Не с тобой

Двумя неделями ранее — Зачем? — угрюмо спросил Колин. — Ну, я же диктатор, — ласково сказал Оливер, внимательно глядя на него, — считай это моей диктаторской блажью. Психоаналитик оказался огромным, словно медведь гризли, бородатым мужиком в вытертых джинсах и сером свитере крупной вязки, что делало его похожим не то на канадского лесоруба, не то на норвежского китобоя. Никаких тебе интеллигентных очечков в тонкой оправе, непременного блокнота с карандашом и участливо-заинтересованного выражения лица. Медведь исподлобья глянул на клиента, сунул руку за пазуху и извлек оттуда плоскую фляжку. Взболтнув содержимое, он поинтересовался: — Будешь? Колин усмехнулся: — Буду. Виски определенно был хорош. Акции психоаналитика возросли сразу на несколько пунктов. — Риманн, — представился тот. — Ирландец? — подозрительно спросил Колин. — А то! — гордо ответил медведь. Выпили за знакомство. Помолчали. — Что употребляешь? — с любопытством спросил Риманн. Колин уселся поудобнее, взглянул на собеседника с неприкрытой иронией. — Значит так, тебе за неделю? — уточнил он деловито, приготовясь загибать пальцы.  Риманн взирал на него с возрастающим уважением. Экстази, марихуана, три бутылки виски, двенадцать или около того — красного вина, пиво — кто ж его считает и пару сотен сигарет. — Э-э… ну, в общем, понятно, отчего тебе как-то фигово живется в последнее время. Колин энергично затряс головой: — Не стоит путать причину и следствие. — Не стоит, — согласился психоаналитик. Позже Колин никак не мог понять, каким образом, проведя в компании лесоруба-китобоя полтора часа, он ухитрился выложить почти все, что носил в себе последние месяцы. Какой магией обладал этот заросший, как йети, простоватый дядька, сумевший так незаметно и ловко вскрыть гнойник в его душе? Или просто пришло время, и фурункул вскрылся самостоятельно, а личность хирурга здесь была совершенно не причем? Он почти ни о чем не спрашивал, лишь изредка вставляя не самые длинные реплики, но почему-то этого оказалось достаточно, чтобы Колин заговорил. Нет, даже не заговорил, начал размышлять вслух, слой за слоем уходя в воспоминания, замолкая на полуслове и вновь возвращаясь к уже сказанному. Пресловутый эффект попутчика. — Знаешь, земляк, — и попутчик поскреб бороду, — я тебе прописные истины озвучивать не буду. Ты не дурак, понимаешь, что измена, считаешь ты ее таковой или нет, по факту остается изменой. И я, честно, не знаю, как тебе вернуть твою женщину. Утраченное доверие восстановить тяжело да и не всегда возможно. Но я вижу, ты изобретательный малый, уверен, будешь искать способ. Думается мне, не это сейчас главное. Колин зарылся пальцами в отросшие волосы. Это и только это было для него главным. Единственным, что имело значение. Но он понимал, о чем говорил собеседник. Еще одна причина его бессонных ночей. — Ну, какой из меня отец! — пробормотал он. — Есть вещи, в которых я не силен, дружище. — Кто знает, может быть, ты был бы хорошим отцом, — философски ответил Риманн. — А у тебя есть дети? — Я же ирландец, — сказал тот так, словно это все объясняло. — Четверо. Все парни. И все погодки. Колин присвистнул. Собеседник задумчиво свинтил колпачок фляжки. — Жизнь — странная штука. Иногда тебе хочется сбежать от них куда-нибудь подальше, хоть к белым медведям за Полярный круг. Но там с белыми медведями ты понимаешь, как же крепко тебе повезло — тебе есть куда вернуться. Ты нужен, и тебя там ждут. Как бы то ни было, но от странного психоаналитика Колин вышел в состоянии некоего непривычного просветления, наконец-то, спустя долгое время, более-менее