелкими бриллиантиками, росли диковинные пальмы. В прозрачных стеклянных колоннах плавали яркие тропические рыбы. Тане это понравилось. Возле стола Сарданапала, представлявшего сильно уменьшенную копию футбольного поля, стояла клетка, полная волшебных книг, которые, возмущенно трепеща страницами, то и дело принимались биться о прутья, пытаясь вырваться. Одна книга, толстая, с желтыми пергаментными листами, при этом норовила превратиться в ящерицу, но прутья, смыкаясь, не пропускали ее. «Черномагические книги,» — поняла девочка, наконец-то оставив контрабас. Руки радовались легкости. Поклеп, выполнив свою задачу, таинственным образом растворился в недрах Тибидохса. Сарданапал ласково взъерошил Тане волосы. Пригласил обеих сесть на стулья. Рогозина чуть улыбнулась: когда-то давно он, здесь, успокаивал ее, грустившую по обычной лопухоидной жизни и отказывающуюся от колдовства. При этом борода, до сих пор смирно лежавшая у Сарданапала на груди, воспользовалась случаем и исподтишка щелкнула рыжую по носу. — Ну вот, девочка моя, ты и в Тибидохсе. Как первое впечатление? Тут славно, не правда ли? К этому месту привязываешься один раз и на всю жизнь. — Голос академика дрогнул. Рогозина моментально устремила глаза в потолок. Таня и сама толком пока не знала, нравится ли ей здесь или нет. Конечно, все это сильно отличалось от лопухоидного мира, к котору она привыкла. — Это правда, что тут школа для трудновоспитуемых волшебников? — спросила она, вспомнив громоздкую надпись над воротами — видимо мама не захотела(или не пожелала) ей об этом рассказать. Академик слегка замялся: — Да… Но только ты не подумай, что тут колония или исправительное учреждение (Рогозина, которая работала с этими двумя субъектами, хмыкнула). Ничего подобного. Наша задача помочь… — начал он. — Помочь в чем? — спросила Гроттер-Рогозина. Заметив, что один из его шнурков на ботинках развязался, академик завязал его взглядом и свистом подозвал к себе кресло, подбежавшее к нему на коротких кривых ножках. Судя по всему, Татьяну тут ждало еще много открытий: ее круглые глаза - от удивления, говорили сами за себя. — Найти себя, правильно определиться. — Сказал директор. — Видишь ли, — тут он замялся, — способности к магии проявляются у всех по-разному, но чаще всего неожиданно. Какой-нибудь мальчишка или девчонка могут прожить на свете десять или двенадцать лет, родившись у самых обычных родителей, и ни о чем таком не подозревать. А затем при стечении определенных обстоятельств магия прорывается наружу, и они совершают нечто такое, чего никогда не сделал бы обычный лопухоид. Ну, например, превращают надоевшую соседку в попугая или утаскивают сквозь витрину ролики, причем сама витрина, что поразительно, остается целой. Они даже не хотят украсть, а просто ролики — раз! — прыгают к ним в руки от одной силы желания… При этом совсем не обязательно, что те мальчишки или девчонки, которые это совершают, из приличных семей. Чаще все бывает наоборот. Магические способности проявляются у кого угодно — у бродяжки, у маленького карманника, у самого худшего ученика в классе. Вот с такими ребятами мы и работаем в Тибидохсе, чтобы впоследствии они не использовали свое умение во вред… — Понятно. А ребятам нравится учиться? — с любопытством спросила Таня. — Кому как! У всех тут свои таланты. Кто-то может отлично перемещаться в пространстве, другие проходят сквозь стены, третьи читают мысли или обладают талантом к левитации. Есть и такие, что по три года не могут освоить простейшие заклинания, зато без всякого обучения накладывают такую порчу, что мы потом по две недели бьемся, чтобы ее снять. Есть у нас, наконец, один маленький обжора, который попал к нам после того, как слопал продукты в супермаркете… — О, — проговорила Рогозина, — знаю-знаю, проходил по сводкам, а потом таинственно исчез. Я так поняла, что этот мальчик здесь? — О, да, — Сарданапал кивнул женщине, как всегда поразившись ее феноменальной памяти. — Правда он из семьи алкоголиков, они его не кормили, и гоняли на улицу — клянчить денег на выпивку. Он просто был очень голоден… — Жаль, — просто проговорила женщина, искренне жалея паренька. Через ее руки проходили сотни, а то и тысячи таких детей, которые ни в чем не виноваты — лишь только в том, что родились у таких вот плохих людей… Не успел академик проговорить свою речь дальше, как их беседа была прервана жутким ревом. Стены мелко задрожали от ударов, доносившихся из-под земли. Таня от неожиданности подскочила на месте, заметив при этом, что ни Сарданапал, ни Галина Николаевна даже бровью не повели. — Титаны волнуются, — сказала Рогозина, успокаивая этим дочь, — правда их мощь волнения сейчас поражает… в мои времена все дрожало явно меньше. — Итак, Танюша, отныне ты будешь учиться в Тибидохсе. В какой класс ты ходила у лопухоидов, уже неважно. Здесь тебе все придется начать сначала. Основных классов, или ступеней, у нас пять. В конце каждого года суровые экзамены. Затем желающие могут поступить либо на кафедру нежитеведения к Медузии, либо на снятие сглаза, либо на практическую магию к профессору Клоппу, либо ко мне на потустороннее отделение. Можно еще обучаться ветеринарной магии, то есть лечить единорогов, жар-птиц, драконов, гарпий, Цербера, русалок. Тут один мальчишка, Ванька Валялкин, говорят, делает успехи. Он ухитрился даже вытащить занозу из носа у моего сфинкса, чего я сам, признаться, не рискнул бы сделать… Сарданапал еще долго что-то говорил, но Таня почему-то не запоминала его слов. Убаюканная монотонным журчанием его голоса, она чувствовала, как смыкаются отяжелевшие веки. Бессонная ночь, проведенная верхом на контрабасе в ледяных воздушных потоках, давала о себе знать. Женщина, увидев, что дочь практически заснула, дернула академика за край не вовремя сунувшейся к ней бороды. Академик Черноморов, увидев, что девочка засыпает на ходу, спохватился: — Да ты спишь! — спохватился Сарданапал. — Погоди, я сейчас узнаю, где мы тебя устроим. Занятия у тебя сегодня во второй половине дня, ты успеешь еще выспаться… — И я надеюсь, ты, Таня, не проспишь свой первый урок, — сурово проговорила ей мать, моментально выдергивая ее из зыбких границ сна и яви. Сарданапал усмехнулся, щелчком стукнув по разбушевавшейся бороде. Таня рывком поднялась со своего места. Предстояло еще дойти до комнаты, где ее ждала чудесно мягкая, теплая постель…