***
Их перемещение представляется ей яркой вспышкой неоновой, серебристым сиянием звезды. Локи держит ее в крепком кольце своих рук – ровно до тех пор, пока они не оказываются где-то на окраине Асгарда, и она успевает заметить – кровоподтеки на его шее нисколько не изменились, не сошли. Она надеется, их исчезновение будет недолгим – их точные копии, оставленные во дворцовом саду, практически идеальны, но все же – не они. Джейн оглядывается назад – за ними бескрайний лес, покрытый зеленью и тишиной, а над ним – стеклянное серое небо, опоясанное тревогой перед скорой бурей. И у самой кромки того леса темное с алыми искрами, разросшееся… – Ты тоже видишь это? Он стоит чуть впереди нее, но смотрит туда же – туда, где разверзлась сама бездна. Он кивает, и она следует за ним, ближе, еще ближе. Ее шаги утопают в шелестящей листве, его же не слышны вовсе. Он останавливается, когда они совсем рядом, и он говорит ей – не подходи ближе, и в его голосе – напряженность. И все же она делает небольшой шаг вперед, и еще один. Она хочет рассмотреть – это больше похоже на расщелину или карман, заполненный чем-то едва потрескивающим, гудящим… – Это энергия? Он не отвечает, лишь глядит внимательно и настороженно, пытаясь определить, понять или же узнать. Он не смотрит на нее – и она делает еще один шаг. Это больше напоминает ей магнит, и она ничего не может с собой поделать, не может сопротивляться. Она подходит совсем близко. Ее опасную близость Локи замечает лишь в последнее мгновение, она уже протягивает руку, чтобы прикоснуться, чтобы услышать его крик; и становится слишком поздно.***
Когда она приходит в себя, она лежит на спине, и она окружена тишиной и одиночеством. Она пытается подняться – голова болит, словно бы она ударилась затылком, а ее руки испачканы в земле. Она оглядывается, пытаясь понять, где она – но она все там же, все то же моросящее небо, все тот же лес у которого нашли… Локи. Там, где была темно-алая бурлящая энергия – лишь далекий знакомый силуэт, и Джейн облегченно выдыхает холодный разряженный воздух – он здесь. Она поднимается на ноги, стряхивая сухую пыль с платья, и окликает его. Он оборачивается – так быстро, словно бы ее голос – последнее, что он ожидает услышать, и на его лице застывает странное неопределенное выражение – волнения, или беспокойства, или неверия. Джейн пытается немного улыбнуться – он заслужил хотя бы это, и сказать ему, убедить его, что все на самом деле в порядке, и она глотает этот холодный воздух, набирает его в легкие, чтобы произнести... А потом замирает. Его волосы короче, чем она привыкла видеть в последнее время. Он кажется немного плотнее, не измождено худым, его лицо чуть менее бледно. И она уже совсем рядом, чтобы наконец увидеть – в его глазах не синева, но зелень. Его взгляд ровно такой, каким она ожидала его увидеть почти двадцать лет подряд после того дня, как он ушел. – Я так долго ждал тебя, – говорит он, и она чувствует, как последний воздух выходит из ее легких, и она не может, никак не может набрать нового. Она протягивает к нему руку, желая проверить, убедиться, и она дотрагивается до его руки, протянутой ей в ответ, и она ровно такая, какой Джейн ее помнит. Он сам ровно такой, каким она его помнит, и что-то затмевает ей взор, горячее и соленое. Ты здесь, шепчет она, и он притягивает ее к себе, обвивая, укутывая своим теплом. Их воссоединение тихое и спокойное, и оно делает все неправильное правильным. Его запах – это лес, и пыль, и он сам, и, снова вдруг способная дышать, она дышит им. С первым вдохом приходит жгущая, жгучая боль – она знакомо концентрируется в запястье (левом), и Джейн замирает, затихает, вспоминает – это уже было, с ними или с ней одной, и это не принесло ничего, кроме отчаяния. Не смотри на руки, слышит она его тихий голос и старается подчиниться ему – ведь нет ничего проще, чем последовать за ним, туда, куда бы он не привел. Но она уже знает, что приведет он ее в никуда. Она цепляется за него, отвечая столь же тихо – ты не настоящий, и не отпускает его, вымаливая у неожиданной иллюзии еще хотя бы одну блаженную секунду, озаренную его присутствием. Он прикасается