***
— О мой бог, — только и удалось прохрипеть мне, когда на пороге показался Саша в одних боксерах и носках, который держал в руках две вешалки с рубашками и многозначительно поднимал то одну, то другую. — Ты издеваешься? — уточнила я, глядя куда-то между двумя вариантами, как раз туда, где просматривалось рельефное тело. Выходные, которые мы бессовестно проленились, пролетели слишком быстро, но безделье не заканчивалось. Саша, обычно не работающий в дообеденное время, спешил на какое-то мега-важное совещание, из-за чего пропускал мое первое УЗИ, на которое спешила я и из-за которого тоже пропускала сегодняшние пары. На кафедре, разумеется, были не в восторге, но со скрипом все же отпустили. — Если все пройдет хорошо, меня повысят, — объяснил он, и я с трудом сдержалась от вопроса, можно ли было получать ещё больше. — А из нас двоих в шмотках лучше шаришь явно ты, — я вздохнула и указала на абсолютно белую рубашку, стараясь больше не пялиться на его тело и, хоть и безрезультатно, пыталась не вспоминать его прикосновения в ту ночь. Прошедшие два с хвостиком дня Сашу подменяла его более хорошая версия, но она уже начинала себя изживать. Харитонов с каждой секундой становился тем человеком, каким был всегда: он все чаще отделывался сарказмом, закатывал глаза, не договаривал или раздражался. Я уже делала ставки, когда он сорвётся, и ждала этого скорее с любопытством, чем со страхом. Утро, прошедшее второпях, сменилось обедом, а я все сидела в нескончаемой очереди и думала, зачем же я так торопилась, если, записанная на десять, в двенадцать все еще ждала. Я тяжело вздохнула, когда очередная беременная женщина втиснулась в кабинет без очереди со словами «Мне только спросить!». Да, мне тоже только спросить, нормально ли развивались мои дети. Наконец, еще через полчаса, я оказалась в кабинете, где мало что было не белого цвета. Послушно сняв платье и приспустив колготки с бельем, я улеглась на кушетку. Женщина лет сорока щедро размазывала гель по моему животу, а я закусывала губу, чтобы не ойкнуть: стало щекотно и прохладно. — Ну что, — протянула она, — посмотрим. И следующие десять минут молчала, водя роликом и глядя в монитор, который мне совершенно был не виден. Несколько раз я изворачивала шею немыслимым образом, но все равно не могла рассмотреть и уголка экрана. Так что мне оставалось только ждать и надеяться, что в конце мне покажут хоть что-то. — Чудесно, все чудесно, — подвела она итог, наконец. И еще какое-то время, не отрывая аппарат от моего живота, рассказывала мне о моих крошках все: на сколько они подросли, что у них какой длины и на какой стадии развития они находились. У меня проступили слезы, и я наверняка глупо улыбалась. — А кто там? — спросила я, когда женщина подала мне салфетки и разрешила одеться. — Еще очень маленький срок, но мне показалось, что это девочки, — сообщила она тоном, будто это большая тайна, и я с трудом сдержалась, чтобы не обнять ее и не начать благодарить. Саша вернулся домой раньше меня и, как я смогла заметить, уже внимательно изучал коробку с тортом, стоящую на столе, и время от времени затягивался сигаретой, которую затем забычковал о дно пепельницы. Я, в совершенной эйфории от того, что мои дети были в полном порядке, лишь крикнула ему короткое «привет» и завалилась в гостиную, улыбаясь и что-то напевая себе под нос, пока мягко касалась ладонью живота. — И как все прошло? — поинтересовался Саша, заходя все же в гостиную. Галстука, в котором он ушёл с утра и с цветом которого профессионально вынес мне мозги, на нем больше не было, верхние пуговицы рубашки он уже вновь расстегнул, а рукава небрежно закатал к локтям. И, судя по его довольной физиономии, он был счастлив не меньше меня, ведь, кажется, его совещание прошло вполне хорошо. — Я слышала, как бьются их сердечки, — оповестила я Сашу, закусывая нижнюю губу, иначе бы моя улыбка растянулась дальше ушей. — А еще мне сказали, что это, возможно девочки. Но, подозреваю, чтобы отделаться. Вряд ли там что-то видно. Парень взглянул на меня снова и присел рядом на диван, пока по его лицу я совершенно не могла определить, что за мысли и эмоции вызвали мои последние новости. Саша же откинулся на спинку, погладил моё колено и мягко похлопал по той ладони, которую я все ещё держала у живота. Со стороны мы даже почти напоминали идеальную картинку семьи моей мечты, которую я когда-то придумала, однако, как бы не хотелось, чтобы это не кончалось, все было очевидно. Харитонов держался в роли