точно представляя, что ему делать дальше. — Это кто был? — подступился он к Стоуну. — А? — Оливер рассеянно перебирал какие-то бумаги. — Ах, это… Приятель мой старинный. — Он что, никакой не психоаналитик? — Сомневаешься в его профессионализме? Методы у него, конечно, специфические, но весьма действенные. — Еще бы, — пробормотал Колин. Выпитое виски приятно согревало изнутри. Оливер, прищурившись, смотрел на него. — Я не знаю, что у тебя произошло, но впереди у нас еще огромный пласт работы, — произнес он, — и ты мне нужен в адекватном состоянии, способным работать без срывов. Вы договорились о новой встрече? У него плотный график. Этот день, последний в лондонском съемочном графике, ознаменовался еще одним забавным происшествием. Фланируя по съемочной площадке в ожидании звонка, которым рассосавшихся по огромному павильону актеров собирали на очередной дубль, Колин наткнулся на любопытного персонажа. Натянув глубоко на уши ядовито-зеленую вязаную шапку и зябко кутаясь в куртку, тот сидел на ступеньках вавилонского дворца, уныло отхлебывая явно остывший кофе. Покосившись на голые ноги царя, парень весь передернулся. Колин хмыкнул и присел рядом. — Классная шапка! — сказал он и протянул ладонь.- Колин! — Леша. Увидев, что Колин слегка нахмурился, пытаясь разобраться, что это за имя такое, пояснил: — Я журналист. Из России, — и как-то без особой надежды добавил: — Интервью дашь? Приведенный терапевтической дозой виски в хорошее расположение духа, Колин кивнул — почему бы и нет. К тому же и слово «Россия» не было для него пустым звуком. Он оживленно разглагольствовал о личности Александра и своем видении роли, делился воспоминаниями о тренировочном лагере в Марокко и о том, что было самым сложным в съемках, восхищался слаженной работой всей команды и сетовал шепотом на садистские замашки Оливера. Парень кивал, время от времени сочувственно поглядывая на примостившегося неподалеку непрестанно кашляющего Джареда. — Последний вопрос, — предупредил Колин. — Мне не простят, если я не спрошу, — пробормотал русский. — Колин, Джаред играет не просто полководца, а интимного друга Александра, это как-то отразилось на ваших отношениях вне съемочной площадки? Джаред перестал кашлять. И тогда Колин, покусывая губы, чтобы не заржать в голос, ответил: — Ну, Джаред настолько м-м-м… мил, — короткий взгляд в сторону напряженно застывшего приятеля, — что невольно заставляет сомневаться в собственной гетеросексуальности. Глаза Джея стали величиной с блюдца. «Сволочь ирландская!» — на выдохе процедил он. Журналист понимающе усмехнулся. — Ты совсем рехнулся? — мрачно спросил Джаред спустя несколько минут, когда они остались одни. — Последние мозги пропил? Ты хоть понимаешь, какую волну сейчас поднял своими откровениями? — Расслабься, Джа! — беспечно пожал плечами Колин. — Парень из России, какая волна? К тому же у него хорошее чувство юмора, я думаю, он правильно меня понял. — Ну, еще бы! Что ж тут непонятного! — взбеленился обычно сдержанный Лето. — Ты ему прямым текстом сказал, что рассматриваешь меня, как… — Как что? — заинтересовался Колин. Глядя на него своими лемурьими глазами Джаред очень интеллигентно в самых непристойных выражениях высказал все, что думает об одном несдержанном на язык ирландце и обо всей ирландской нации в целом. Колин даже заслушался. — Ты полный придурок! — обреченно резюмировал Джей. Впрочем, к концу съемочного дня к нему вернулось природное чувство юмора. Приподняв подол и без того короткого хитона и изящно выставив вперед бритую ногу, Джаред, томно закатывая глаза, вопрошал: — Как себя чувствует