Дневник Helene Segara

Nos regards devaient se croiser un jour Entre la musique et l'amour Наши взгляды должны были однажды пересечься Между музыкой и любовью. *** Казавшаяся столь сомнительной авантюра имеет успех, сомнений в этом не осталось. Уже который вечер зал Палас де Конгресс полон зрителей, приветствующих нас на поклоне громкими овациями. *** Дурачусь на сцене с Гару за пару часов до начала очередного спектакля и ловлю на себе мрачный взгляд "кюре", ещё не успевшего облачиться в сутану, одиноко сидящего на первом ряду огромного Палас де Конгресс. Между мной и Лавуа по-прежнему царят прохладные отношения - почти антипатия. На сцене мне не нужно прилагать усилий, чтобы изображать неприязнь к нему: всё получается само собой. Я не пасую перед этим взглядом, как дурочка Зенатти, а плачу ему той же монетой - с вызовом смотрю на него. Небрежная поза, длинные ноги вытянуты вперед. На "кюре" потертые джинсы и темная рубаха. Мне доводилось видеть его фотографии в прошлом... Ничего не скажешь, он был красив! Хотя нет... скорей не красив, а всего лишь смазлив, слишком смазлив! Не в моем вкусе тогда и не в моем вкусе сейчас. *** Кто бы мог подумать! Наш "скромник кюре" имеет успех! Сегодня у служебного входа ему подарили женские трусики с прикрепленной на тонком кружеве запиской. На ней указаны имя и телефон. Не знаю реакцию самого "кюре" (наверное, опять эти губы скривились в легкой глупой улыбке и не больше), но остальная часть труппы шепчется об этом и прыскает от смеха. *** Кажется, этот мюзикл начинает сводить меня с ума... Сегодня мне снился странный сон. Черная сутана, та, что я вижу перед собой каждый день на сцене, и моя собственная рука медленно движется по ней от пояса вверх по груди... дотягивается до белой колоратки и с силой выдергивает её... Я проснулась со странным ощущением. Может, так на мне сказывается одиночество. Уже долгое время я одна, никого не подпускаю к себе... Вокруг меня десятки мужчин, но этот мюзикл поглотил меня, сейчас я принадлежу только ему целиком, без остатка. В этот день я с особым чувством ждала спектакля и встречи с ним. Дождалась! Месье Лавуа приволокся еле живой, в очередной раз вызвав недоумение и восхищение в наших рядах. У месье, по собственному признанию, температура 39, и выглядит он далеко не лучшим образом. Что ж, похоже сегодня впервые случится звездный час дублера месье, кто-то, сидя в зале, не заметит подмены, но настоящие поклонницы будут несомненно разочарованы. *** Мы все ошиблись в своих прогнозах. Даже в таком состоянии он вышел на сцену и отыграл. Блестяще как всегда... Я чувствовала жар, сжигающий его тело там, в клетке, когда он навалился на меня. С трудом выдержав долгий поклон, он удалился. В этот вечер я задержалась чуть дольше обычного. Проходя мимо его гримерки, я остановилась, постучала, так и не дождавшись ответа, дернула ручку, которая поддалась, и вошла. Он спал. Подушкой ему служили скрещенные руки, лежащие на гримёрном столике. Одет не по сезону в теплый вязаный свитер. Очевидно, его морозило. - Даниэль! Как редко я зову его по имени. С трудом продрав глаза, он с недовольством взглянул на меня. - Твой конвой тебя сегодня не встречает?- Я о детях и Луизе, ревностно охраняющих его от поклонниц. - Они в Канаде. Голос равнодушный. Сил реагировать на обиды и шпильки не осталась. - Я тебя отвезу. *** Едва оказавшись в машине, он откинул голову на кресло и тут же уснул. Заводя машину, мысленно похвалила себя за предусмотрительность: я успела заранее узнать адрес у месье. Около получаса на поиски дома, в котором он снимал квартиру, и мы наконец на месте. Но он по-прежнему спит. Потеряв счет времени, смотрю на его лицо. Выразительные, почти резкие черты. Создавая это лицо, творец не был скован в движениях. Так творит истинный мастер, и так получаются шедевры. Мои пальцы касаются его щеки. -"Что я делаю?!" Невольно на ум приходит сегодняшний сон. Мне хочется большего... Хочется засунуть руки под свитер, под рубаху, почувствовать его горячую кожу. Останавливает лишь мысль о его реакции. - Даниэль! Проснись! - почти с отчаянием произношу я. *** Два дня перерыва, не позволяющих нам окончательно сойти с ума, и восстановившийся месье снова в строю. Все рады его видеть. На некоторое время в труппе воцаряется благожелательная атмосфера, но совсем не надолго. Сегодня произошло то, что заставило месье скрежетать зубами, а нас - покатываться со смеху. Фьори с Пелетье где-то шатались, оставив месье на сцене в одиночестве во время дуэтов с ними... О ужас! Незавидное положение, из которого с честью, не моргнув глазом, вышел месье, вступив в диалог с кулисой. После поклона виновники предпочли побыстрее удалиться, а месье с крепко сжатыми кулаками отправился на их поиски. Глядя на него в этот момент, можно было усомниться в его пацифизме. Вместо них он наткнулся на меня, смерил мрачным взглядом. Смешно! Мне было по-прежнему смешно. Мне нравилось видеть его таким - выведенным из себя, лишенным привычного равновесия... *** Странно, но я купила пару его дисков и теперь слушаю их в машине. Как будто мне недостаточно этого голоса каждый день, орущего мне "люблю". Это безумие! What was ridiculous? *** Ба! Месье Лавуа, да Вы пьяны в стельку! Стоите на пороге, чуть