Слабость

      Корнелия гордая. И это, почему-то, проблема. Ей часто предлагают, кто шутя, кто всерьёз, умерить раздувшееся эго и перестать представлять себя принцессой своего воздушного замка. В конце концов она уже не ребёнок. Но Корнелия лишь отмахивается, нервно ведя плечами, и совершенно по-детски морщит хорошенький носик. Гораздо легче промолчать, чем искать причины для оправданий.       Да, это Корнелия на вылазках жалуется на грязь, на паутину в канализации, на сырость, на погоду, на весь мир. Жалуется, ноет, бормочет проклятья. Но все это несерьезно. Потому что из серьезного — только немного пугающий, упёртый огонёк в голубых глазах, который не затухает, не сменяется страхом даже когда ситуация становится безнадежно-ужасной.       Корнелия не хочет лгать и притворяться, но и душу изливать никому не собирается. Поэтому проще быть холодной и прямой. Корнелия устала, все это больше не кажется выходом. Но Корнелия остаётся гордой и поэтому — сильной.       Корнелия…       Корнелия виснет на руках Калеба, упав от магического истощения. Теперь голова девушки покоится на его плече, а длинные золотистые волосы рассыпались по рукам. Их уже обступили остальные стражницы, а Вилл нерешительно трясёт девушку за плечо. Та вздрагивает и открывает глаза. Мир все ещё расплывается и зыбко подрагивает, но глубоко вдохнув прохладный ночной воздух, девушка встаёт и сразу же неуловимо-быстро отодвигается от приютившего её плеча.       — Как ты? С тобой все в порядке? — наперебой заваливают её вопросами чуть не ставшие бывшими подруги. На их лицах разлито столько жалости и сочувствия, что становится тошно. Будто они были виноваты в случившемся. В её характере. В их ссоре. В этих огромных мерзких слизнях. Хочется расплакаться и обнять их всех, но Корнелия лишь слабо улыбается и кивает головой.       Нужно было возвращаться домой. Алая полоска заката за рекой все истончается и меркнет, пока не гаснет вовсе, оставляя за собой сумрачную дымку и чистые весенние звёзды в просветах между домами. Когда компания добирается до знакомых улиц, над ними уже стоит тёплая апрельская ночь.       Девочки, радуясь победе и возвращению Корнелии, радостно щебечут, обсуждая новый магазинчик аксессуаров на углу, в который решено отправиться на следующий день. Сама же блондинка, против обыкновения, в разговоре не участвует. Все же она очень устала. Чертовски болит голова, и все, о чем она сейчас мечтает, сводится к горячей кружке какао и уютному одеялу. Она совершенно не замечает, как они подходят к перекрестку, на котором ей нужно прощаться и сворачивать налево, и совершенно машинально отвечает что-то вроде «нет, все в порядке, дойду сама» на предложение проводить.       Но Калеб, похоже, совершенно не верит её словам, потому что когда девочки, все же обняв Корнелию на прощание, уходят дальше по улице, он остаётся стоять рядом. Блондинке даже не хочется спрашивать его «зачем», поэтому она лишь хмурится и тянет:       — Ну что же, пойдём.       Не то что бы она была против, но в компании этого спокойного, серьезного парня вся её значимость куда-то исчезала, а её напыщенные фразы ничего не стоили. Вот и сейчас, идя по темным улицам с редкими пятнами фонарей, она ощущает странную неловкость, будто бы она никогда не оказывалась наедине с парнями. Калеб не пытается заговорить или обсудить что-то, а просто спокойно и плавно идёт рядом, словно тень. Девушка благодарна за эту тишину — у неё не хватило бы сил поддерживать разговор. Длинная юбка путается в ногах и мешает идти, а свет фонарей больно бьет по глазам.       