нежного парня и заботливого отца даже дольше, чем я могла от него ожидать, и скоро, вот-вот, он должен был взорваться и отправиться к той жизни, которой жил обычно. Я все это знала, но упрямо не слушала голос разума, который твердил, что не стоило проявлять симпатию. На самом деле, все закрутилось как раз от того, что я никогда и не слушала этот знаменитый голос разума, но вот и сегодня мне хотелось тоже побыть немного глупой, когда мы оба, и я, и Саша, были счастливы, когда нам обоим было хорошо. Когда Харитонов потянулся, поцеловав меня в щеку, затем замер на пару мгновений и стал смещаться с каждой секундой ближе к губам, я сама зарылась руками в светлые волосы и поцеловала его первой. В следующую секунду я уже оказалась на нем верхом, ладони парня сжали мою пятую точку, а из его горла мне в губы вырвался несдержанный тихий рык, поскольку Саша и не планировал быть нежным. Он крепко удерживал меня на себе, затем стянул с меня платье и провел кончиками пальцев по оголенной спине, заставив задрожать не от холода, но от предчувствия того, что мы в скором времени собирались сделать. Я в нетерпении расстегивала пуговицы на его рубашке, стремясь добраться до красивого торса и всерьёз подумывая просто сорвать те, которые мешали, и одновременно пододвигалась выше по его бёдрам. В моей жизни было много хороших поступков: хороший аттестат после окончания школы, примерные мальчики, поступление в университет и желание помогать маме сразу же после его окончания. Но были и плохие, и именно они кружили голову каждый раз, стоило их вспомнить, именно они, когда я оглядывалась на свое прошлое, говорили, что я жила хорошо. Всё, что я делала сейчас, тоже было неправильным, импульсивным и совершенно незапланированным, и только от этого мне самой было так хорошо. Я даже не осознавала в последнее время, как сильно мне этого хотелось. Как не хватало беспорядочных горячих прикосновений мужских рук, затуманенных похотливых взглядов и глубоких поцелуев. Как только рубашка была бесформенным комом откинута на пол, Саша поднялся, заставив овить руками его шею, и я, чтобы не свалиться, обняла его бедра ногами, пока парень точно следовал именно в спальню, проходя этот путь, наверное, тысячи раз. Простыни приятно холодили тело, и я могла только лежать на подушках и следить, как Саша, стоящий рядом с кроватью, расстегнул ремень на брюках, а затем снял их вовсе, после чего нетерпеливо стянул с меня колготки и вдруг остановился. Нам мешало только белье, но Саша не слишком торопился от него избавляться: удержал свой вес на коленях, наклоняясь надо мной, и вдруг по его красивым губам пробежалась совершенно греховная улыбка. Горячие губы коснулись бёдер, живота, затем ключиц и шеи, оставляя поцелуи и укусы, двигаясь то вверх, то вниз, заставляя нетерпеливо ерзать, выгибаясь ему навстречу. Где-где, а в сексе этот парень точно знал, что делать. Его пальцы коснулись моей спины, щёлкнули застёжкой бюстгальтера, и тот вскоре отправился на пол следом к его брюками, в то время как Саша коснулся теперь груди и вырвал у меня тяжёлый вздох, заставив прикрыть глаза. Ему удавалось доводить меня до исступления уже так, удавалось заставлять покрепче сжимать бедра и почти просить его не останавливаться. Он был хорош и знал это, действуя согласно со своей уверенностью, которая кружила голову не хуже его прикосновений. Я расслабилась, поддавшись Саше, разрешив делать с собой все, что угодно, и прикрыла глаза, а распахнула их только тогда, когда почувствовала его внутри себя. В августе, почти в темноте туалетной кабинки, я могла различить только его стеклянные и по моим догадкам покрасневшие глаза, но его подход чувствовался весьма чётко. Первое проникновение вышло резким, почти заставив заплакать от боли, настолько сильно он это сделал, а затем она вдруг сменилась эйфорией от плохих, быстрых и почти животных движений. Сашу трудно было назвать любителем нежного секса: его ладонь крепко удерживала моё бедро, не давая сдвинуться, а движения не стали ни на каплю мягче, так что оставалось лишь подстраиваться под его бешеный темп и поскуливать от удовольствия, оставляя такие же красные следы на его теле, какие он оставлял на моем. Он мог быть мягким, как прошедшие два дня, и совершенно неуправляемым, как сейчас, когда вжимал меня в кровать собственным весом, вынуждая заглушать долгие стоны и громкие вскрики у него в губах. Он мог быть совершенно разным, а я могла с легкостью в него влюбиться. Если уже этого не сделала.Глава 8. Аля.