пошатываясь, наконец находите опору, тяжело привалившись к дверному косяку. Кидаю последний взгляд на собственное отражение в зеркале и поворачиваюсь к Вам на крутящемся кресле. Закинув ногу на ногу, я с привычным вызовом смотрю на Вас. На мне лишь легкий пеньюар, и это ради Вас, месье Лавуа. Какой дурой была бы я, если бы просидела в пеньюаре час после окончания спектакля в гримерке, а Вы бы так и не пришли, но я чувствовала, что Вы придете, с тех пор, как по закулисью Палас де Конгресс разнесся слух о том, что мужская часть труппы закрылась в гримерке и активно употребляет алкоголь. И вот Вы здесь! И что же? Почему замерли в нерешительности, почему вспыхнули от смущения, как мальчишка, опустив взгляд на распахнувшиеся полы халата. Какая насмешка! Какая ирония! В Вас удивительная смесь красоты нерешительности и застенчивости... Быть может, это и есть Ваше оружие, которое сражает наповал, и Вы сами о нём хорошо знаете и умело им пользуетесь? Ну, что ж, по-видимому, и я пала жертвой. *** Набрались смелости и вновь решились взглянуть на меня. На этот раз "грустные глаза", жадно оглядев меня, поведали о том, что хотели сделать руки, но по-прежнему не позволял разум. Ещё несколько минут, и Вы ушли так же тихо, как и появились, плотно притворив за собой дверь. - Fils de pute! - бросила я Вам вслед. Нащупав на столике первую попавшуюся под руку вещь - флакон моих любимых духов - я что было сил швырнула его в закрытую дверь. Он разлетелся на осколки, и ещё долго в гримерке царил удушающе сильный аромат. Больше я этими духами не пользовалась. *** Кажется, наш "кюре" нашел в себе силы, чтобы примириться с самим собой и со своей странной ролью, столь несвойственной его характеру и в то же время столь подходящей ему. Теперь он не напряжен, скорее, наоборот, - расслаблен, без труда входит в роль и с легкостью с ней расстается до своего следующего появления на сцене. Это больше не убивает его, не доставляет хлопот... Во мне же, напротив, кипит вулкан, который того и гляди перехлестнётся через край. В чём причина? Причин много... и мне достаточно маленького толчка... мелочи, чтобы достигнуть точки кипения. Сегодня этой мелочью стала новая статья, размещенная на доске у лифта. Стоя в ожидании прибытия кабины, быстро пробежала глазами написанное, по обыкновению ожидая испытать очередной прилив тщеславия. За это время мы все успели привыкнуть к дифирамбам в прессе и даже позволили себе роскошь несколько пресытиться ими. Однако на этот раз меня ждало разочарование, к которому я оказалась не готова. В злополучной статье рассматривались шансы на успех нашей маленькой Зенатти, стань она Эсмеральдой. По мнению автора, эти шансы были весьма велики. Неужели?! Ну, что ж, посмотрим! Сегодня на сцене во время дуэта с нашей несостоявшейся цыганкой я решила поиграть с ней. Мне известно, что она не сильна в пении по нотам, это и стало моей ловушкой для неё. Зенатти рассержена... Нет, не просто рассержена - наша малышка в ярости. Это мне и было нужно! Обмениваемся "любезностями" всего за пару секунд до нашего выхода на "Belle", последнее слово как всегда остается за мной, я гордо следую на сцену, но не успеваю преодолеть и нескольких шагов, как она хватает и с силой дергает меня за волосы. Я резко оборачиваюсь, смотрю на неё, онемев от неслыханной дерзости! Пару секунд на то, чтобы попытаться уговорить себя взвесить все за и против, потерпеть в этом полное фиаско, мысленно послать всё к чертям и с воинственным кличем броситься в ответную атаку. С трудом разняв, нас вытолкнули на сцену, где мы скрыто продолжили своё противостояние. *** Бессоная ночь, непривычно ранний подъем, темные круги под глазами, скрытые за большими темными линзами очков. Немытые волосы под модной шляпкой. С утра мы все должны встретиться на студии для записи очередной радио-передачи. Наше пребывание с Зенатти в одной комнате вновь выливается в неминуемую ссору. Люк кричит, пытаясь поставить на место нас обеих. Зенатти в сердцах требует дать ей отставку и немедленно! Я не буду огорчена, если в этом желании ей пойдут на встречу... Но станет ли мне легче после её ухода? Что-то внутри меня подсказывает, что нет. Причина не в ней... Последним в студии появляется месье. Странно, но именно молчаливое присутствие "кюре", возвышающегося у меня за спиной (редкий случай - я без каблуков), действует на меня отрезвляюще, заставляя почувствовать себя истеричной бабой или базарной торговкой. Обе роли неприглядны. Удивительно, как по-разному этому человеку удается действовать на меня: доводить до бешенства одним лишь равнодушным взглядом и в то же время приносить такое умиротворение, просто находясь рядом... Что со мной происходит?! *** И вновь достигнуто хрупкое равновесие. Спокойствие - это то, в чем я отчаянно нуждаюсь, и в то же время то, что не могу сейчас принять. Каждый вечер на сцене я наблюдаю за тем, как наш "кюре" резко открывает дверь моей "камеры". Порой эта дверь слегка заедает и не сразу поддается его напору. Что если в один "прекрасный" день она и вовсе окажется закрытой? - думаю я. Эта мысль приводит меня в восторг, но я о ней тут же забываю и вспоминаю лишь пару дней спустя, наблюдая за работником сцены, скручивающим проволокой вместе несколько проводов. Эта проволока