к ее подбородку, заставляя взглянуть на себя – и она вздрагивает, так идеальна его копия, что она выглядит совершенно настоящей – не отличить, куда более настоящей, чем те, что они оставили во дворцовом саду. – Разве это имеет значение, если мы можем быть счастливы? Вместе? Он успокаивающе прикасается к ее лицу, беря его, словно чашу, взглядом испивая его до дна. Жжение в запястье усиливается, и это помогает ей бороться, пусть бороться она уже и не помнит – за что. Он пытается убедить ее: – Это всего лишь боль, но разве она сравнится с той, что ты почувствуешь, когда потеряешь его? Один уже ушел, уйдет и второй, – он губами прикасается к ее виску, так, как не делал тот Локи, которого она знала, но так, как бы она хотела, чтобы он прикасался к ней. – Но ты можешь остаться. Здесь. Со мной. Она думает, она и правда могла бы. Когда-то она уже оставляла все ради призрачной надежды, и это не принесло ей ничего, кроме разочарования, так важно ли – иллюзия это или нет, если отныне есть надежда на счастье? Однако она все еще помнит – он бы не хотел, чтобы она сдавалась, он бы хотел, чтобы она выбрала то, что правильно. И она говорит то, что правильно, пусть заинденевшие губы едва слушаются ее. – Отпусти меня. Он зовет меня. Он и правда зовет ее – его голос, произносящий ее имя, доносится до нее сквозь плотное алое марево, обступившее их со всех сторон, стершее и лес, и небо, и воздух. И оно, кем бы оно в действительности не являлось, действительно отпускает ее, признавая, что ее воля все же сильнее. Ей кажется – оно исчезнет прямо сейчас вместе с лицом Локи, и она, жадно вглядываясь в это лицо еще хотя бы несколько мгновений, задает вопросы, ответы на которые она так и не получила – но имела на них право. – Ты знал, что я бы не поняла, что это – всего лишь иллюзия, и не прошла бы испытание, если бы не Локи. Так почему же ты решил, будто бы я достойна? Иногда она по-прежнему вспоминает на себе тяжелый взгляд Одина. Не было ни единой возможности, что он не знал – Локи помогал ей; о том, что они стали общаться (нежеланный принц и нежеланная гостья из чужого мира) знал едва не каждый во дворце. И все же, отдавая ей бессмертие, заточенное в яблоке, он не сказал ей ничего. – Потому что это правда, Джейн Фостер. Ты не знаешь, но я наблюдал за тобой – в бесконечном множестве измерений, – он говорит голосом Локи и смотрит его взглядом, и ей спокойнее. – И в одном из этих измерений, том, откуда он прибыл, я был частью тебя. Ты была смелой. Ты помогла мне пробудиться. Один хотел воспользоваться мной, но я давно ждал нашей встречи – чтобы просить о помощи. Она изо всех сил, покидающих ее столь стремительно, пытается запомнить его слова. – Война начинается, Джейн. Она в каждом из измерений, она настигнет и вас и не пощадит никого. Настало время собирать камни. Она не понимает – она так сильно старается, но сознание ускользает от нее, словно песок сквозь пальцы, словно вода. Камни? – переспрашивает она. Оно, кем бы оно ни было, кивает в согласии и затем – обещает: – Изгнанником он увидел многое и многое узнал. Он расскажет тебе, когда вернется. Локи, думает она, и что-то вновь разгорается, поднимается в ней, затопляя собой тоску. А потом она понимает. – Это ты отправил его сюда. Зачем? Оно исчезает, бледнеет, но она тянется к нему, желая узнать еще хотя бы это. И оно позволяет. – В каждом из измерений ты ждешь его, Джейн Фостер, – но не в каждом дожидаешься. Ему нужно было это увидеть. Ему есть, за что сражаться. Его голос затихает, но она все же успевает, еще опустошенная, но уже – не мертвая, выпросить у него последнее, необходимое: – Кто ты? Что ты такое? И услышать ответ: Я – реальность.***
