Без обид

      Если по правде – давай без обид:       Тот, кто убил – тот и убит;       Кто в дождь отдал плащ – тот под плащом;       Тот, кто простил – тот и прощен.       Сплин

             Здесь много хороших мест и много хороших людей, и, главное, целая пропасть времени.       И все же есть одно место - особенное - куда они ходят очень часто, и всегда только вчетвером.       Над озером поднимается замок - древний, как вселенная, величественный, как поросший корабельными соснами скальный утес, и прекрасный, как счастливое детство. Замок ввинчивается в небо, протыкая изогнутый лазурный купол острыми шпилями, и вокруг башен с узкими стрельчатыми окнами спиралью завиваются облака.       Иногда ветер доносит до них далекий смех и будто бы топот сотен ног, а Джим клянется и божится, что может различить запах только что поспевшего пирога с почками. Сириус возражает, что если бы запах был - он учуял бы его первым, потому что из всех них именно у него лучшее обоняние. Джим авторитетно заявляет, что нюх Сириуса годится только на то, чтобы гоняться за кроликами. В ответ Сириус интересуется, кто же наградил Джима такими впечатляющими рогами... Завязывается перепалка, перерастающая в потасовку: Сириус приставляет к голове Джима руки, изогнутые, как рога, Джим издевательски пародирует собачий лай, Сириус ставит Джиму подножку, Джим, падая, хватает друга за руку, и в итоге оба летят в озеро, взметнув вокруг тучу брызг. Лили склоняется над водой со строгим видом и что-то серьезно втолковывает этим двум оболтусам, но губы ее против воли изгибаются в улыбке, а в глазах пляшут предательские смешинки. Джим хватает Лили за руку, дергает на себя - и вот уже она, с головы до ног мокрая, заливисто хохочет и пытается утопить Поттера, периодически призывая на помощь своего давнего знакомого - месье КальМ'Ара.       Ремус откидывается на спину, подложив сцепленные в замок руки под голову, смотрит в небо и слушает... Раньше выходки этих обалдуев доводили его до белого каления, но с тех пор утек целый океан воды, и теперь Ремус готов вечно слушать их болтовню, перебранки и смех.       В принципе, это возможно. Здесь нет ничего невозможного.       

***

      Сезоны года тут меняются совсем не так, как принято в календаре. За осенью может следовать звенящая травой весна, летний полдень порой внезапно перерастает в зимний пейзаж, словно взятый с какой-то рождественской открытки, а однажды Ремус видел, как посреди заснеженного леса пышно цвела сирень.        Он подозревает, что сезоны сменяют друг друга в зависимости от их желания: Ремус давно понял, что это место - огромная Выручай-комната, в сотни раз более могущественная, чем ее хогвартская младшая сестрица.         

***

      Со временем здесь творятся странные вещи, и с ними самими тоже.       Когда он встречает родителей, они всегда молоды, а ему — ровно семь лет и один день. Он это точно знает, потому что на второй день восьмого года пошел гулять в лес и встретил там чудовище с горящими глазами и острыми как бритва зубами. Чудовищ он больше не боится — наткнулся здесь как-то раз на Сивого и не сразу узнал, до того мирный и спокойный вид оказался у старого врага до обращения.       Когда он гуляет с Дорой, ему за тридцать, хотя седины в волосах больше нет, и куда-то исчезла частая сетка морщин.       С другими происходит то же самое, хотя говорить об этом не принято. Однажды он видел Сириуса совсем маленьким, лет восьми — он тянул за руку пухлого, очень похожего на него мальчишку помладше. А Сохатый и Лили иногда встречаются в старой деревенской церкви, и там им по девятнадцать. Она в белоснежном подвенечном платье, а он в новенькой, с иголочки, мантии, немного жмущей в плечах. Тогда в церкви было полно народа, но теперь этим двоим никто, кроме друг друга, и не нужен.       На поляне у озера им всегда семнадцать — возраст, когда будущее казалось бесконечным, а они сами - бессмертными, возраст, когда они строили планы и всерьёз рассчитывали, что эти планы изменят мир.       В какой-то мере так и случилось.       

