под тектоническими плитами

      Даже погода показывает — дерьмово все, ребятки, из вас герои липовые, вы за все это время испортили больше, чем пользы принесли; дождь хлыщет по голым лопаткам Элис, и она чихает громко-громко, выдавая всем свое местоположение.       Пенни настоял, что первым делом они идут спасать Кэди, Элис долго кричала, размахивая тонкими пальцами, но он не слушал, уперся — «она не может меня не узнать, понимаешь? у нас с ней гребанная связь, она наши души связала-перевязла, и если Кэди не вспомнит, то не сможет никто» — Элис даже рассмеяться ему в лицо не смогла; глупая любовь, что крестом на их жизнях, она ведь тоже, наивная, в Квентина верит сильнее, чем в саму себя.       Кэди стоит под зонтом возле чьего-то дома, разговаривает по двум телефонам сразу, да цепким взглядом проверяет периметр — Пенни смотрит на нее и никак понять не может, где его девочка, где его Кэди; она слишком спокойная, собранная, уверенная — на лице нет ни грамма печали, будто и не было в ее жизни человека, за которого она умереть обещала.       Пенни к ней едва ли не шагает, но Элис повисает на руке — у нее ногти сломанные, пальцы обкусанные, и она на городскую сумасшедшую похожа сильнее, чем Кассандра; Элис шепчет хаотично — это опасно! — и отпускает, веря в его благоразумие, у Пенни магии нет, у Пенни вообще ничего нет, кроме Куинн под боком, и он верит; больше некому.       Они следят за Кэди пару часов, а затем, когда Пенни не выдерживает, она остается в машине одна, и он бросается вперед, не слушая Элис; Кэди не может забыть — она его сквозь смерть чувствовала, она чуть сама не умерла, не способно стирание памяти полностью личность переписывать — Кэди вскидывает бровь и не отпускает стекло, лишь вдавливаем педаль газа до упора, исчезая на улицах не своего огромного города.       Элис выдыхает — я же говорила — а Пенни ничего не отвечает; в глазах Кэди ничего не мелькнуло — она не просто не узнала его, она даже не попыталась, он для нее очередной мужик, выползший из какого-то темного угла, он и сам для нее — мусор, что не должен прилипнуть к каблуках дорогих туфель.       — И что мы будем делать? — Пенни сам себя ненавидит за этот иррациональный страх, что пронзает каждую клеточку изнутри: сбежал, блять, и угодил сразу в эпицентр хрен-пойми-чего.       — У меня есть план, но он вряд ли тебе понравится, — Элис пожимает плечами, и Пенни обращает внимание только сейчас — они все исполосованы, линии неровные, прерывающие, будто Элис саму себя калечила, лишь бы не думать о том, что за стенами.       У Пенни на языке вопросы, которые хочется пальцами срывать — они же сорвутся когда-нибудь, а Элис слишком хрупкая, какая-то надломленная; она всегда казалась Пенни той, кто сломается первой — и она сломалась, решила магию погубить, а сгубила себя, и он не мог ее в этом винить; если бы не магия — они жизни свои в утиль не спустили.       Элис смотрит на него в упор — и в зрачках у нее затаенная боль; Пенни садится с ней рядом — они вместе выкарабкаются, или вместе потонут.       Не велика разница, если честно. //       Элис откидывает челку назад, глядя Квентину прямо в лицо — его взгляд уверенный, но уставший, он похож на человека, которому не хватает кофе, сна и спокойствия; за плечом его Элиот стоит и смотрит как на что-то сокровенное, необычное, таинственное и чертовски нужное — Элис успевает заметить, что Элиот будто растворился в своей новой личности: студент на героине? сбежавший из психушки? неизлечимо больной?       С губ Элиота только и слетает — «поиграй со мной», «вместе веселее», «покажи карточный фокус» — и смотреть на него больно физически, Элис сдается буквально на вторую минуту; тянет руку к нему, а Элиот, обычно такой открытый, отпрыгивает, и Элис отступает — Квентин бросает беглый взгляд и пожимает плечами, мол, вот такой он у меня, и что с того?       