6 ноября 2018 г. в 13:11
Примечания:
by Angel of night
Мама говорила, что если я продолжу проводить вечера вне дома, то однажды это принесёт свои результаты, о которых я пожалею. Мама учила быть правильной, послушной и покладистой, но мама забыла упомянуть в своей воспитательной программе, как успокоить парня в тысячу раз тебя сильнее и злее, который хотел одного: бить. Снова и снова, не обращая внимания на то, что его сопернику уже было достаточно, и на то, какие последствия повлекут его действия.
Я думала, худшая сторона Саши была в его сарказме, но я слишком сильно ошибалась: худшая владела им полностью именно сейчас. Вены на шее вздулись от ярости, ладони давно сжались в кулаки, а грудь часто вздымалась в такт тяжёлому дыханию, пока взгляд серых глаз оставался совершенно безразличным к судьбе человека напротив. Я даже не была уверена, что Саша помнил, что его отец все же был человеком.
— Не трогай его. Хватит, Саша.
Я дурацки бросилась ему на шею, прижалась всем телом и крепко вцепилась в широкие плечи. Он не сопротивлялся, но ощущение было такое, будто в каменную стену врезалась. Неподатливую, холодную и твёрдую. Было легко чувствовать телом то, насколько сильно парень в моих неловких объятьях был напряжен и как не хотел мне уступать, но в итоге что-то в нем дрогнуло, и я ощутила тяжёлую ладонь на своей талии.
Он повел другой рукой и удивлённо взглянул на меня, когда я вцепилась в неё, боясь, что он снова захочет драться, так, что сама удивилась силе хватки. Саша же только достал телефон и попытался дозвониться до диспетчера скорой помощи, а я лишь посильнее сжала ткань его рубашки, лбом уткнувшись в сильную грудь. Одежда вскоре стала ни на что не годной: помялась, испачкалась потекшей подводкой и кровью из пульсирующей болью разбитой губы. Но последнее, что волновало Сашу, была чистота его рубашки, особенно, когда он называл адрес квартиры, выговаривая слова с такой резкостью, будто отрезал их уверенными движениями ножа.
— Я думал, сверну тебе шею к черту, когда найду, — начал Харитонов, попытавшись собрать платье у меня на груди, вскинул строгий, недовольный взгляд на мое лицо, а затем вдруг смягчился, показав волнение, и я смогла лишь пробормотать беззвучное «прости». — Тем не менее, вычитывать тебя бессмысленно. Думаю, ты уже заметила, что сотворила какую-то хрень, не послушав меня, — пошутил он и потрепал меня и по без того торчащим во все стороны волосам.
Саша пытался разрядить мрачную обстановку, которая стабилизировалась в его квартире, но выходило не очень, что он и сам, наверное, понимал. Лучше не становилось. Его руки дрожали так же, как и мои. Голос несколько раз срывался. Да и тело избитого мужчины на полу не способствовало тому, чтобы хоть один из нас отвлекся от плохих мыслей.
Неловко отстранилась, обняла сама себя руками за плечи и отвернулась от тела отца Саши на полу. Руки у парня напротив были красивыми, как с картинки: с выступающими венами и длинными пальцами, на что я обратила внимание одновременно с тем, как заметила, что костяшки были разбиты в кровь, но не сразу сообразила, что все это время Саша пытался всучить мне свой телефон.
— Зачем?
— Позвони в полицию и расскажи, что случилось до того, как я пришёл, — оповестил он, внимательно вглядываясь мне в глаза.