Первое, что она чувствует – это запахи. Ворох запахов – травы, свежесть, прохлада. Затем – чье-то дыхание и чей-то гнев, досада и волнение. Затем она слышит – голоса. – Она оступилась и ударилась головой. Джейн пытается приоткрыть глаза, чтобы увидеть – его. Его голос она узнает сразу же, как и нетерпеливость, снисходительное превосходство в его словах. Она пытается открыть глаза – но веки слишком тяжелые и сонные, и она не может. – Ударилась так, что до сих пор не приходит в себя? Тор, думает она. Он здесь. Знает ли он, где они были, что с ними произошло? Но она сама не знает, что с ней – с ними – произошло. Война начинается, вспоминает она, и ей нужно рассказать всем, предупредить всех. Она слышит раздражение в чужом выдохе и чужих словах, где-то рядом с ней, совсем близко – она могла бы прикоснуться, будь она настойчивее в своем желании проснуться, будь она сильнее, умнее или немного храбрее. – Такое случается иногда, братец. Думаешь, обезопасил ее от всего, дав ей яблоко? Да, она больше не смертна, но по-прежнему всего лишь мидгардка. Ее можно ранить. Ее можно убить. Резкое движение, больше похожее на порыв ветра, опаляет ее кожу – и освобождает. Она и не сразу осознает, что все это время кто-то – Тор – держал ее за руку. – Не приближайся к ней, – в его голосе звучит сталь угрозы и острота разочарования. – Я позволял тебе… Пока она этого хотела. Пока это было безопасно для нее. Ей ты тоже прикажешь? Она поворачивает голову, туда, откуда раздаются звуки – и все вдруг затихает и угасает. Она не слышит ответа, она не слышит больше ничего, лишь звук открывающейся и закрывающейся двери, и не чувствует ничего, кроме тепла, прикоснувшегося к ее лбу, ее волосам, успокаивающего, убаюкивающего. Когда она приходит в себя – она видит стены лечебницы, сомкнувшиеся вокруг нее, и встречается взглядом с Фриггой. Ее золотые волосы мягко блестят в свете заходящей звезды, и она вспоминает, как та сидела у постели своего младшего сына – днем и ночью, и беспокойная усталость оседала в чертах ее лица. Ту же усталость, заострившуюся ожиданием, Джейн видит в ней и сейчас. – Моя царица, – приветствует она, и та улыбается уголками губ в ответ на ее чуть хриплое и дрожащее. – Я рада, что ты пришла в себя. Она поднимается со скамьи – высокая и величественная; небесно-голубая ткань платья шелестящей волной обнимает ей ноги. Джейн чувствует, как немного прогибается кровать подле нее и чужое – ласковое – прикосновение к собственному запястью. – Он принес тебя вчера вечером, бледную и бессознательную. Тор не находил себе места, – она чуть медлит, словно раздумывая – подходящее ли сейчас время? Но оно, наверное, всегда неподходящее, а потому она продолжает: – Ты помнишь, что произошло? Она кивает, она помнит. Алое зарево и чей-то голос в ее голове. Я – реальность, снова слышит она, и она не знает, что ей делать. – Что… О чем рассказал Локи? Фригга лишь качает головой, неуверенно и неспешно, и отвечает – Ничего. Ничего, Джейн, лишь только то, что ты оступилась в саду. Он не рассказал – даже своей матери, думает она, и не знает – значит ли это то, что и ей нужно молчать, значит ли это хоть что-нибудь. Она видит понимание на лице Фригги, и это, лишь это одно заставляет ей чувствовать смятение, разбавленное стыдом. Фригга всегда все видела, и всегда обо всем догадывалась. Что она теперь должна думать о ней, той, что злоупотребила ее гостеприимством, ее дружбой, предав любовь одного сына ради преданности другому. – Джейн, я приму любое ваше решение, твое и его, – слышит она, и это, ее голос, спокойный и уверенный, заставляет ее прикрыть глаза. – Он мой сын. Что бы ни случилось, откуда бы он ни прибыл, он все еще мой сын. И я хочу, чтобы он был счастлив. Она знает, думает Джейн. Как давно она знает? Она хочет сказать ей – что-нибудь, но та лишь чуть крепче сжимает ей руку, и говорит, что ей нужно еще – совсем немного – отдохнуть. Она уходит, и Джейн – разбитая, полнящаяся слезами – практически сразу же засыпает. Практически, потому что за секунду перед тем, как провалиться в сон, она вдруг вспоминает свое самое страшное воспоминание. Спустя столько времени, спустя долгие годы все начинает собираться в одну мозаику, недостающие кусочки встают на нужные места. Я так долго ждал тебя, вновь слышит она, и воспаленное сознание подсказывает очередной ответ – он хотел, чтобы она рассказала о нем, о ее худшем дне, потому что знал – Один может использовать это против нее. Он знал, и хотел, чтобы она пережила его заранее. Чтобы потом было – самую малость – не так страшно. Он хотел научить ее не бояться, и не его вина, что она не справилась.