под тектоническими плитами

      Новую жизнь предрекает белый; Пенни от яркой бесцветности слепит глаза, он слышит вой сирены, люди в зеленой свободной форме появляются неожиданно, только Марго-Джанет выдает свою причастность победным блеском в слишком знакомой радужке глаз — потеря памяти и стертая индивидуальность не лишают острого ума, удачно сочетающегося с природной стервозностью (это звание Джанет носит точно так же, как корону, с гордостью и врожденной элегантностью).       Пенни чувствует себя странно, скучать по Марго — вне всяких его шаблонов, но от раньше надоедающих, в неприятности влипающих, в конце концов, приведших его в могилу, остаются пустые оболочки, фальшивые жизни занимают сознание, магия остается отпечатком детских сказок и только; Пенни морщится, чувствуя грубый залом рук — с психами не возятся, хватают грубо и бьют по коленям.       Неровный узор царапины выделяется на коже, Элис дерется гораздо активнее, Элис цепляется — за надежду, забытых волшебников и себя; последнего она не жалеет, когда попадает под чужие удары — во рту отвратительный металлический привкус от прокусанной щеки, а внутри дерет-скребется-рвется, ей до Кью достучаться необходимо, но от вечно верующего волшебника остается профессор, заваленный стопками тетрадей и заляпанный пятнами кофе на дешевой рубашке.       — Квентин, — ее голос рвется неправильными звуками старой плохой скрипки, Брайан непонимающе смотрит на незнакомую ему блондинку, рвущуюся к нему со странным излишним усердием; в глазах у нее бьется концентрированное безумие (ей Колдуотер нужен до перебитого ребра и разбитых в кровь коленей). Ее толкают в белую машину и привязывают к кушетке, только голос ее осипший, потерявший звучность все еще бьется эхом в ушах.       Они не видят машины, в воздухе виснет неловкая тишина — чужие друг другу люди безумцами приведенные в одно место и время, безумцами, кричащими, что их жизни ненастоящие и выдуманные.       Джанет одергивает себя от глупых мыслей, у нее остается несделанная работа, задание крайней сложности: продать повязку на глаз; у нее нет времени на рассуждения о том, что и зачем говорят глубоко больные люди.       — Ты странный. — Джанет заглядывает в чужую радужку бесстыдно, она не чувствует неловкости вовсе, Элиот (так называет его Пенни) смотрит в ответ, и снова спрашивает отвратительно надоевшее «поиграй со мной»; она чувствует, что это не то, неверное, но знает его ровно столько же, сколько и остальных, приведенных обманом.       Рядом с ней Ким, краем глаза осматривающая незнакомого ей диджея (она не запоминает имени), связь странная, простирается между ними мгновенно, и от этого не скрыться вовсе, он кладет руку ей на плечо в попытках успокоить, и это работает; Ким не смущает приятное тепло, оно кажется знакомым и родным.       Они расходятся, надеясь забыть произошедшее, но оно впитывается, в памяти остается, просится. Сэм медлит, заглядывает в пустоту, где когда-то кричала Элис и странно смотрел незнакомый ей Пенни, он не боролся, только смотрел на нее неотрывно, с трепетом и прописанной навечно привязанностью, ее задело, знакомое ощущение глубоко за грудиной засело.       Липким отвратительным чувством по позвоночнику вера, Сэм далека от глупых мечтательных связей и чудес, появляющихся в виде двух волшебников, ей ближе история с безумными людьми, скитавшимися из-за больного воображения. Она вспоминает взгляд его и забывает; в их мире все гадко, пусто и совершенно неволшебно, она отдает предпочтение привычному неверию и побегу — от Кэди в ней остается слишком много.       Пенни смотрит на бледную-бледную Элис, ткань рубашки, мешающая борьбе, сливается с ней в тон, преображая Элис в лишенное давно жизни приведение, не сумевшее найти покой, скитающееся в поисках утерянного; если быть до конца честным с собой, безжизненными становятся они оба.       В палатах стены серые, простыни грязные, окна решетками перекрыты и старый исполосованный линолеум, склеенный в нескольких местах покрывает пол — у Элис мерзнут ноги и леденеет сердце; убитое чужим неузнаванием оно еще слабо бьется, но вот-вот перестанет.       Им разрешают разговаривать только через решетку, Элис молчит, хочет верить и не может; потерянные никому ненужные люди окончательно сгнивают в таких палатах, неправильным и искореженным образом выходит, что нужны они только друг другу.       — Нас никто не спасет. — она соскребает пальцами краску, белый на белый — совсем некрасиво, она закрывает глаза, не желая смотреть на грубую реальность происходящего, она закрывает глаза, чтобы не видеть чужого разочарования.       За окнами рассвет собирается, Пенни все еще не спит — цепкий взгляд той, которую теперь зовут Сэм, все еще ему снится, во снах приходит и раздражающий с первого момента знакомства Квентин, но Кэди появляется чаще, пьет в тишине и называет его полным неудачником.       За ребрами апрельский холод и совсем нет сил; надежда загибается под чужим неверием, Элис больше не говорит, признавая горькую правду случившегося:             они пытались спасти всех, забыв, что в случае проигрыша,       никто       не придет       спасти       их.