Как только смысл сказанной фразы дошёл до моего заторможенного мозга, который переварил эту информацию с трудом, я так резво оттолкнула руку Саши, что тот только зашипел от боли и выронил смартфон со стуком на пол. Я взглянула на собственные пальцы: на подушечках остались красные разводы от того, что я случайно попала ему по повреждённый части ладони. Следующие пару секунд прошли в метаниях: от телефона, чтобы его поднять, к Саше, чтобы помочь с рукой, и от Саши к телефону, пока хозяин квартиры не схватил меня за плечи, вынудив остановиться, а затем не поднял свой мобильный сам.
— Я не буду. Не буду никуда звонить, — еле слышно пробубнила я.
— Почему?
— Не буду и всё.
Хотя мозги работали заторможено, с фантазией все было в порядке. Передо мной живо предстали картины возможного будущего, где мне задавали бы ужасное количество вопросов, где вызывали бы на допросы, проверки и осмотры. Всё это могло стать вполне реальным, стоило мне действительно подать заявление на его отца.
— Аля, — Саша поджал губы, высказав и своим властным тоном, и этим жестом всё неудовольствие, после чего снова крепко сжал моё плечо.
— Пожалуйста, не заставляй меня, — слезы вновь и вновь набегали на глаза, и никакие моргания здесь уже не могли мне помочь.
— Нет, блин, я хочу понять. Ты переживаешь за его судьбу? Черт побери, его не ждёт ничего лучше, он и так…
— Дело не в нем, — голос был жалостливым, дрожащим и совершенно мне не подчинялся. — Будут вопросы. Будут смотреть синяки. Меня будут трогать. Я хочу просто… забыть.
Последнее слово затерялось в всхлипе и звонке в дверь, и Саша замер на месте, колеблясь между двумя возможными решениями. Он, в силу собственного упрямства и желания поступать только так, как хотел, был готов спорить, убеждать, настаивать и дальше, но все же передумал, ещё раз быстро взглянул на отца и потащил меня за руку в спальню.
— Побудь пока здесь. Переоденься, — я с трудом кивнула ему в ответ. Все силы будто разом ушли, истраченные на эмоции. — И… Аль? — он уже уходил, но вдруг замер и обернулся. — Всё будет хорошо.
Его последняя фраза могла значить, что угодно, и я бы, наверное, попыталась откопать её истинное значение в любой другой день, но не сегодня: переживания и усталость брали свое. Шаркая по полу, я кое-как добралась до тумбочки и опустилась перед ней на колени, после чего медленно, с трудом выдвинула ящик и, покопавшись, нашла почти полную пластинку с успокоительным. В предусмотрительности теперь мне не было равных. В последний визит к врачу я, осознав, что моё окружение никак не способствовало существованию без тревог, спросила про соответствующие таблетки, чтобы выносить происходящее хоть как-то. Запив белый кругляшок водой, которая стояла тут еще с прошлого вечера и которую я забыла убрать с утра, я тяжело плюхнулась на часть кровати, кажется, принадлежащую Саше.
Я закрыла глаза, но тут же беспокойно их распахнула. Надо же было снять платье. Надо было снять… Надо…было… Мысль осталась незаконченной, когда измотанное сознание отключилось от того, что его только сильнее нагружало. Сон был совершенно беспокойным. Я спала крепко, но будто была готова вскочить в любую секунду с кровати. Меня будто метало по цветному беспорядку. Меня тошнило, у меня кружилась голова, мне было холодно и жарко в один момент, но я никак не могла проснуться.
— Аля, — из пелены снов меня не пойми почему вывел тихий, протяжный голос. Ощущение было такое, будто облили холодной водой и долбанули затылком о что-то твердое: я дрожала от холода, а голова ужасно ныла. Хотелось плакать и снова спать.
Я попыталась сесть, но в конечном итоге просто осталась лежать, опираясь на локоть. Он дрожал, раздражая меня, так что мне пришлось приложить немалые усилия, чтобы подняться и все-таки сесть на кровати, после чего ещё несколько секунд было потрачено на то, чтобы тупо следить за передвигающимся по комнате Харитоновым и восстанавливать хронологию последних событий.
— О, Боже, Саша, — тихо выдохнула я, оперлась локтями о колени и положила лоб на ладони. От вереницы вопросов в моих мыслях закружилась голова, и мне казалось, что я вот-вот потеряю сознание.
— Я тут, — Саша встал рядом, и я зачем-то тут же подскочила, вызвав у него на губах усмешку, но настолько усталую, что в то, что ему было весело, поверил бы разве что слепой и слегка отсталый. — Тише-тише, крошка.