пригодится и мне! Пару минут в темноте, и тонкие прутики стенки и двери моей "камеры" прочно сязаны проволокой между собой. Едва сдерживаемая дрожь азарта и никаких мыслей о последствиях... Как я люблю шутить! *** Момент настал! Схватившись за прутья решетки, месье дергает дверь, привычно ожидая того, что, чуть заартачившись она всё же с легкостью уступит его напору, но нет! Не в этот раз, месье Лавуа! Рывок... ещё один... Бесполезно! Мне смешно и в то же время страшно от пришедшего, наконец, осознания того, как мой поступок может повлиять на других людей, задействованных в этой сцене. Мы все, как карточный домик: упадет лишь одна карта, и за ней не замедлят последовать остальные. Я не исключение. В конце концов какой будет прок в моем "va-t'en!", если "кюре" так и не сможет попасть внутрь? Мы все рискуем стать посмешищем перед полным залом в четыре тысячи мест. Бог весть, о чём думает месье, не оставляя своих настойчивых попыток попасть внутрь. Нечеловеческое усилие, и проволока, наконец, поддается. С небольшим опозданием он всё же оказывается внутри. Я произношу своё привычное "va-t'en!", но с совершенно непривычной и неподобающей этой сцене интонацией, он наваливается на меня... Даже в темноте я вижу, как блестят гневом его глаза, чувствую насколько сильно сбилось его дыхание. На месье включенный микрофон, поэтому он молчит, удерживая все проклятия при себе. *** Поклон, и я почти бегом удаляюсь со сцены. В этот вечер в мою гримерку настоящее паломничество - приходят обвиняющие, подозревающие, интересующиеся, одобряющие и просто смеющиеся... С трудом, но выдерживаю эту атаку. В перерывах между визитами успеваю переодеться. С момента окончания спектакля прошло больше часа, а рассерженный месье так и не почтил меня своим приходом. - Чёрт с тобой! - произношу я, хватая ключи от машины, и направляюсь к выходу. Дверь гримерки открывается перед моим носом так же резко, как и дверь моей "камеры" на сцене каждый вечер. Передо мной месье Лавуа! *** ... Передо мной месье Лавуа! Собственной персоной! Почему-то опускаю свой взгляд, смотрю на длинные пальцы пианиста, крепко вцепившиеся в ручку двери. - Не стоило так напрягаться, месье. ЭТА дверь была открыта, - насмешливо произношу я, тем самым косвенно признавая свою вину за произошедшее в этот вечер на сцене. Хотя это и без того очевидно. О моем большом пристрастии к глупым шуткам известно всем. В отличие от меня, месье не любит шутить и не любит, когда это делают другие. Работа - это то, к чему он относится предельно серьезно, ожидая подобного отношения и от остальных. Он стоит молча, испепеляя меня взглядом. Занимательно! Но вскоре мне это надоедает, и я снова беру инициативу на себя. Шаг...ещё и ещё один... Останавливаюсь совсем близко от него. Чуть откинув голову назад (он слишком высок!), смотрю ему прямо в глаза. Нарываюсь сама? Но на что?! *** - Вы что-то хотели сказать мне, месье? - в моей интонации снова звучит насмешка и вызов. - Глупая девчонка! - цедите Вы. (Что ж, уже лучше, месье!) - Ради собственной прихоти ты готова поставить под удар то, во что вложили свои силы столько людей! - Старый сухарь! - выплевываю я Вам в ответ. (Откровенность за откровенность, месье!) - Не вижу ничего плохого в том, что я несколько разнообразила программу нашего вечера. Уверена, что сегодняшняя публика не осталась в обиде и с большим интересом наблюдала за вашими нелепыми попытками попасть внутрь, - при воспоминании об этой сцене я не удержалась и хмыкнула. - В обиде лишь Вы, потому что у вас тряслись поджилки от страха при одной мысли о том, что всё может пойти не так! - Самовлюбленная стерва! - медленно, с расстановкой произносите Вы. (А это уже слишком, месье!) Замахиваюсь и что есть силы бью по гладко выбритой щеке. Вы пару раз недоуменно моргаете, демонстрируя ряды ресниц. Вид донельзя удивленный и растерянный. Быть может, Вас ни разу не били по лицу? И оттого Вам нужно время, чтобы осознать это и начать как-то реагировать. Я терпеливо жду. Наконец, Вы приходите в себя. Резко толкнув дверь, Вы с грохотом закрываете её и начинаете наступать на меня... *** Я с несвойственной мне покорностью отступаю назад, пока не упираюсь в крышку стола с батареей полных минеральной воды Evian пластиковых бутылок. Теперь мы слишком близко друг к другу, и это меня начинает раздражать, выводить из себя... Нет, я просто в панике! К чему бы это ни шло, как бы это ни кончилось, я, начав всё это сама, больше не имею желания продолжать... - Отойди! (Напрочь забываю о том, что я с ним на Вы) Мои ладони упираются ему в грудь, я пытаюсь отвоевать свое личное пространство, но он не отступает. Его превосходство в росте и силе очевидно, и сейчас он демонстрирует это. Мной овладевает... Беспокойство? Неприятие, почти отвращение? Смесь того и другого? Он так близко, и его слишком много для меня. - Ты же этого добивалась, - слышу я его тихий голос, почти шёпот, у себя над ухом. (Не могу не признать его правоту!) Как странно! Я успела забыть, какое действие может оказать на меня этот голос, словно я его не слышала уже тысячу лет. Поднимаю на него свой взгляд: его глаза кажутся совсем темными, он нервно проводит языком по нижней губе. *** Это зрелище, этот голос завораживают меня, и я забываю о свом