***

      Иногда они приходят к озеру ночью, и тогда вековые сосны обступают поляну, как верные часовые. Звезды подмигивают с черных небес, свежий западный ветер лесной кошкой стелется по земле, принося с собой запахи других миров и звуки других историй.       Сириус оборачивается огромным волкодавом — темные уши стоят торчком, острые клыки щерятся в полуоскале-полуулыбке. Лили бросает в воду палку, и Сириус, дурачась, плывет за ней, а потом приносит девушке, преданно глядя в глаза. Лили треплет его по загривку и, едва сдерживая смех, говорит: "Хороший песик".       Джеймс недовольно морщит нос и оборачивается статным оленем. Золотистая шерсть его мягче бархата, ноги сильны и длинны - кажется, если прыгнет, собьет луну с небосвода - а кончики ветвистых рогов в звездном свете вспыхивают, как самоцветы. Олень искоса смотрит на Лили, грациозно сгибает передние ноги и поводит головой, мол: "Не желаете ли прокатиться, прекрасная леди?".       Лили для порядка делает вид, что обдумывает предложение: возводит глаза к небу, накручивает на палец непослушный локон и пожимает плечиком. А потом звонко смеется и вскакивает на оленя с грациозностью амазонки. Джеймс тут же делает свечку, поднимаясь на задние ноги. В темноте они выглядят, как иллюстрация к какому-нибудь готическому роману: волосы Лили развеваются на ветру, словно ветви плакучей ивы, глаза Джеймса загадочно блестят.       Мгновение - и они срываются с места.       Наступает черед Ремуса. Раньше он боялся этих мгновений, ибо в них была только боль, боль и безумие. Но здесь превращаться не страшно, даже приятно. Тело просто меняет форму. Наплывают, становятся ярче запахи, звуки. В ноздри бьёт аромат ночных цветов, и озерной воды, и петляющего заячьего следа. Вдалеке тихо ухает сова, и он слышит, как в озере плещется рыба, как хлопают крыльями мотыльки и как вздыхают во сне птицы.       В глубине леса легко касаются земли копыта Джеймса и пушистые лапы Сириуса. Ремус задирает голову к огромной серебряной луне и поёт ей песнь. Поёт о том, как когда-то они жили, дружили, любили и сражались, а теперь настало время отдохнуть. Просто отдохнуть. Луна понимающе подмигивает и, кажется, он слышит её ответ.       - Ты дома, - говорит она. - Забудь обо всём и всё вспомни. Высохли слёзы, излечились раны, и ненависти больше нет. Ты дома.       Ремус оборачивается назад, туда, где над озером высится темная твердыня замка, и понимает, что это правда.       Он бросается вслед друзьям, и по-своему, по-волчьи, смеется. Травы приминаются под его лапами, чтобы тут же вновь разогнуться, и взлетают вверх по стволам испуганные белки, и ночные цветы источают тонкий аромат. Ремус несется быстрее ветра, а ветви деревьев смыкаются над его головой, и где-то там, в глубине леса, леса, который когда-то глупые люди нарекли Запретным, он нагоняет друзей.       

***

      В замок они не ходят. Не потому, что нельзя, а потому, что им это не нужно - главное, что замок есть. Главное, что он смотрится в зеленые, подернутые ряской воды озера, а на закате сотни окон вспыхивают алым и золотым, как глаза старого дракона.       

***

      Когда он появляется на поляне, Ремус валяется на траве. Джеймс и Лили о чем-то шушукаются, а Сириус стоит лицом к озеру, к замку, легко опираясь на свой мотоцикл. Он частенько катается, катается и летает, и охотно берет с собой каждого из них. Наворачивая круги над замком, лесом, знакомыми и незнакомыми городами, даже Ремус, вообще-то относящийся к высоте с прохладцей, соглашается, что в этом что-то есть. Там, наверху, ветер пахнет свободой и вечностью, и бессмертной юностью. Там, наверху с его старым другом что-то происходит. Кажется, там он становится тем, кем всегда должен был стать. Кажется, что ему повинуются ветра и звезды. Кажется, что летишь за спиной молодого яростного бога.       

***

      Когда он появляется, на поляне словно темнеет. Из-под травы пробивается запах влажной сырой земли, и над озером собираются тяжелые тучи. Взгляд Джеймса каменеет за стеклами очков, становится неживым, страшным. Лили крепко-крепко, до побелевших костяшек пальцев, стискивает его руку. Лицо Ремуса обращается к озеру, и он видит, что замков два, их всегда два: у того, что возвышается на опушке леса, есть брат-близнец в зеркальной глади. Ремус думает, что там, в зазеркалье, все могло сложиться по-другому.       На самом деле он не смотрит на озеро. Он смотрит на напряженную спину своего друга и подбирается, готовясь в любой момент вскочить на ноги.       Здесь исчезла снедавшая Сириуса прежде звериная тоска, и бешеные огоньки, когда-то так часто загоравшиеся в его глазах - огоньки, родить которые могла только гремучая блековская кровь, почти пропали. Но они знакомы слишком давно, и Ремус подбирается, зная, что сейчас Сириус развернется. Он никогда не видел, чтобы здесь дрались или били, но чувствует, что сейчас это возможно.       Что он должен сделать? Следует ли поддержать своих таких смелых, таких разъяренных, таких во всем правых, но не склонных к милосердию друзей? Ремус пытается поймать взгляд Лили, но Лили тоже гриффиндорка, тоже часть их веселого, верного, отважного, но не всегда доброго племени. К тому же, Лили занята Джимом.       

