Барышня-крестьянка

Вечером, проходя мимо комнаты Ксении, Дима услышал тихие, едва уловимые, всхлипы. Первой его мыслью было пройти мимо и забыть — ну, плачет девочка, с кем не бывает. Однако что-то его удержало, какое-то новое, непонятное чувство — жалость ли, сочувствие? Он решительно направился к двери спальни и осторожно постучал. Звуки всхлипываний тут же прекратились. — Ксюш, можно мне войти? Ты в порядке? — Чего тебе? — донесся недовольный голос из-за двери. — Вообще-то не очень вежливо отвечать вопросом на вопрос, — усмехнулся Дима, входя в комнату. Зрелище перед ним предстало довольно жалкое: Ксюша в пижаме сидела на кровати, поджав под себя ноги, вокруг неё были разбросаны носовые платки, а лицо самой девушки распухло от слёз. Было заметно, что она очень недовольна тем, что её застали в таком состоянии. — Ксюш… — мягко начал Дима, присаживаясь рядом с ней на край кровати. — Ну что опять случилось? Она сидела к нему полубоком, стараясь спрятать раскрасневшееся, должно быть, от волнения лицо в ладонях. — Ничего у меня не случилось, — процедила она сквозь зубы, вытирая кулачками красные глаза. — Врать нехорошо, — заметил Дима, стараясь скрыть зашевелившееся в нем волнение за непринужденным тоном. — Ты хочешь услышать правду, — невесело усмехнулась Ксюша, — хорошо, — голос ее дрогнул. — Сегодня утром ты сказал, что в хозяйстве от меня никакого толку, — начала она совсем тихо, — и знаешь, ты прав. Да, я выгляжу глупо, когда не могу отличить тяпку от разрыхлителя, я не умею полоть клубнику, и мне противно стирать руками. Да я вообще не собиралась ехать ни в какую деревню, пока твоя «тетя Соня» не послала меня на эти исправительные работы! — воскликнула Ксюша. — Видете ли, я так могу загладить свою вину за не сданный вовремя номер — да лучше б она меня оштрафовала, лучше б заставила работать сверхурочно! Но нет же, она никого и никогда не спрашивает, наша Софья Михайловна, и я пыталась — пыталась, Дим! — найти в этом что-то хорошее, полюбить вставать ни свет ни заря, копаться в земле, ловить кайф от сидения на берегу реки с удочкой и комарами… — последние ее слова утонули во всхлипываниях. — Но я не могу, я не могу наслаждаться всем этим, как ты, потому что все это — не мое, это не моя жизнь, и я не могу заставить себя полюбить ее, если у меня даже привыкнуть не получается… То, что Ксюша говорила дальше, было не разобрать. Она уже не всхлипывала, а захлебывалась рыданиями, ее узкие плечи тряслись, и Дима почувствовал, как в груди что-то сжалось при виде такой Ксении. Уж лучше каждый день наблюдать ее вредность и капризы, чем еще раз увидеть ее слезы, пронеслось у него в голове. Дима смотрел на нее внимательным взглядом, будто видел впервые. Уже не слушая, что она говорит, затаив дыхание, наблюдал, как шевелятся ее распухшие от рыданий, но по-прежнему красивые губы, как тонкие худые пальцы вытирают бегущие по щекам слезы, и не мог отвести взгляд. На секунду она подняла на него свои блестящие глаза и замерла, точно испугавшись собственных слов. Неожиданно для Ксюши и для себя самого, Дима порывисто обнял ее, крепко прижав к себе. Она тихо сопела, уткнувшись носом в его ключицу. — Если тебе здесь плохо, — робко сказал он, гладя ее по спине, — ты ведь можешь вернуться домой. Я бы тебя проводил… — Если я уеду, меня уволят, — всхлипнула Ксения. — Хотя меня теперь, наверное, и так уволят, потому что с заданием я не справилась. Она уронила тяжелую, точно отлитую из чугуна, голову Диме на плечо. — Тише, — шептал он, зарываясь пальцами в