желании оттолкнуть. Он же борется с самим с собой. Это очевидно. Это написано у него на лице. Принципы против желания. Разум и воля против страсти. Последнее все же перевешивает - и большие ладони накрывают мои плечи. На мне немыслимого размера, донельзя модная майка, чудом удерживающаяся на плечах. Одно движение его рук, и она сползает вниз. Месье сосредоточенно смотрит на то, что делают его руки. Кажется, он и сам безмерно удивлен той вольностью, которую позволил себе. И продолжает позволять. Затем он переводит взгляд на моё лицо, пытаясь по его выражению определить для себя границы дозволенного. Не знаю, какой ответ он находит в моих глазах. Я безучастна. Его руки уступают место губам, и сквозь одуряющий аромат J'adore, который по-прежнему царит в моей гримерке, я начинаю ощущать запах его парфюма, его запах. Мои пальцы вцепляются по бокам в его майку, крепко сжимая мягкую ткань. Я выгибаясь под его прикосновениями, но в какой-то момент скозь пелену наступает озарение - он ни разу не коснулся моих губ. В этом его задумка! Это его способ унизить меня! Не выйдет, месье! Отталкиваю его голову от себя. Он не сразу, но подчиняется, недоуменно смотрит на меня. Его глаза лихорадочно блестят. Он недоволен тем, что его заставили остановиться. Он хочет продолжать... Мои руки ложатся на его затылок, заставляя вновь склонить голову, на этот раз не к груди, а к губам, он колеблется. - Даниээээль! - умоляю я его...умоляю о поцелуе, но прежде всего о заключении мира: я больше не хочу воевать. И он сдается. Сомнений в исходе больше нет. Лишь на миг он отрывается от меня, одно резкое движение его руки - и все бутылки летят со стола на пол. Приходит мысль о том, что дверь гримерки не заперта на ключ, но она тут же улетучивается. Его руки ложатся мне на талию, с легкостью подсаживают на крышку стола, я с готовностью развожу колени, позволяя ему стать между ними. Я хочу почувствовать всю силу его желания. Столь робкий на первый взгляд месье, отпустив себя, делает всё филигранно четко, отточенно, уверенно, лишь иногда вспоминая о своей неловкости, чем еще больше доводит меня до исступления... *** В тишине гримерки чуть слышно звякнула пряжка его ремня, заставив меня отвлечься от собственных мыслей и взглянуть на него. Погруженный в себя, он застегивает ремень. Он расстроен и зол. На этот раз не на меня. На себя. Как истинный джентельмен, в произошедшем он винит только себя. Его принципы поколеблены. При взгляде на его хмурое лицо мое ощущение триумфа и эйфории тут же рассеивается, внезапно накатывает волна усталости и апатии. - Я тебя провожу, - произносит он. *** Едем в лифте. Выражение раздумья на его лице постепенно сменяется мрачной решимостью. - Ты будешь полным глупцом, если расскажешь ей об этом, - произношу я, нарушая тишину. Он смотрит на меня с удивлением. - Да, я знаю о чём ты думаешь! - отвечаю я ему взглядом. Створки лифта, наконец, открываются. - Забудь! Это ничего не значит! - кидаю я через плечо и направляюсь к выходу. На улице нас окружают немногочисленные (наиболее терпеливые) фанаты. Обычно я люблю общаться с ними, но не сегодня... Понимая это, Даниэль отгораживает меня от них и принимает удар повышенного внимания на себя. Извините, мои дорогие, но всё, что мне сейчас нужно - это поскорее попасть домой, принять ванну и лечь в постель. Я радуюсь при мысли о том, что Рафа сегодня гостит у друга. *** И снова мы пытаемся обрести утерянное равновесие. Чуть было не сорвались вниз, но в последний момент успели уцепиться за веревку, и теперь балансируем, словно канатоходцы. Никогда и ни за что мы не повторим этот "смертельный номер". Месье выбит из колеи, и это сказывается на его игре. "Злобный" архидьякон всё чаще выглядит потерянным... Быть может, это заметно лишь мне...Что до зрителей...надеюсь, своё дело сделает грим ... Эти брови, эти тени... за которыми не видно настоящего лица. Единственное, что по-прежнему безупречно - это его партия, его голос. *** Что до Луизы ... мне остается лишь предполагать, что мудрой женщине, каковой она несомненно является, хватило этой самой мудрости на то, чтобы "не замечать" перемен, происходящих с её мужем, и не требовать откровенности, от которой никому (увы!) не станет легче.... Контроль над ним усилен в несколько раз, но при этом (надо отдать ей должное) кажется ненавязчивым. Его сын теперь часами проводит время с ним за кулисами, его дочь с друзьями стоит замыкающей в стене из фанатов по вечерам и терпеливо ждёт... Мадам Дюбук ведь невдомек, что ей уже нечего опасаться. Я успокоилась. Мне больше ничего не нужно... Хотя меня охватывает такое сладкое чувство при воспоминании о том вечере... Этих воспоминаний мне достаточно. Что до него, то он усиленно хмурит брови каждый раз, когда мы встречаемся взглядами. *** Сегодня у нашего спектакля очередной юбилей. Какой по счету? Не знаю. Мы все , кажется, давно сбились со счета и можем сказать о числе сыгранных нами спектаклей лишь приблизительно ... с точностью до десятка. Каждый день, почти как роботы, мы выходим на сцену, порой до конца не веря в то, что хватит сил отыграть, но там, на сцене, мы оживаем, перерождаемся и отдаем всё лучшее, что есть в нас, чтобы вернуть себе всё сторицей на поклоне. Мы потеряли счёт, но за нас