Отмеченный

С тех пор, как они двинулись в путь, миновало уже полтора часа, и Десолас вдруг понимает, что Сарен еще не произнес ни слова. Он хмурится. Обычно его брат хранил молчание всего один час. Солнце стоит прямо в зените, плащом отбрасывая на братьев голубые и фиолетовые тени сочной растительности. Тропа, старая и их излюбленная, заросла почти полностью, покрывшись плотным ковром из лоснящихся зеленых и красных листьев и бус из крошечных белых цветов. Если внимательно прислушаться, можно ещё услышать журчание реки, которую они пересекли десять минут назад по тому же старому бревну, которое он помог установить туда летом еще тридцать девятого года. Он улыбается сам себе. Тогда Сарен ещё даже не родился. А сейчас уже тяжко было вообразить жизнь без этого маленького кусаки. — Давай сделаем передышку. Он указывает на относительно плоский и абсолютно не заросший кусок камня, лежащий чуть глубже в лесу. Сарен наклоняет голову в бок, словно говоря: «Но мы не прошли ещё даже половины». Десолас закатывает глаза. — Тебе нужно питаться, чтобы не выбиться из сил. Иди. Кыш. Сдавшись, мальчик с шумом пробирается сквозь растительность, попутно вспугнув какую-то мелочь в ворохе листьев. Десолас, вновь закатив глаза, бредет следом. Его брат определенно показывает характер. Он мог проявить скрытность, достойную спецоперативника, когда пытался стащить его диски; дошло до того, что Десолас уже не знал, где еще ему их прятать. Детям, не знающим имена всех примархов, не пристало учиться тому, как разобрать снайперскую винтовку. О том, что это никогда не останавливало Сарена, и говорить не стоит. Камень, на который показал Десолас, оказывается выступом скалы под необычным углом. Он не скользкий, но располагаться на нем все равно опасно. Он говорит Сарену, чтобы тот сел подальше от края. Прямо под ними протекает спокойный участок реки, блестящая поверхность которой нарушается бледно-зелеными пятнами чуть ниже по течению, там, где лежит бревно. Иронично, но это самое безопасное место, потому что камни сделали её мелкой: вода там глубиной в рост Сарена, который до сих пор стыдится, когда вспоминает, как убедился в этом. — Держи. Он копается в сумке, пока его когти не натыкаются на гидрационный пакет. Обычное дело. — Попей. Жду не дождусь, когда наконец начнут выдавать больше такого. — Везунчик. — Сарен протыкает выемку для рта маленьким, но острым когтем, отпивает, а затем гримасничает. — Повезло, что уже завербовали. — Нет, везение тут не при чем. Тебя тоже завербуют. Для этого и существуют тренировки. Чтобы у тебя было преимущество. — Он со скучающим видом переворачивает пальцем ноги кусок земли и откладывает его в сторону. — Может, тебя возьмут даже досрочно. — Не думаю, — говорит Сарен после паузы. — Да? И почему же? — Я вывихнул руку одноклассника на той неделе. А он уже боялся, что случилось что-то серьезное. — Жаль его, но здесь нет ничего необычного. Учитель же тебе это объяснил? Припоминаю, такое случалось пару раз, когда я был в твоем возрасте. Сарен сжимает рукой пустой пакет. — Он сказал, что не стоит переживать, потому что это вышло случайно. — Но ведь так оно и было? — Нет. Я сделал это специально, потому что он хотел взять чужое. Учитель мне не поверил. Десолас издал вздох. Именно поэтому он не сможет спокойно спать в тренировочном лагере. — Значит, он это заслужил. Но впредь пусть с такими вещами разбирается учитель, Сарен. Береги силы для тренировок. Ты всегда выглядишь очень усталым, когда возвращаешься домой. — Арестус сказал, что меня не завербуют. — Чепуха. — Он трет начинающий расти гребень Сарена. — Палавен будет гордиться тобой. Я уверен. — Но я не попаду в регулярные войска, да? — Это не имеет значения. С чего он это взял? — Я потом проверил в экстранете. Я нашел сайт Иерархии… — Нельзя верить всему, что видишь в экстранете. Он пытается улыбнуться, но вдруг понимает, что не может этого сделать. — Но ты слышал об этом, правда? Сарен поднимает на него зоркий взгляд, и Десолас сглатывает. Когда Сарену было неполных пять лет, Десолас, вернувшись домой, часто обнаруживал странную картину. Двери были заперты, окна глухо закрыты, и жалюзи пропускали острые, как бритва, серебряные полосы света. Все голографические экраны были выключены, и даже часы оказывались