ее волосы, — тетя Соня, конечно, очень своенравная, но она просто не может уволить ценного сотрудника. — Ценного, — фыркнула Ксения. — Я ведь и двух месяцев не продержалась. — Другие не продержались бы и недели, — уверенно сказал Дмитрий. Он провел костяшками пальцев по ее щеке и неожиданно заметил, что Ксюша какая-то слишком горячая, ее кожа буквально пылала от жара. — Подожди… — взволнованно произнес Дима, беря ее горячие руки в свои. — У тебя что, температура? — Не знаю… — тихо сказала Ксения, опустив взгляд. — Голова болит, — призналась она. — У тебя есть градусник? — Нет, — зачем-то соврал Ларин. — Не шевелись. Он взял голову девушки в свои ладони и прижался губами к ее лбу. Странно, но от этого прикосновения Ксения почувствовала, как что-то затрепетало в ее груди. Она словно ощутила себя маленькой девочкой, которой хотелось спрятаться на груди сильного мужчины, прижаться к нему… — Температура определенно есть, — заключил Дима. — Лежи и не вставай, — скомандовал он, легко надавливая ей на плечи. — Я сейчас вернусь. — Хорошо, — послушно отозвалась Ксюша, откинувшись на подушки. «Я и не собиралась никуда вставать», — мысленно прибавила она. Лицо ее расплылось в улыбке. Приятно, когда за тобой ухаживают, тем более, когда это делает симпатичный молодой человек… «Идиот», — мысленно обругал себя Ларин, выходя из комнаты. И как это он не подумал о том, чем может обернуться для Ксюши купание в непрогретой воде, с ее-то хрупким городским здоровьем? Дима вернулся через пять минут, неся в руках тазик с горячей водой, полотенце, упаковку таблеток и какой-то пакетик. Поставив все это на прикроватный столик, он убежал опять и вскоре появился в комнате с кружкой с водой в руках. — Вот, выпей пожалуйста, — Дима протянул Ксюше оранжевое колесико таблетки, — это жаропонижающее. А через час, если не станет лучше, выпьешь еще одну, — сказал он и, подождав, пока Ксения выпьет таблетку, добавил. — Я пока спущусь вниз, заварю тебе чаю с лимоном. Самое главное сейчас — пить как можно больше жидкости. — Ладно, — равнодушно прошептала Ксения. Простуда одолевала ее: тело словно налилось свинцом, голова раскалывалась, казалось, она проваливалась в какую-то звенящую, непроглядную темноту… Попить ей бы сейчас не помешало — в горле пересохло и неприятно першило, ее мучила жажда. — Мне холодно! — простонала Ксюша, едва Дима появился на пороге. — У тебя озноб, — сказал он, присаживаясь на край кровати с горячей чашкой в руках и сочувственно глядя на девушку. — Сейчас станет лучше. Напившись чаю с лимоном, Ксюша и правда почувствовала себя немного лучше — то ли от того, что таблетка все-таки подействовала, то ли от того, что Дима все время был рядом, не отходя от нее ни на шаг. Легкими движениями он поправлял ей подушки и убирал испарину со лба, точно Ксения была для него маленькой девочкой. Принимать его заботу было приятно. Съехав от родителей, Ксения давно уже привыкла жить одна и со всем справляться самостоятельно, без чьей-либо помощи, в том числе и во время болезни. Теперь же, когда она чувствовала, что кого-то, кроме нее самой, волнует ее состояние, что-то большое и теплое трепетало в ее груди. С этим приятным чувством Ксюша и провалилась в беспокойный, поверхностный сон. Она как будто ненадолго выпала из реальности. Казалось, сон поглотил ее на несколько часов, хотя на деле не прошло и двадцати минут. Разбудил ее Димин тихий голос, раздавшийся почти над самым ее ухом. — Так, вода остыла, — довольно сообщил Дима, убирая с ее мокрого лба прилипшую прядь