Элис хочет к Квентину прикоснуться, почувствовать его пульс, отдающий по ее телу, разглядеть в зрачках хоть что-то приторно-теплое, что всегда лилось за край, но Квентин — Брайан, милая, Брайан — конверт берет израненными пальцами, улыбается осколочно — Элис просто дробится внутри — и захлопывает дверь перед носом; девчонки с размазанным макияжем и дрожащим голосом не находят отклика в сердцах профессоров.       Пенни подхватывает ее и мягко тянет вперед — Джулия-Ким к конверту даже не прикоснулась, бросила на стол и выгнала прочь, к Марго-Джанет его не пустили, зато Джош-Айзек болтал минут сорок без умолку, едва не всю подноготную выложил, и Пенни бы его слушать не стал, если бы не был так рад знакомому лицу — Элис взяла на себя все самое сложное, и сломалась на первом же Квентине.       — Я выдержу, не думай, что я слабая. — Элис едва не бьется в истерике, но глаза горят огнем, и Пенни знает, что она сможет, будет зубами цепляться, но на поверхности окажется.       Они столько раз действовали вместе, прикрывая спины друг друга, что и не сосчитать, Пенни Элис верит, хотя разум кричит: беги, парень, беги; в рваных движениях этой Элис от Кассандры больше гораздо, чем от обычной Куинн, и Пенни боится, что однажды проснется не Элис, а кто-то другой, что-то такое, на кого нельзя будет положиться.       Пенни устало ловит попутку — до дома Кэди (он все не может назвать ее С-э-м) минут сорок без пробок; Элис забегает к ней на пару секунд, улыбается и зачем-то машет руками, будто продает что-то или посвящает в свою религию — на лице Кэди пробегает усмешка, Пенни способен ее сквозь расстояние разглядеть, и на душе становится так тепло и приятно, будто он рядом с ней, будто Кэди вышла из оцепенения и бросится сейчас на него.       С каждым конвертом Элис будто истончается, становится прозрачнее и тянется к земле, Пенни не знает, хватит ли у него сил за двоих: он в этом мире новом, из разноцветных стекляшек собранном, не узнает почти ничего; в клубе, где работает Пенни-23, слишком накурено и яркий цвет бьет по роговице, Элис морщится, но заходит первая — в сказку о давно потерянном брате поверит лишь идиот, двум Пенни лучше не пересекаться.       Элис находит его в центре зала, окруженного девчонкам, пролезает под рукой какой-то блондинки, пару раз оступается, а затем и просто вваливается на колени Пенни, чьи зрачки на нее переходят неторопливо; Элис этот взгляд знает — он понимает, что все под контролем, он ощущает себя на вершине — Элис растягивает губы в обольстительной улыбке.       Его зовут Хансель, и круче его нет никого в этой стране — Элис цепляется за его шею и шепчет адрес, где его будут ждать на рассвете, в этот раз конверт не нужен, Хансель обещает явиться за десять минут до; Пенни смотрит на свою копию и буквально чувствует, как липкая ненависть, что зародилась в Кэди, а в нем возросла и укрепилась, цепляется к позвонкам — если он умрет в процессе, Пенни не сильно расстроится.       Элис выбегает на улицу и глотает воздух полной грудью — ее тошнит, голова кружится, и она чувствует, что все пойдет не так, как они планировали; Элис смотрит на Пенни расшатанными зрачками и едва не кричит — все_неправильно.все_неправильно.все_неправильно. — Пенни боится признаться, что полностью с ней согласен.       Заброшенное здание на отшибе города явно не то место, где должны прийти в себя волшебники, чьи жизни теперь зависят только от них самих, но они приходят, заходят по одному, такие близкие и такие далеки, не такие, какими должны быть, какими и являются в реальной жизни; Элис смотрит на Квентина, от которого все никак не способен отлипнуть Элиот, и сердце ее бьется-бьется-бьется, скоро из его осколков она будет создавать новые вселенные.       Пенни смотрит на Кэди и не идет к ней лишь по причине того, что пытался уже; Кэди убежит — это в Сэм остается от Орлофф-Диаз, этого не отнять даже полной перепрошивкой личности — Элис переплетает их пальцы: все или ничего, верно?       Элис шагает вперед, зажмурившись, будто с размаху влетает в ледяную воду; Элис знает, что никаких сохранений у них больше нет.