— Он умер? Тебя заберут в тюрьму? Если нужно, я все же подам заявление, и тогда тебе ничего не будет, ты только скажи, и… — мои пальцы вновь сжали его плечи, пока я тараторила, а Саша даже слушал, но потом наклонился и поцеловал в щеку, заставив ошарашенно замолчать, и я не была уверена, что расчёт был не на это.
— Несколько купюр с тремя ноликами, Аленька, могут решить многие проблемы.
Саша снова усмехнулся, и я с удивительной ясностью поняла, что он решил и мои проблемы тоже, но я не имела ни малейшего понятия, как могла его отблагодарить. Возвращать деньги было бы апогеем глупости. К тому же, за спасение от изнасилования вряд ли полагалось денежное вознаграждение. Решение пришло неожиданно: перестать ему противиться. Я твёрдо решила побыть идеальной девушкой для Саши, смирившись с его недостатками и прихотями, но не в ближайшие дни. Мой эмоциональный резерв был исчерпан и опустошал за собой и физический.
Я чувствовала участками обнажённой кожи ткань его тёплой кофты и прижималась ближе в отчаянных попытках согреться, обвивала шею руками и почти неразборчиво шептала слова благодарности такое количество раз, что они уже теряли всякий смысл. Харитонов молчал, и я не знала, слушал ли он меня или просто отключился от реальности, надеясь, что рано или поздно я отстану, но его руки впервые за все время прижимали меня к его подтянутому телу с неуклюжей, но, кажется, нежностью.
— Ты решила, что в моей квартире точно сегодня кто-то должен откинуться? — спросил Саша и вздохнул, заслужив моей недоуменный взгляд. — Это завуалированный вопрос про то, куда ты сунула в моей квартире свои тёплые вещи.
— В нижнем ящике, — сказала я после нескольких секунд раздумий: отпускать парня, пуская холод к телу, не хотелось совершенно.
Спустя пару мгновений он уже выпустил меня из объятий сам и ещё какое-то время копался в моих вещах, пока, кажется, не нашёл то, что было нужно его заботливой версии. Интересно, на него так всегда действовал шок или только сегодня? Саша же вновь подошёл ближе, держа в руках нечто серое, а затем расправил ткань, дав мне понять, что нашёл одну из моих тёплых пижам. Обычно она доставалось только ближе к декабрю, но сейчас это было как раз то, чего мне хотелось бы.
— Окей, переодевайся, — Саша кивнул и направился к двери, но там снова неловко остановился. Забавно. Неловкость и Харитонов — совершенно противоположные понятия. — Поставлю чай. Ты ведь будешь чай? — я смогла лишь неуверенно повести плечами ему в ответ.
Последнее, чего мне сейчас хотелось, это был чай. Но Саша уже скрылся за дверью, мягко закрыв её, а я лишь снова улеглась в кровать, так и не найдя в себе сил хоть на что-то. Их не хватало даже на то, чтобы поднять руку и вытереть слезы, неприятно щекочущие лицо, так что я лишь уткнулась лицом в подушку и зажмурилась, трясясь от холода.
— Тебе плохо? — раздался мужской голос прямо над ухом, и я нехотя перевернулась на спину и взглянула на Сашу. Сколько прошло времени, я не имела не малейшего понятия. — Аленька, — насмешливое прозвище, любезно выдуманное Харитоновым, прозвучало не мягко, но хотя бы не издевательски, — я понимаю. Честное слово, я понимаю, — он потянул меня за руки и заставил сесть, разговаривая непривычно заботливым голосом. Ясно. Либо очень хорошо притворялся, либо действительно крыша поехала. — Ну… это… может, тебе помочь? Заболеть тебе будет хреново.
Любой вопрос о том, стоило ли ему что-то сделать, значил у Харитонова, что он все равно сделает то, что спрашивал, вне зависимости от полученного ответа. Он подсел ближе, ловко расстегнул две последние нетронутые пуговицы и схватил меня за плечи, когда я дернулась и отшатнулась.
— Если бы хотел, уже бы воспользовался, — Саша отпустил меня, сжал подол платья и потянул вверх, снимая, и я, ещё секунду поколебавшись, подняла руки вверх. — Ты же просто как долбанная амеба сейчас.