твоя гетеросексуальность, Колин? — В нокауте! — хохотал тот, радостно поддерживаемый воспрявшей духом компанией. Вечером стало плохо. Схлынула волна нервного возбуждения, благодаря которому он держался весь день, усталость заключила его в мягкие, но неодолимые объятия. Пришли сомнения. То, что казалось таким очевидным после утреннего разговора, вдруг стало зыбким, ненадежным. С чего он взял, что выбранный извилистый путь непременно приведет его к ней, позволит обелиться в ее глазах? Почему это пришло ему в голову? Какую связь углядел он между признанием своего отцовства и восстановлением отношений с Алисой? И каково это, рассматривать собственного ребенка всего лишь как средство для достижения цели? Сомнительное средство? Стало гадко. Рука сама потянулась к бутылке с привычным допингом, откупоренной еще с утра. Отхлебнув прямо из горлышка, он ладонью вытер губы, тряхнул головой. Что может дать ребенку он, алкоголик и подающий надежды наркоман с выжженной душой? Как он может взять на себя ответственность за другую, такую хрупкую жизнь, когда и со своей-то разобраться не в состоянии? Вправе ли вторгаться в маленький устоявшийся мирок, не чувствуя в этом потребности? Не чувствуя любви? И станет ли кому-нибудь от этого лучше? Мысли классического труса. К себе он был безжалостен. Колин растянулся на кровати, невидяще уставился в потолок. Эли мечтала о ребенке. Он помнил, как долго она ходила вокруг да около, не решаясь заговорить с ним об этом. И как обрадовалась, когда он неожиданно горячо согласился. Тогда он уже знал, что ребенок будет. Другой. От другой. Тем более сильным и страстным было желание родить ребенка с ней. Их настоящего ребенка. Наверное, таким образом он малодушно стремился привязать ее к себе еще более прочными узами, уже тогда предчувствуя ту августовскую ночь, разрушившую его жизнь. Он очень старался. Но он не успел. Осознавать собственную ошибку было мучительно. Он бездарно разбазарил все самое ценное, что имел в жизни. И теперь даже не знал, вправе  ли  просить у судьбы второй шанс. Колин повернулся на бок, закрыл глаза. Завтра утром он летит в Лос-Анджелес. Он готов, и не позволит сомнениям одолеть себя. Он снимет, наконец, этот груз со своей совести. И, возможно, тогда у него появится моральное право попросить у нее прощения. … Озабоченный мыслью о предстоящем перелете, который всякий раз до жути нервировал его, Колин дожевывал свой завтрак. — Привет! — Джаред плюхнулся напротив. — Ну что, поздравляю! Твой русский оказался весьма шустрым парнем. Сенсационное заявление Колина Фаррелла уже в сети. Таблоиды запаздывают, но, полагаю, завтра и они взвоют от восторга. — Джа, ты чего так переживаешь-то? — полюбопытствовал Колин, дожевывая тост. — Первый раз, что ли, о тебе небылицы сочиняют? — Такие — в первый! — с нажимом сказал Джаред. — Да еще с твоей любезной подачи. Все-таки с головой у тебя не все в порядке. — Пошумят и успокоятся, — довольно равнодушно ответил Колин. — Глядишь, Оливер еще спасибо скажет — такой пиар. Кстати, Джа, — вспомнил он, — ты домой летишь? Мне попутчик нужен. Джаред помедлил. — Ну, вообще-то, я планировал задержаться здесь на несколько дней. — С чего бы это? Ты же сам твердил, что твой бронхит остро нуждается в солнце Калифорнии. С чего вдруг такие жертвы? — было удивился Колин и вдруг прозрел: — Погоди… Женщина? Джаред молчал, что укрепило Колина в его догадке. Джею как-то не слишком везло с дамами последнее время. — Ну-у, — протянул он, — рад за тебя, дружище. Надеюсь, она того стоит? Джаред поднял ресницы. — О да, — уголки губ слегка дрогнули. — Она — стоит.