считают другие. Сегодня юбилей, в честь которого после спектакля устроена небольшая вечеринка в узком кругу знаменитостей, пришедших посмотреть нашумевшую постановку, и толстосумов. Наша роль в этом ясна - присутствовать, хорошо выглядеть, держать марку и, если возможно, наслаждаться всем этим. Последнее вовсе необязательно. *** Стираю сценический грим (отлично смотрящийся лишь на сцене и шокирующий своей нелепостью при ближайшем рассмотрении), чтобы нанести вечерний макияж, яркий, но не столь вульгарный. Одеваю специально приготовленное для этого случая красное платье с умопомрачительным декольте, кидаю последний взгляд на собственное отражение в зеркале и остаюсь довольна достигнутым эффектом - я хороша! Безумно хороша! Все мужчины в этот вечер будут у моих ног! Захожу за малюткой Зенатти (кажется, мы начинаем ладить), как всегда, добавляю последние и решающие штрихи к её невнятному макияжу (в этом у меня несомненный талант), и её лицо начинает сиять. Мы входим в зал, где нас встречают аплодисменты и бесчисленные ослепляющие вспышки фотокамер. Звездная пятерка появляется лишь минутой позже, затмевая нас. Из-за этого я сердита, но глядя на них, тут же забываю о своей обиде. Передо мной пятеро донельзя разных мужчин. Ни одного из них нельзя назвать по-настоящему красивым. За исключением ... разве что ... господина архидьякона. Хотя и об этом можно поспорить. Отношение к его внешности у меня по-прежнему неоднозначное... Однако у каждого из этой пятерки есть больше, чем красота, - то, что принято называть словом харизма, а главное - у них есть талант. Убийственная смесь, которая каждый вечер заставляет рукоплескать зал. По случаю юбилея наши мужчины необыкновенно элегантны. Архидьякон, за время участия в проекте заимевший чрезмерное пристрастие к темной одежде, сегодня опять в черном, однако черноту костюма приятно разбавляет ослепительная белизна рубашки. В этот вечер я напраполую кокетничаю с мужчинами, не отказываюсь от бесчисленного количества предложенных мне бокалов шампанского и краем глаза наблюдаю за месье. Тот честно отбывает свой номер, с искреннем интересом выслушивая гостей, отвечая на их вопросы... *** - Кажется, я перебрала. К такому выводу прихожу я, поднимаясь из-за стола. Голова идет кругом, ноги подкашиваются, однако я упрямо и в весьма категоричной форме отказываюсь от помощи, предложенной мне очередным кавалером. Сама пытаюсь сохранить равновесие: на это уходят все мои силы, и я забываю, зачем поднялась. Смешно! Ах, да! Вспомнила! После созерцания месье в компании с какой-то дамой, вот уже пятнадцать минут висящей у него на локте, у меня возникло настойчивое желание подойти к нему и перекинуться парой слов. Неуверенной походкой я начинаю свой путь в другой конец зала. Завидев меня, он спешит распрощаться со своей дамой и направляется ко мне. Мы встречаемся посреди зала, и он тут же подхватывает меня под руку, кажется, как раз вовремя. Туфли на высоких каблуках, которые на мне сегодня вечером, совсем не способствуют сохранению равновесия. *** - Извини, я прервала вашу беседу. Она была увлекательна? - На сегодня тебе достаточно, - игнорирует он мой вопрос. - Я вызову такси. - Неужели? - невинно осведомляюсь я, и этот тон не сулит ему ничего хорошего. - Вечер только начался, и я не намерена уезжать. Поднимаю свой взгляд и с вызовом смотрю на него. Он хранит молчание. - Впрочем, ты прав, здесь не так уж и весело. Пойдем со мной, я хочу прогуляться. - Элен, - начинает он, но я не позволяю ему продолжить. - Чудно! Ты, наконец, вспомнил моё имя! - восклицаю я, пожалуй, излишне громко, и он оглядывается по сторонам. - Прекрати! - требует он, склонившись над моей макушкой. - Что ж, как хочешь! Тогда я пойду одна. Ты знаешь, где меня найти. И если ты заставишь меня ждать слишком долго, я вернусь и обещаю, многие запомнят этот вечер. Высвободив свою руку, я направляюсь к выходу, чувствуя себя при этом законченной стервой, но меня это нисколько не огорчает. *** Едва переступив порог своей гримерки, снимаю осточертевшие туфли и закидываю их в дальний угол. Следующие полчаса провожу в нетерпеливом ожидании. За это время, кажется, успеваю немного протрезветь или наоборот, опьянеть окончательно. Ещё десять минут, и на смену куражу приходит апатия. Моя голова клонится от усталости, нестерпимо хочется спать, я борюсь, но проигрываю эту битву с самой собой. *** Я просыпаюсь от звука открывающейся двери. С неохотой открываю глаза. Он стоит по пороге. На его губах усмешка. Снова поражаюсь его воздействию на меня. Сна как не бывало. Меня волнует лишь мысль о том, что выгляжу я, должно быть, не лучшим образом. Кидаю взгляд в зеркало и убеждаюсь, что всё не так уж и плохо. Разве что волосы... Медленно поправляю прядь за прядью. Всё это время он смотрит на меня и хранит молчание. Не больно он разговорчив этот месье. - А ты не очень-то и ждала, - наконец произносит он, чуть усмехнувшись, и я понимаю, что с момента моего ухода он позволил себе наверстать упущенное в том, что касается алкоголя, и это привело его в приподнятое расположение духа. - А ты не очень-то торопился, - бросаю я ему в ответ, поднимаясь. - Но пришел, - добавляю я. В моих глазах триумф. - Лишь за тем, чтобы сопроводить Вас в зал, мадмуазель, конечно, если