спрятаны где-то глубоко под горой старых бумаг. Сарен сидел на полу общей комнаты с закрытыми глазами, неподвижный, как предмет мебели. Значок их матери лежал перед ним лицевой стороной вниз. Десолас тут же поднимал жалюзи и открывал окно. Другие жильцы лагеря не отличались любовью к сплетням, но он не хотел привлекать ненужное внимание из-за очередной причуды брата. (Вот только никакая это была не причуда, что только усугубляло всё.) Возможно, это было эгоистично, но его вот-вот должны были принять в самый почетный легион, который до сих пор набирал рекрутов. И если честно, он бы вполне обходился без постоянного шушуканья. «Я видел его вчера». «Я тоже. Имеешь в виду того мелкого альбиноса?» «Мне немного жаль Десоласа». «Ага». Но Десолас не прерывал его. Свет и шум снаружи вовремя нарушали его сосредоточенность. Врачи уже как-то давно сказали Десоласу, чтобы он позволил всему идти своим чередом. Он мало что мог с этим поделать, сказали они. Просто остановись и наблюдай, как узелки пожирают твоего брата. Он прогонял из головы голоса сверстников и начинал готовить ужин. Сарен выдвигал себе один из стульев с противоположной стороны стола, и начинал вертеть в руках ярко-голубой значок. — Положи его на место, — говорил он, замечая это. — Я не уроню его. Обещаю. Погруженные каждый в свои мысли, они осторожно соблюдали тишину в течение нескольких минут. — Положи на место. «Это не вернет её к жизни». И лишь только тогда, после того как он заканчивал готовить что-то удобоваримое из смеси растительной пищи и остатков вчерашнего ужина, маленький Сарен клал значок в обитый футляр. Пластмасса и вельвет напоминали своей голубизной нулевой элемент. — Однажды у меня получится, мама, — шептал он. — Я не калека. — Кабалы, — тем временем продолжает Сарен с тревожным выражением. — Мне не разрешат служить с остальными солдатами. — У тебя будут свои соратники. Десолас всеми силами старается не думать о том, как он будет счастлив, когда послезавтра покинет планету, старается не думать о списке вещей, которые надо будет собрать, и новой сумке, которая ждет его дома. Как он будет счастлив, и как сильно он будет встревожен. Сарен моргает и протягивает руку к свежим татуировкам на лице своего брата. — Да, но у меня не будет их. — Он берет паузу. — Я хочу их. Он выглядит так, будто эти слова чужды его языку. И так на самом деле и есть: он редко озвучивает, что он хочет или в чем нуждается. Редко, и немного скованно. — Зачем они тебе? Это всего лишь пара символов, — лжет Десолас. Сарен сминает пакет в руках и некоторое время разглядывает фольгу. Его глазная пластина опущена от сосредоточенности. — Это наши символы, — наконец говорит он брату. «Наши» — значит принадлежащие четырем турианцам, двоих из которых сейчас так не хватает Десоласу. В один солнечный зимний полдень Сарен добился успеха. Небо было ясное, но воздух — такой холодный, что едва не трескался. Как стекло под очень высоким давлением. Десоласа встретила уже знакомая картина. Знакомая со всех сторон, кроме того, что на этот раз Сарен светился, отбрасывая на стены тени от мебели. Десолас бросил свою сумку и подбежал к брату, оставив дверь открытой настежь. Ледяной порыв вошел следом за ним, тревожа жалюзи и испуская низкий гортанный вой по коридорам. Сарен даже не дрогнул. Он оттолкнул руку брата. — Пожалуйста, закрой дверь. Я хочу тебе кое-что показать. На оцепенелых ногах Десолас вернулся к порогу и закрыл дверь. И на всякий случай запер её на засов. — Смотри. Сарен изо всех сил зажмурил глаза, и его выражение лица рассмешило бы Десоласа, если бы он не поднимал значок, не прикасаясь к нему — делал то, на что у него не было ни малейшего права. Он подержал значок в воздухе несколько секунд. А затем он резко выдохнул, и Десолас едва успел поймать его прежде, чем он обмяк. Значок перевернулся, и знамя завода военного снаряжения уставилось на детей с толикой укора. Когда Десолас бережно опустил его на пол, Сарен поднял на него взгляд с изможденным выражением и сказал: — Совсем как та СПЕКТР азари в новостях… Кошмары Десоласа сбывались, один за другим. Он посмотрел на значок. Тот не сломался, но застрял острым концом между плитками. Десолас осторожно поднял его и положил в футляр, а затем занялся своим братом, потерявшим сознание. — Тебе