Саша же взглянул в сторону пижамы, которую я отложила на край кровати, и сперва натянул мне её на голову, а затем помог просунуть руки, хотя напрягся для этого, кажется, ещё сильнее, чем в тот момент, когда сверлил взглядом отца. В голове, посреди прочей неразберихи, возник не такой уж и важный вопрос: одевал ли этот парень ещё когда-нибудь девушек или только всегда раздевал?
— Жалко платье. Хорошее было, — сказала я, глотая слезы и предчувствуя скорое наступление новой истерики, пока смотрела в серые глаза напротив.
— Хватит рыдать. Хочешь, я куплю тебе ещё таких, только убери сырость. Идём, кому-то из нас нужно умыться, и это явно не я.
Он усадил меня на кухонный стол, и я тут же забралась на него с ногами, расположившись по-турецки. Саша пока набрал в глубокую тарелку воды и, поставив её на стол, взял в руки ватный диск и принялся стирать чёрные разводы у меня со щек. Он не был зол, но сосредоточен, и я могла только дальше строить загадки, делал ли он это хоть раз до сегодняшнего дня.
С подводкой было покончено, когда на столе уже валялось штук пять тёмных кругляшков, после чего Харитонов, тяжело вздохнув, коснулся влажной ваткой подбородка. Кожа была повреждена не там, и я сидела спокойно, чувствуя аккуратные касания его пальцев, пока Саша пытался, кажется, ещё больше не навредить.
— Будет больно, — предупредил он, беря в руки перекись и капая из узкого носика бутылька на нижний контур губы, где секундой назад только саднило, но теперь невероятно жгло. Я шикнула и, несмотря на его предупреждение, схватилась за рану, чем сделала только хуже. — Всё, Аленька, не веди себя как маленькая. Сейчас вытру, заклею, и пройдёт, — Саша взял меня за запястье и осторожно потянул вниз, заставив убрать руку. Его поведение начинало всерьёз беспокоить: эта версия милого общения в его представлении появилась слишком неожиданно, без плавного перехода от ненависти к способности терпеть, а там уже и дальше. Он лишь скачкообразно перешёл от одного чувства к совершенно другому, и это не могло не пугать.
— Не надо, — тихо попросила я, когда Саша аккуратно коснулся кожи вокруг раны, мягко поглаживая. Пусть это и успокаивало боль, я не хотела чувствовать тепло, исходящее от него сегодня. — Ты ведёшь себя странно. Но это пройдёт, ты знаешь? Чувство вины от того, что попытался сделать твой отец. Довольно быстро, кстати говоря. И ты снова начнешь разговаривать с издевкой, кидаться расческой или грубо просить отстать. Ты сейчас такой, потому что тебе бесконечно жаль и ты чувствуешь себя виноватым.
— Я сегодня очень много думал, Аля, — он, наконец, закончил и заглянул мне в глаза снова. — Было время. И когда отца забирали в больницу, и когда ты спала, и даже сейчас. Я не странный, я просто… — он слегка нахмурился, глядя на меня, но мимо, — подумал что, никогда бы не хотел, чтобы мои дети ненавидели меня так же, как я ненавижу своего отца. Ты понимаешь? — я кивнула ему, хотя пока слабо улавливала взаимосвязь. — Слушай, я понял, что веду себя не лучшим образом. Блин, ладно… я веду себя просто как последний мудак. Я, конечно, предупреждал тебя об этом дерьме, но все же. Я говорил с мамой и вот, действительно, кажется, не уделяю тебе должного внимания, которое положено беременной женщине. Короче, — Саша замолк на пару секунд и резко выдохнул, — я не могу тебя полюбить, но я постараюсь уважать тебя, потому что ты этого заслуживаешь. Ты хорошая девушка, правда, и мы могли бы стать кем-то вроде друзей, ну, хотя бы ради наших детей. Потому что, я обещаю тебе, их я буду любить. И… я постараюсь не быть больше грубым. Я не могу сказать, что буду вот таким каждый день, потому что это маловероятно, но я вижу, что тебе сейчас это необходимо. И им тоже.
Я смотрела на него во все глаза и замерла на месте, когда его ладонь сперва коснулась моего живота, а затем легко погладила. Не знаю, что именно он делал: мирился с мыслью о скором отцовстве или признавал, наконец, наших детей, но делал это впервые, ведь обычно от Саши было трудновато дождаться даже нормального названия, а не выродков и спиногрызов. И я вдруг расплакалась, вновь протянув к нему руки, чтобы обнять, что на пару секунд повергло Харитонова в лёгкий ступор.