у Вас еще осталась душевная потребность в скандале. Вот только, боюсь, что большинство зрителей успело разойтись, пока Вы отдыхали. - Bye! - бросает он мне и, резко разворачиваясь, уходит. Я растеряна. *** Пару минут на то, чтобы опомниться и осознать неожиданный, а главное, столь бесславный для меня конец разговора. - Нет! Так не пойдет! Я кидаюсь за ним, однако резко останавливаюсь у двери. - Мои туфли! Где же они?! - рассеянным взглядом окидываю комнату, но не нахожу. - Неважно! Босая (мне не привыкать!) врываюсь в его гримерку. - Мы не закончили! Он неопределенно пожимает плечами, даже не обернувшись. Его рука тянется к куртке. Он не желает замечать моего присутствия. - Что ж! Посмотрим! Резким движением я вырываю ключ из замка, вставляю его с другой стороны и закрываю дверь изнутри. Он наконец оборачивается. Ключи тихо позвякивают у меня в руке, медленно опускаясь в декольте. - "Пошлость!" - читаю я оценку своему поступку в его глазах. - Что это значит? - строго вопрошаете Вы, но Ваш жадный взгляд помимо Вашей воли вновь опускается на моё декольте. Даже этим пошлым приемом Вы сражены, месье, однако упорно не желаете этого признавать. *** Я делаю шаг к тебе, но ты резко отступаешь. - Чего ты боишься? Своей реакции? - Трус! - моя очередь давать оценку. Не мужчина. Или наоборот? - Мужчина и даже слишком в этот момент. Твое желание, которое столь очевидно и с которым ты так упорно борешься, лишь подтверждает это. Я обнимаю тебя, вдыхаю твой аромат, запускаю руки под пиджак, глажу по спине... делаю то, о чём мечтала весь этот вечер, глядя на тебя. И ты не можешь меня оттолкнуть. - Ты - мой, сегодня ты - мой, - шепчу я. - Мне надоела эта старуха, висящая на тебе весь вечер... Скажи, что ты сыт ей по горло! - требую я. - Перестань! - тебя снова коробит от моих слов, и ты сердишься или скорей пытаешься сделать вид, ведь не так-то просто сердиться, когда тебя ласкают так, как это делаю сейчас я. - Что? Снова хочешь назвать меня стервой? - откидываю голову назад, смотрю на тебя. - Ну, же давай! Сделай это! - с нежной издевкой прошу я. - Сколько можно раздумывать? Кладу ладони на коротко стриженный затылок, поднимаюсь на цыпочки, льну к тебе всем телом, заставляя сдаться. *** Никогда прежде мне не было так мало мужчины. Никогда прежде я не боялась так... Не боялась того, что он передумает, остановится, не захочет продолжать... Обычно я лишь милостиво позволяю любить себя, но не в этот раз. Сейчас я сама стягиваю с него пиджак, почти отрываю пуговицы на рубахе. - Не так быстро, - тихо усмехается он, но я знаю - ему это нравится. *** Последняя сдержанность покидает меня, но где-то на границе сознания остается что-то... Именно поэтому мои ногти, впившись в его спину, тут же ослабляют свой нажим, в то время как хочется расцарапать, оставить полосы... *** Всё закончилось. Однако я по-прежнему обнимаю его, не желая отпускать, и он не торопится разомкнуть руки. Уткнувшись в его плечо, раздумываю и, кажется, начинаю понимать причину своей паники, своего настойчивого желания оттолкнуть его от себя тогда, в тот первый раз... Причиной тому был страх. Я боялась... Боялась утонуть, раствориться в этой нежности, нерешительности и в то же время уверенности...в нём... Боялась, что, попробовав лишь раз, не смогу остановиться... Что это? Пьяный бред! И не более! *** You`ve made me love you so much, That I fucking hate you Ты заставил меня полюбить тебя так сильно, Что я безумно тебя ненавижу Ты становишься моей неотступной мыслью, моим наркотиком и в то же время доктором, который пытается меня от этого излечить... Но бесполезно! Ведь я привыкла получать то, что хочу, и сейчас объект моих желаний - ты. Однако ты больше не уступаешь мне, ты стоек, как никогда. В чём причина? Ты дал себе (или ей?!) зарок, который изо всех своих сил пытаешься не нарушить. К черту твои зароки! К черту принципы! К черту Луизу! Я больше не могу так! Я ненавижу и проклинаю Квебек, который, похоже, даёт тебе дополнительные силы держаться, противостоять своим собственным желаниям. Я почти не сплю, но с каждым днем все больше и больше похожу на сомнамбулу. Моя лучшая реакция на еду - равнодушие, худшая - отвращение. Я забываю о себе, о своей красоте, о достоинстве... Я люблю? О, Боже, конечно же, нет! Глагол любить не применим, когда речь идет о нас. Тогда что же это? Потребность получить то, чего так страстно желаю? Каприз, от которого невозможно отказаться? *** Очередной спектакль. Господин архидьякон безупречен, но меня воротит. Его жесты, его мимику я выучила наизусть. Я больше не могу слышать его голос. Недолгая передышка. Коротаем время за кулисами в ожидании очередного выхода на сцену. Звучат первые аккорды Le Val d'Amour. Взгляд архидьякона обращен на сцену. Кажется, этот спектакль не надоест ему никогда. Приближаюсь к нему, остановлюсь рядом с ним, его лицо при этом превращается в непроницаемую маску. Смотрю на его профиль, высоко поднятый подбородок (господин архидьякон, Вы переигрываете), затем перевожу взгляд на сцену. Передо мной десяток великолепно сложенных мужчин, любой из них станет моим, стоит лишь захотеть, поманить пальцем. Может, это и есть выход, освобождение от этого неотступного желания, преследующего меня? Мой оценивающий