вряд ли

за мурчанием старой синеглазой конфорки виден темным нечетким контуром его уставший силуэт: ссутулился, локоть на столе держит, смотрит куда-то в темноту коридора, сжимает губами зубочистку, слушает. тишину слушает в создавшемся спокойствии. дышит шумно, через нос, не двигается даже. у них время в очередной раз остановилось, услужливо вечный "play" сменило на "стоп", одарило комнату полумраком и прохладой. даже чайник не греется больше - всё его содержимое разлили в большие кружки, нетронутые. чайные пакетики уже давно утонули в кипятке - никто им не помог, да и некому. в этой комнате одни утопцы. замерзшие, молчаливые, синие . пить чай - это метафора. пить чай - это декорация. сколько раз Кристина бывала здесь, столько раз у них никогда не получалось провести вечер так, как бы провели его обычные люди. друзья. это только в начале они радостно разбирают купленные сладости и угощения, это только по-началу они при свете накрывают на стол, это лишь в первые десять минут они, захлебываясь, делятся теплыми словами. снимают друг друга на камеры телефонов, пугают соседей смехом звонким, а фанатов - новыми фотографиями, "сторисами" как бы Максим сказал, глазами одними хитро улыбаясь. у них у обоих никогда не получалось проследить за тем, как гаснет свет, как остывает чай, как слова заканчиваются. они умело вид делают для всех, что всё у них хорошо. сами временами верят в это. ровно до тех пор, пока игра эта искусная не разбивается о вечер новый. Максим встает без предупреждения, и девушка с пола ноги на диван поднимает, к себе, обхватывает руками и наблюдает, почти безошибочно предугадывая каждое его движение: сейчас он поправит свои волосы, несобранные в хвост, сейчас он оттянет за края футболку и махнет рукой, цокнув языком; сейчас он переместит зубочистку в угол рта и подхватит её большим и указательным пальцами, в раковину выбросит, сейчас на стол опустится потемневшее от времени блюдце, а в следующую секунду вспыхнет ярким угольком сигарета. он никогда не спрашивал разрешения закурить, а она никогда и не была против. Кристина ногтями ведет по ребристой поверхности её личной большой кружки. они вместе её покупали, когда пришлось завалиться в первый попавшийся магазин, спасаясь от особо назойливых наблюдателей. смеялись, как придурки, не узнанными продавцом-консульта­нтом остались и ушли с незапланированной покупкой. Анисимов всегда курит многословно. а Кошелева всегда каждый звук улавливает, считывает. затяжка долгая - «устал» говорит. дым выдыхает себе в плечо - «ты ведь тоже». голову в сторону окна поворачивает и снова с места встает форточку открыть - «прости». пепел сбрасывает в блюдце многострадальное, из него бы чай пить, на нем бы чашку фарфоровую держать. скол на нем сбоку не виден, но угадывается. Кристина тут всё уже наизусть знает. она с закрытыми глазами у Максима в квартире ориентироваться может: слишком часто бывает здесь, слишком много в темноте, слишком "слишком". тут полы круглый год холодные и совсем немного пахнет пылью и солью морской. той самой, которая и у неё во флакончике дома стоит, запрятанная под самые вещи старые, чтобы не нашел никто. не прознал. с "солью" спится лучше, свободнее. она терпеть не может это зудящее чувство иррационального страха перед близким человеком, оседающее на кончике языка, когда слова, не выпущенные на волю, горечью по горлу стекают внутрь глубоко. Максиму можно всё рассказать, ему нужно рассказать, ему всё сказать хочется. а ей страшно: кончиками пальцев она запястья собственные обводит, царапает кожу тонкую и взгляд отводит в сторону, вдыхая поглубже выменянный на сигареты воздух. слова мыслями бьются не выпущенными, и сердце стуком своим тишину прогоняет. Кристина вдох рваный делает, привлекая к себе внимание, а затем улыбку рассеянную прячет за ладонью. он голову вперед наклоняет, губы горькие от сигарет облизывает, вздрагивает мелко от сквозняка по кухне поползшего и, ткнув сигарету незаконченную в пепельницу свою, к девушке садится. бережно проводит ладонью по её плечам, задевает пальцем большим позвонки выступающие, руки её сам от колен отнимает, а затем и к себе Кристину прижимает без слов. крепко и тесно. так, чтобы дышать в мягкие её волосы пришлось, чтобы в грудь больно плечо острое девичье упиралось. Кошелева глаза закрывает и ноги неаккуратно опускает к полу, стол ими задевает. кажется, проливает чай, и лишь ладонями своими неестественно горячими руки его обхватывает, за Максима держится. она к нему наклоняется, жмется, тогда объятие еще крепче становится. кричащее беззвучное объятие. они сидят так какое-то время. общаются. и кажется ей, будто бы и говорить нечего больше. он ведь слышит всё через кожу. он щекой к волосам её прижимается, осторожно её по спине гладит, позволяет сесть удобнее, двигается нарочито медленно, глаза закрывает тоже. они не нужны здесь. всё, что нужно видеть, они и так чувствуют. и так бы продолжилось еще долго, если бы им снова обоим не было ясно, что прекращать пора. Максим тогда губами к её вискам прижимается. «спасибо», - вышептывает. задерживается рядом дольше, чем требовалось бы, дыханием своим ушную раковину задевает и рук своих переплетение снимает. отстраняется немного, упрямо в сторону окна смотрит, пока Кристина сама ладони свои себе на колени не возвращает, пальцы в кулаки сжимая, как если бы можно было таким образом тепло чужое сохранить. — посиди еще, — с хрипом после долгого молчания вырывается у неё непозволительно капризно, она руку резко вскидывает, ловит его за локоть сухой, заставляет остановиться. Максим взглядом её теплым одаривает, челку с её лба нежно убирает, как если бы целовать собрался, вот только мягко высвобождается и скрывается в коридоре, оставляя на кухне не только чай, не только сигареты и сквозняк, но и её. это вечер такой. это он в ночь перешел уже давно. у Кристины ноги затекли, не слушаются. она чай холодный уже в одиночестве допивает, форточку прикрывает, на цыпочки вставая, стол протирает. стоит потом долго, на тумбочку бедром облокачиваясь, пачку сигарет изучает - на них что-то про бесплодие написано. бесполезное предупреждение. руки стремительно холодеющие на груди скрещивает, чтобы и самой в темноте квартиры пропасть. Максим спальню свою для неё всегда оставляет нетронутой. в кровать свою не ложится. уходит в зал на диван старый. не раскладывает его для себя даже никогда. подушку только притаскивает и плед тонкий. скручивается в ломанной позе и засыпает с самым задумчивым выражением лица. озадаченным. Кристина всегда у двери останавливается, чтобы запомнить этот момент. чтобы потом нарисовать еще один набросок, чтобы хоть где-то рядом у неё Свобода спящий был. дотронуться чтобы рукой можно было или к груди прижать. прислонившись лбом к косяку дверному, Кошелева время оттягивает. вместе с утром всё сегодняшнее растворится. вместе с утром всё снова помчится в ритме ускоренном, головокружительном.­ — не спишь еще? — звучанием мягким до девушки голос мужской пробивается. Максим со стоном сонным к ней лицом поворачивается, улыбается ласково, двигается к спинке дивана ближе, чтобы край одеяла откинуть: — иди ко мне.