***

      Он выглядит напуганным и неуверенным, жалким, как когда-то выглядел перед кафедрой профессора Макгонагалл, не сделав домашнее задание. Он выглядит поблекшим, осунувшимся и несчастным, хотя, как можно быть несчастным здесь, Ремус не представляет. Он понимает, что такова, наверное, цена предательства, но неожиданно не испытывает никакого злорадства.       Жажда справедливости и отмщения, когда-то горевшая в нем, исчезла. Осталась одна брезгливая жалость. Но ведь он и пострадал меньше других. Лили и Джим – сколького они лишились по вине этого человека? А Сириус? Стылый остров посреди свинцового моря, ледяные стены камеры, тяжелое дыхание за стеной, крики, крики, крики и безумие.       Ремус почти сердито трясет головой. Сколько там осталось всего, о чем здесь не принято вспоминать. Боль, горе. Отвык он от этого, отвык.       

***

      - З-здравствуйте, ребята, - испуганно говорит он, вжимая голову в плечи. Он всегда немного заикался от волнения, когда нужно было выступать перед публикой. И также сутулился.       Ремуса переполняют отвращение пополам с сочувствием, он с трудом давит желание закрыть глаза и заткнуть уши. Одновременно наваливается тысяча воспоминаний.       Как он учил их всех играть в карты и лото, строить шалаши в лесу. Очень некрасивый и очень одинокий ребенок, он знал, чем заняться дождливым днем.       Как он бредил комиксами и приключенческими романами, в основном, маггловскими, и в итоге все они подключились, даже Сириус, поначалу смеявшийся и воротивший нос в лучших традициях благороднейшего и древнейшего семейства.       Как он умел выслушать и посочувствовать.       «…Не знаю, почему шляпа отправила меня в Гриффиндор. Мне кажется, я совсем не подхожу. Но ей виднее, верно?»       «…Ребята, вы такие классные! Я имею в виду, у меня никогда раньше особенно не было друзей…»       «…Спасибо, Ремус. Теперь я понял. В классе у Макгонагалл почему-то не получается… Она такая строгая, да и все смеются, если у меня не выходит, поэтому я не могу толком сосредоточиться…»       «…Конечно бери, у меня еще много. Это все бабушка, она, видимо, думает, что нас здесь голодом морят…»       «…Надоели уже смеяться! Ну и что, что крыса? В смысле, я поначалу тоже расстроился, думал, здорово бы птицей, хотя бы и небольшой… Зато теперь я везде пролезаю. Точно! Ремус, а я ведь так и к Иве, пожалуй, смогу подкрасться. И тогда ты сможешь гулять с нами!»       «…Да, Сириус, она отказала. Все я правильно сказал, как ты учил! Просто она идет с Дереком. Ну, знаешь ли… С твоим лицом и я бы любую заполучил. Значит, как обычно, пойдем с Ремусом, он тоже один…»       Ремус понимает, что ошибался, решив, что все это давно перегорело и переболело. Есть память, есть дни, месяцы, годы проказ, приключений, совместных посиделок у камина с чашками и бутылками. Даже предательство не смогло до конца это перечеркнуть.       

***

      - Я пришел… В общем... Простите, - его голос ожидаемо срывается, и Ремус, поспешно вперивший взгляд в землю, слышит всхлипы. – Если сможете…       На поляне воцаряется молчание, за которым почти слышно, как в головах четырех людей бродят сотни мыслей и сражаются сотни эмоций. Ремуса раздирают противоречия, но он убежден, что право выбора не за ним. От роли сочувствующего, но пассивного наблюдателя не так-то просто отвыкнуть, если подумать.       Наконец Джеймс, крепко обнимающий Лили за талию, резко пожимает плечом. Ремус понимает, что драки (избиения) все-таки не будет, но это единственный ответ, которого он удостоится. Наверное, это справедливо, как раз то, чего он заслужил, но Ремусу все равно кажется, что так неправильно. Здесь так не должно быть, потому что здесь никому не должно быть плохо.       Он уходит, отступает в тень леса, и Ремус с горечью думает, что это мгновение отныне будет отравлять их безоблачное счастье.       И тогда, Сириус, все еще стоящий лицом к озеру и замку, Сириус, от которого в последнюю очередь можно было ждать чего-то подобного, слегка поворачивает голову, открывая взгляду красивый профиль. Лицо его, конечно, не дышит покоем и умиротворением, но и злости в нем нет. Скорее, кажется, что Сириус открывает в себе что-то новое, и это дается ему нелегко.       - Эй, Пит, - негромко говорит он. – Ты… Приходи как-нибудь. Поговорим.       Ремусу кажется, что с плеч сняли целый небесный свод, а еще чуть-чуть жалко, что сделал это не он.       «Как-нибудь» - это чертовски нескоро, это спустя вечность, это хлипкий соломенный мост над бездонной пропастью, но это уже что-то. Надежда на прощение. Если подумать, им она нужна почти так же сильно, как и Питеру.       

***

      Над озером – сине-зеленым, прозрачным, глубоким - домом зубастых русалок и длиннохвостых тритонов - каменным исполином высится замок. Со снисхождением, но и с любовью он смотрит на играющих у его подножья детей.