взгляд, обращенный в сторону танцовщиков, не остается незамеченным. Его лицо по-прежнему не выражает эмоций, но руки... То крепко сцепленные между собой, то расслабленные, то сжатые в кулаки... Они выдают его. Вы ревнуете, господин архидьякон? Это очевидно. Мысль о том, что сегодня я могу уйти с одним из них выводит Вас из себя? Однако Вам не стоит беспокоиться об этом. Мне нужен только ... ты. В этом я убеждаюсь каждый раз, когда смотрю на тебя. Твой взгляд вновь обращен на сцену. Там ты ищешь убежище, забытье от собственных мыслей и желаний, одолевающих тебя, но на этот раз и там тебя поджидает ловушка. Эта сцена, которую ты видел уже сотни раз, сейчас вызывает у тебя неожиданную, слишком острую реакцию. Pour faire l'amour, Aux femmes d'amour... Твоя левая щека подергивается от напряжения. Меня же, наоборот, отпускает. Сегодня вечером мне не составит труда одержать верх над тобой, получить от тебя то, что я так хочу, то, чего хотим мы оба... *** Стою на пороге его гримерки, тем самым преграждая ему путь. Моё физическое состояние близко к критическому. Я хочу получить этого мужчину до безумия, до ... тошноты. Этого не объяснить... Наш разговор сводится к минимуму. Всё и так очевидно. - Не стоит! Уходи! - его спокойный, чуть снисходительный тон. Он не воюет, он слишком устал. Мы оба измучены этим мюзиклом и этой дуэлью между собой и с самими собой. - Ты же хочешь... - мой голос срывается, не позволяя мне продолжить. Я ненавижу себя за эту слабость, но ещё больше ненавижу его за жалость и сочувствие, которые сейчас вижу в его глазах! Меня охватывает злость! Я делаю шаг, ещё один...На этот раз он не отступает. *** Я вижу, как за эти несколько секунд ты успеваешь просчитать все варианты моего нападения и своей защиты. На этот раз ты не намерен сдаваться, ты готов ко всему, однако такой низости и коварства с моей стороны предположить не можешь. Моя рука ложится на твой ремень, потом опускается ниже... Твои глаза расширяются. С триумфом я смотрю на тебя. Твое желание очевидно. - Позволь мне показать, какой нежной я могу быть, - шепчу я тебе, не отводя свою руку. Ты единственный мужчина, перед которым я готова опуститься на колени. Еще минута, и ты показываешь мне, каким грубым можешь быть ты. Твоя рука резко хватает и с силой сжимает мое запястье (мне больно!). Медленно ты отводишь от себя мою руку, ещё некоторое время не отпускаешь её, удерживая в своей, продолжая сжимать так, что мне начинает казаться, что ты силишься её раздавить. Наконец, ты отпускаешь и, чуть оттолкнув меня, направляешься к двери. - Будь ты проклят!- бросаю я тебе вслед. - Ненавижу! Завтра ты найдешь свою гримерку в "легком" беспорядке. *** Прокляв тебя, тем самым я прокляла и себя. На следующий день во время исполнения Ave Maria мне по-настоящему страшно, я плачу и молюсь о возвращении того, что, кажется, теряю безвозвратно, - моего бесценного дара, голоса. С Notre Dame de Paris покончено. Навсегда. *** Три долгих недели я храню обет молчания. Постепенно мой голос восстанавливается. Я побеждаю! Это позволяет мне примириться со всем остальным. Обретаю долгожданное равновесие. Начинаю работу над альбомом, в который вкладываю всё, что накопилось у меня на душе. Мой сингл "Il y a trop de gens qui t'aiment" имеет успех, занимая первые строчки в хит-парадах Франции. *** Поздно вечером раздается телефонный звонок. По какой-то причине я не желаю поднимать трубку, но всё же делаю это. - Элен? - слышу я знакомый голос. - Люк? - в моем голосе неуверенность, но в душе полная определенность. Что бы сейчас ни предложил мне этот человек, он получит отказ. Однако Люк знает своё дело, и очень скоро я поддаюсь на его уговоры, я попросту... продаюсь. Я еду в Лондон. Не петь, а лишь присутствовать на премьере в качестве звезды, в качестве неотъемлимой части этого мирового бренда под названием Notre Dame de Paris. *** Уже на вокзале становится ясен размах очередной задумки Люка. Он ничего не делает наполовину. Наверное, это и обеспечивает ему успех. В Лондон отправляется состав из нескольких вагонов, оформленных в стиле Notre Dame. Впечатляет! Вхожу в вагон последней. Люк облегченно вздыхает, обнимает меня за плечи. Меня наперебой приветствуют остальные. Только сейчас, увидев их, я понимаю, как скучала по всем этим людям. Направляюсь на свободное место в конце вагона, путь мне преграждает рука, вытянутая в проходе. Черный рукав закатан до локтя. Мне не надо переводить взгляд, чтобы понять, кто её обладатель. Всё и так очевидно. Месье Лавуа отдыхает в предверии участия в очередной авантюре, хотя ... авантюрой это назвать сложно, ведь успех предсказуем как никогда. Место рядом с ним пустует. Где же мадам Дюбук? Смотрю на его лицо. Мирно лежат ряды густых ресниц. Он спит. "Этому спокойствию можно лишь позавидовать" - думаю я, но тут же приходит понимание того, что причина вовсе не в отсутствии волнений в его душе, а в усталости, которая позволяет презреть все неудобства. Ещё пару секунд смотрю на него, затем не выдерживаю. Врезавшись в его руку, рискуя если не сломать, то повредить её, следую на своё место. От столь бесцеремонного обращения месье просыпается. Я чувствую его взгляд, обращенный мне вслед. Вскоре появляется и мадам Дюбук. *** "Захватывающее" зрелище