не нужны татуировки, чтобы тебя узнавали. — Он любовно проводит пальцем по боковой пластине, которая только начала изгибаться, по всё ещё округлым пластинам над серебристо-кровавыми глазами. — Это и так видно. Сарен мотает головой. — Кажется, все в лагере забыли про нас. Десолас только открывает рот, но брат продолжает: — И все, о ком я слышал, носят татуировки. Витрувиус носил их. И… и Клазиус носил их, и… и… — Сарен… — И ты, чтобы я помнил тебя, и чтобы мама узнала тебя. Что если ты забудешь про меня, Солас? Я даже не знаю, как долго тебя не будет, и когда ты вернешься, я стану чем-то совсем другим. О духи. Невозможно, чтобы его брат уже сейчас переживал из-за этого. Но опять-таки, наивно полагать, что оскверненный ребенок будет расти как надо. Десолас мысленно бьет себя по голове. Смирись с этим, говорит он себе. Смирись и прекрати думать о нем, как думают твои друзья. Вини агентов Иерархии, если так хочется. Вини себя, за то, как скудно ты его обеспечиваешь. Вини тех инженеров, которые когда-то давно… когда-то давно… — С чего ты взял, что я тебя забуду, дурачок? Я буду тебя навещать. — А если мама забудет? А если папа? Он меня никогда не видел. — Он дергает Десоласа за рукав. — Ты можешь их попросить? Попроси их пожалуйста, что если они захотят отыскать меня, то искать придется очень внимательно. В один день в силу возраста Сарен перестанет верить, что Десолас, как старший, обладает способностью общаться с их родителями. И тем не менее, пока этот день не настал, он собирается пользоваться этой верой по полной. Он опускается на колени перед своим братом и берет его руки в свои вместе с фольгой. — Они уже дали на это ответ. — Правда? — Он колеблется и двигается чуть ближе. — Да. — И он резко притягивает брата к себе и заключает в свои объятия. Сарен трепещет от волнения. — Они всегда здесь. С нами. — И что они сказали? Он хватает брата за тонкие плечи и слегка отстраняет от себя. Десолас надеется, что ему удастся наставить своего брата так, как хотела бы их мать. — Витрувиус прославился не благодаря вот этому, Сарен. — Он указывает на татуировки. — Он прославился, потому что рисковал жизнью, чтобы соорудить мост через реку Ниниэль. И Клазиус прославился не благодаря вот этому. Он прославился, потому что пожертвовал собой, чтобы позволить Иерархии прицелиться на вражескую базу. Что до тебя… тебя, может, и будут отличать по тому, что ты не носишь татуировок, но прославишься ты своими достижениями, которые ты совершил без них. Это сложно, но это не одно и то же. Сарен, замерев, слушает брата. — А что до наших родителей и меня… мы будем с тобой все это время. Я вижу их в твоих глазах. — А я вижу их в твоих, — отвечает Сарен спустя паузу. Трудно сказать наверняка, но его слова прозвучали искренне. — Поэтому не переживай, что я улетаю. — Он хлопает его по плечам. — Ты знаешь, где меня найти, если понадобится… И кроме того, тебе будет чем заняться в это время. Сейчас улыбаться уже легче. И Десолас улыбается от души. Сарен выглядит спокойнее, если не счастливее. Всюду вокруг них цветет лето. Небо над рекой не затенено листвой, и если поднять голову, видно, что оно безоблачно. Легкий ветер гуляет неподалеку, шурша нитями цветочков-колокольчиков. Стоит почти полдень. — Знаешь, что, Сарен. Нам ещё нужно прилично пройти, пока мы достигнем вершины. Как насчет того, чтобы пойти наперегонки? Сарен по-прежнему смотрит ему в глаза, и его выражение меняется с умиротворенного на заинтересованное, а затем на решительное. — С начала? — Вот уж нет. — Он смеется. — Тебе придется заботиться о себе самому, когда я отлечу. Пошли, не отставай… если сможешь. Он встает и убегает, притворяясь, что мчится со всех ног к финишу. Сзади доносится шорох листьев: Сарен вскакивает следом за братом. Скоро тропа становится круче. Он оборачивается к брату, старательно преодолевающего подъем, непростительно более быстрому, смелому и безрассудному. Он напоминает ему о коммандере-фронтовике, который пал на далекой и забытой планете, и о волевой женщине, которая силилась дышать, лежа на больничной койке. Одинокий солнечный луч падает на его бесцветный щиток, светлый и металлический на мглистом фоне. Сарен, энергичный, смотрит на брата в ответ. «Я вижу их в твоих глазах». И прямо сейчас это чистая правда.