Спотыкаясь на очередном бордюре, ей в поисках опоры приходится схватиться за руку Калеба. Всего на пару секунд. Бормоча что-то похожее на «все хорошо», она быстро прячет глаза и ускоряет шаг. Но Калеб так и не привык к земным порядкам, поэтому в следующий миг Корнелия ощущает прикосновение тёплых рук, а потом внезапное исчезновение собственного веса. Крепко прижатая к чужому телу, она снова не знает, что сказать и лишь тихо вздыхает. А потом запрокидывает руку через плечи юноши — так проще держаться.       В лице Калеба нет презрительно-горькой жалости, он все также внимательно и серьезно смотрит на Корнелию, будто ничего не произошло. Кажется, он даже улыбается — совсем немного, уголками губ. И тогда Корнелия позволяет себе ещё одну слабость — закрыть глаза и украдкой уткнуться парню куда-то пониже ключицы.       Он не спрашивает разрешения войти, а просто заходит, притворяя за собой дверь. Дом затоплен тихим полумраком — родители вернутся далеко за полночь. Девушка проскальзывает по тёмному коридору и через секунду по полу уже струится тёплый свет из крошечной кухни. Сидя на маленьком диванчике, приютившимся позади стола, Корнелия отчётливо понимает, что происходит что-то невероятное и оттого неправильное, что сейчас ей следует поблагодарить за помощь и выставить настырного юношу вон. Но вместо этого она просто следит за тем, как Калеб ставит чайник на огонь и роется в поисках чашек.       — Третий ящик слева, нижняя полка, — подсказывает девушка, с удивлением отмечая, что она совершенно не раздражена присутствием Калеба.       Чайник кипит долго. За это время лидер повстанцев успевает заглянуть в холодильник, осмотреть комнату и посмеяться над фотографиями хорошенькой девчушки лет шести, развешенными по стенами. Корнелия, как и на своих детских снимках, обиженно надувает губы. Скоро ей отдают чашку, как будто случайно прикасаясь к её руке. Горячие стенки кружки приятно обжигают пальцы. Сам Калеб, тоже с чашкой чая в руках, садится рядом, вытягивая уставшие ноги.       Корнелия молчит. Потом тихо произносит почти на распев:       — Тебе никогда не казалось, что ты живёшь совершенно неправильно?       Вопрос в пустоту. Парень лишь делает ещё пару глотков.       — Ещё днём я думала, что не стану больше с вами общаться. Не то чтобы я хотела. Просто без Элион теперь… Так сложно представить — сначала она оказывается принцессой, а потом… Исчезает, — голос не слушается и подрагивает, а последнее слово и вовсе срывается на шёпот.       — Иногда все кажется таким… — она замолкает, не в силах найти нужное слово.       — Странным?       — Да. И страшным тоже.       Они снова молчат. Корнелия рассматривает лицо молодого повстанца, освещенное мягким светом торшера. Карие глаза, вдруг напоминающие ей какао без молока, по-прежнему излучают спокойствие и что-то неожиданно похожее на заботу. Девушка моргает и тянется к выключателю. Почему-то хочется посидеть в темноте.       Комната погружается в полумрак. На фоне светлого от фонарных бликов окна его профиль выделяется особенно четко. Корнелия замирает вовсе, пропустив пару вдохов. А потом воровато, украдкой, словно не по своей воле запускает руку в каштановые волосы. И резко вдыхает, прежде чем поцеловать.       Калеб хочет остаться навсегда в этой темной, забитой вещами кухне, чтобы сохранить это прикосновение обжигающих губ. Но он даже не пытается. Калеб прекрасно знает, что этот поцелуй не означает ничего. Что на следующий день она лишь слабо покраснеет, встретив его взгляд и тут же отвернется.       Вот и сейчас, даже сквозь сумрак он видит ее ошалелые, непонимающие глаза. Им нечего сказать друг другу. Она произносит неловкое «спасибо за чай», а он не находит ничего лучше, чем просто уйти.       Калеб знает, что это всего лишь мимолетная слабость.       Но, идя домой под весенними звездами, Калебу очень хочется верить, что это не так.