в виде английской премьеры я намеренно пропускаю. Благо ее посещение и не является моей обязанностью. В остальном я честно отрабатываю, учавствуя в пресс-конференциях, раздавая многочисленные интервью, автографы, умудряясь при этом выглядеть оживленной и воодушевленной. Но вернемся к премьере. Мое место в зале пустует, а я, подобно тени, брожу по служебным помещениям, слышу лишь отголоски четкой английской речи, доносящейся со сцены. Я не могу видеть это. Я не могу стать просто зрителем. Лишь одну песню я не могу пропустить, мои ноги сами несут меня поближе к кулисам. Your love will kill me. О, Боже мой! Сколько ярости и надрыва в твоем голосе! Откуда это? Не видя тебя, лишь слыша твой голос, я к концу песни начинаю сомневаться в том, что это ты. Я опасаюсь за твой голос. *** Возвращаюсь за кулисы лишь по окончанию спектакля. Словесные поздравления нынче не в моде. О большем расскажут объятия и поцелуи. Избранная половина труппы женского балета осчастливлено твоим вниманием. Я же намеренно держусь в стороне. Наконец наткнувшись взглядом, ты замечаешь меня. Ты замираешь в растерянности, но через несколько секунд раздумий, отразившихся на твоём лице, всё же направляешься ко мне. Среди этой суматохи работники сцены, не взирая ни на что, продолжают расторопно и бесстрастно выполнять свою работу. Один из них, неожиданно возникнув между нами, преграждает тебе путь. Привычным, несколько бесцеремонным жестом он поднимает полы твоей рубахи, чтобы освободить от опутывающих тебя проводов микрофона. Мои глаза невольно опускаются вниз, что не укрывается от твоего внимания. Наши взгляды встречаются. Всё слишком очевидно. *** В этот вечер компания мужчин, сузившаяся до четырёх канадцев, обладающих великолепным знанием английского языка (благодаря своему происхождению), облачилась в килты, тем самым отдавая несколько шутливую дань стране пребывания. При этом каким-то чудом им удается не выглядеть нелепо, что, однако, не мешает остальным вдоволь над ними посмеяться. Впрочем, они и сами веселятся от души. Я же чувствую себя неуютно. Там, во Франции, всё было иначе - ближе, привычнее, роднее... Размах безумия, царящего в зале в этот вечер вызывает у меня чувство растерянности. Полагаю, что пара бокалов со спиртным могли бы исправить ситуацию, растормошить меня, однако я отметаю эту мысль. *** Я сыта по горло этой great party, однако не спешу уходить. Улучив редкий момент, когда он остается один (почти один, рядом с ним его дружок Робер, но он не в счет), я направляюсь к нему. Направляюсь к нему, но зачем?! Ах, да! Поприветствовать, поздравить с премьерой... Приблизившись, кладу руки к нему на плечи, заставляю наклониться. Мы целуемся в щеки, как хорошие друзья. Робер, тут же оценив ситуацию, удаляется. Чувствую отчаянную симпатию к этому человеку. После его ухода он спешит отстраниться от меня, но я не позволяю. - Ты соблюдаешь все традиции? Ты истинный шотландец? - шепчу я ему на ухо и лишь после этого позволяю чуть отстраниться. Мы смотрим друг на друга, я вижу пот, проступившей над его верхней губой. Тут слишком жарко. Я вновь начинаю сходить с ума. Надо бежать! Куда угодно! Подальше от него! *** Наконец, мы одни! Стоим напротив друг друга. На его губах играет спокойная чуть снисходительная улыбка. Внезапно ко мне приходит осознание того, что я хочу вовсе не его тело. Я хочу его... Его мудрость, его философское спокойствие, особое мироощущение... Хочу чтобы он поделился всем этим со мной, но боюсь хватит ли этого на двоих... Удастся ли ему уравновесить нас обоих, усмирить страсть, кипящую в моей крови? Он переоделся. Больше нет нелепого килта. Он снова в черном. Я начинаю ненавидь этот цвет, ассоциируя его с ним. На нём брюки классического покроя, облегающая торс майка и пиджак до колен - некий отголосок рясы, говорящий о его стремлении оставаться архидьяконом даже за пределами сцены. Ещё один взгляд на него заставляет меня признать - я лукавлю, утверждая, что мне не нужно его тело. Я хочу его. Хочу, чтобы он подарил мне ту нежность, которая написана сейчас на его лице. Я знаю, каким он может быть, и отчаянно хочу получить его. Делаю пару шагов назад, присаживаюсь на крышку стола, протягиваю к нему руку... - Пожалуйста! - полу-шепотом произношу я, просительно склоняя голову набок. *** - Я люблю тебя, люблю, люблю... - горячо шепчу я ему на ухо. Люблю?! В самом деле люблю?! О нет! Эти слова - лишь ещё один способ добиться желаемого. Эта циничная мысль пробуждает меня от сна. Сон... Это всего лишь сон! Я одна в огромных аппартаментах Лондонского отеля. Осень 2000 года *** Я возвращаюсь лишь для того, чтобы красиво уйти. Наш последний спектакль во Дворце Конгрессов дарит незабываемые эмоции от тысячи огоньков вспыхнувших в зале во время первых аккордов Belle, от срывающихся в волнении голосов великолепной троицы. Это незабываемо! Трогательность вечера разбавляю своими шутками. Вместо привычного ножа угрожаю "моему Фебу" водяным пистолетом. Архидьякон так же не остаётся без моего внимания. При входе в клетку его поджидает сюрприз. Этой шуткой я выражаю своё истинное отношение к нему.* ___________________________________________________________________________ * о том, что сделала Элен, читайте в Дневнике ЖЮЛИ Z ;-) :-)