волос, — теперь я должен поставить тебе горчичники. Тебе не понравится, но придется немного потерпеть. Ложись на живот, — мягко сказал он. — Ты не могла бы… — Дима замялся, в его голосе послышалось смущение, — не могла бы ты задрать футболку? — Л-ладно… — Ксюша неловко перевернулась, пытаясь сделать то, что просил Дима. На ней не было лифчика, и его глазам предстала ее голая спина с торчащими худыми лопатками. Оба чувствовали себя ужасно неловко. Дима тщетно пытался преодолеть смущение, повторяя про себя, что Ксения сейчас всего лишь его пациент, и его задача — вылечить ее, но все же не мог спокойно смотреть на обнаженную девичью спину, вздымающуюся от тяжелого жаркого дыхания. — Извини, ты не против, если я… — осторожно, стараясь не касаться белоснежной кожи и не думать о том, что скрыто внизу, Дмитрий задрал ее футболку выше, к самой шее. Руки его дрожали. — Делай, как знаешь, — прошептала девушка, сбивчиво дыша и стараясь придать голосу беспечный тон. — А-ай! — зашипела она, как только ее лопаток коснулся мокрый горчичник. — Что, горячо? — Нет… — сдавленно проговорила она. — Просто неприятно. — Осталось совсем немного, — сказал Дмитрий, его тихий, размеренный голос, словно шелест листьев, успокаивал, дарил ощущение уюта. Ксюше было немного стыдно обнажаться перед Димой, ее щеки покрывались краской смущения, но делать было нечего — лечение есть лечение. Во время процедуры она чувствовала неловкость и в то же время не могла не отметить про себя, что нежные прикосновения мужских рук, от которых по спине и рукам приятной волной пробегали мурашки, доставляли ей удовольствие. Перевернувшись на спину, она довольно улыбнулась. — Ты не уйдешь? — прошептала она, глядя на Диму из-под полуопущенных ресниц. — Нет, конечно, — ответил Ларин. — Я же должен проследить, чтобы ты не уснула, иначе ты забудешь про горчичники, и они оставят ожог, — прибавил он, поправляя очки и чувствуя, что это совсем не то, что он хотел сказать. Они замолчали, размышляя каждый о своем. Мягкий свет ночника создавал в спальне интимную обстановку. Ксения думала о том, как же здорово болеть, когда за тобой кто-то ухаживает, а Дмитрий — о том, какие странные чувства он испытывал к этой девушке. Дима явно упустил тот момент, когда все для него пошло не так, но вот уже несколько дней подряд он не мог отделаться от назойливой мысли, что не хочет отпускать Ксюшу обратно в Петербург. «Наверное, я влюбился в нее, — с грустью подумал он, — а что толку? У нее таких ухажеров, наверное, видимо-невидимо. И потом, кто я такой, чтобы рассчитывать на взаимность? Да и не нужно ей все это… Через пару недель она уедет и забудет и меня, и деревню, и все остальное как страшный сон». Горчичники делали свое дело — Ксюша провалилась в приятную дрему. Сквозь нее она почувствовала, как Дима взял ее ладошку в свою руку, легонько сжав. Она не сжала его руку в ответ, но и свою не убрала. — Ксюш, пятнадцать минут прошло, — напомнил Дима. Нехотя разлепив глаза, Ксения послушно перевернулась обратно на живот, уже с меньшим волнением позволяя задрать себе футболку. Горчичники оставляли на коже красные пятна, и Дима усилием воли поборол в себе порыв провести по ним кончиками пальцев. Сонно пробормотав слова благодарности, Ксюша легла на бок, закрыла глаза и провалилась в глубокий сон. Боясь ее разбудить, Дима тихонько встал и, осторожно притворив за собой дверь, вышел из комнаты. Упав на кровать после тяжелого дня, Ларин, несмотря на усталость, долго не мог уснуть, в его голове роились самые разные мысли.