Любимец твоих дьяволов

POV Кос­тя Скорее всего, пройдёт ещё немалое количество времени, но никто из нас так и не сможет понять, почему из тысячи абсолютно разных людей находится один, тот единственный, человек, который зацепит за живое так, что всё остальное просто тускнеет на его фоне — словно смотришь в телескоп, где открывается вид на ночное звёздное небо, и ты можешь выбрать любую, но почему-то продолжаешь смотреть только на одну, ту самую звезду. Этот человек будет полной противоположностью всех твоих ожиданий. Он просто появится в твоей жизни, а после ты услышишь, как с треском разрушатся все построенные годами иллюзии, и ты ничего не сможешь с этим поделать, ты обязательно захочешь утонуть в нём, только до такой степени медленно, что и не заметишь того, как уже стремительно захлёбываешься. Как бы ни было печально, но другие, даже при таком раскладе, не будут иметь для тебя значения. Так нелепо. Сначала я сходил с ума, потому что её не было, а теперь схожу, потому что она рядом. Почему так сложно перестать играть какие-то очередные роли? Я так и не смогу, наверное, найти ответ на этот вопрос, поэтому продолжаю танцевать с ней, изматывать себя до невыносимой боли в суставах, до жжения кожи. Кружится в вальсе с ней — самоубийство. Она скалиться и наступает на ноги, а ты делаешь вид, что ничего не произошло. Она с поворотом ударяет пощёчину, а ты опять-таки делаешь вид, что так и надо. Она раздирает своими ногтями кожу на твоём плече, а ты улыбаешься и веришь, что это всё не из-за ненависти, а из-за внутренней боли.

Ты подаёшь ей руку и подставляешь плечо, а она делает всё, чтобы не принять.

И так хочется содрать с себя кожу, когда она отстраняется по окончанию нашего с ней танца и бежит сломя голову в его объятия. Но, когда мы вместе, когда я держу её за руку, талию, она не выглядит отчуждённой. Да, она всеми силами показывает, что ей плевать на это, но я же вижу, как внутри нас что-то оживает. Ты заставляешь расцветать цветы даже в самых тёмных уголках моей души. И чтобы ты не говорила, как бы не билась или сопротивлялась, я чувствую. Чувствую, как ты невольно вздрагиваешь, когда с нежностью прикасаюсь. Чувствую, как ты расслабляешься в моих руках, потому что веришь мне. И больше всего я чувствую, как колотится сердце в твоей груди, когда прижимаюсь к тебе. Только из-за тебя, я набираю высоту, взлетая и паря над этой землёй. Как бы не было больно кружится с тобой, я лучше продолжу медленно убивать себя, чем отпущу твою руку. Эти встречи — не встре­чи да­же. Наз­вать бы это хоть как-то, но, всё же, это боль­ше «нечто», нежели «ничто». Это нечто такое хлип­кое, не­пос­то­ян­ное, но почти живое. Мы теперь почти не разговариваем в ре­аль­ной жиз­ни. Мы да­же прак­ти­чес­ки не смот­рим друг на дру­га и лишь тогда, когда движемся в ритме вальса, и то, вскользь. Мы не поднимаем глаз и не встречаемся взгля­дами, но оба знаем, что у каждого из нас лю­бимый цвет — чёрный и одинаково лю­бим горький терпкий кофе. Я так иде­аль­но знаю о ней всё, что неволь­но на­чинаю тя­нуть­ся к это­му, а она, глу­пая, возражает, барахтается, не понимая, что я не хочу от­хва­тить, а лишь кос­нуть­ся, слег­ка, кончиками пальцев, и бе­жать, бежать без ог­лядки, ведь ес­ли обер­нуть­ся, то мож­но не­ча­ян­но ос­тать­ся. Лю­ди мо­гут бе­жать, по­ка не ра­зор­вётся их сер­дце. Иног­да это­го хо­чет­ся. Что угод­но отдать, что­бы это прек­ратилось… И не прек­ра­щалось. Одновременно. А разве так бывает? Чёртово замешательство. Она иг­но­риру­ет, на­певая се­бе что-то под нос, а я делаю вид, что не замечаю её, ка­залось бы, по-нас­то­яще­му, но, когда нас­ту­па­ет ночь, мне опять снится, что она гла­дит меня по во­лосам и го­ворит, что я глупый, но такой родной… И ты скулишь по утрам, потому что проснувшись, разбиваешься о скалы реальности. В ней заложено так много черт, которые подобны чернилам — если коснуться пальцами, на подушечках останется эдакое вязкое, липкое. С другой другой же стороны — она такая воздушная, прекрасная, словно возникла из какой-то сказки, написанной не чернилами, а волшебной пыльцой. Из-за неё я совершаю так много глупых поступков. Быть может, мне когда-то перестанет срывать крышу, но, кажется, это случится тогда, когда моё сердце перестанет биться. Этот чёртов концерт из-за неё… И для неё. Я — придурок, который придумал лишний повод, чтобы лицезреть её. Она стоит там, на балконе, смотрит на то, как ко мне тянут руки сотни других, от чего она сжимает поручень перил до скрипа, который не слышно никому, кроме нас. На зло тяну руки своим фанатам, и встречаясь с ней взглядом, на секунду, вижу что-то исходное от любви. Ревность. В наших с ней мыслях она разрывает всё на огромные и мелкие кусочки, разбрасывая их в разные углы, но ты собираешь все оставшиеся силы и продолжаешь петь, посвящаешь ей песню и, не удержавшись, отворачиваешься, потому что слёзы застелают глаза. Пытаешься сглотнуть ком, который застрял в твоём горле, а после слегка поворачиваешь голову обратно и видишь, как она неотрывно смотрит на тебя, а на её щеках отражаются светом оставленные слезами дорожки. Она знает. Снова отворачиваешься, сжимаешь стойку до хруста в фалангах, а потом с силой валишь эту стойку в сторону, доказывая этим, что тебе нужна опора. Я справлюсь. И сжав кулак, продолжаешь отдавать всего себя этим людям, которые образовали собою толпу кричащих и поющих. Но всё, рано или поздно, заканчивается. Ты не выходишь на бис, не зовёшь никого в гримёрку, а просто сидишь и смотришь в проклятую темноту и это так невыносимо давит тебе на грудную клетку. А после слышишь, как кто-то легко постукивает по двери, этот стук невозможно перепутать ни с чьим, на что отвечаешь тихим «да-да». Дверь с едва слышным скрипом приоткрывается и почти неслышно входит она, мягко закрывая её за собой. Смотрит. Изучает. Неловко перебирает пальцами. — Чего пришла? — говорю это глуховатей, чем обычно. — Я… — Как ты вообще сюда попала? — перебивая её, перевожу взгляд от окна к ней: лунный свет так красиво падал на её лицо, губы переливались и отблёскивали. — Сказала охране, что я медсестра, — пробубнила она. — Зачем тебе это? — безразлично спросил я, хотя почувствовал, как уголок моего рта резко дёрнулся вверх. — Глупо об этом спрашивать, когда и сам видишь, что ты похож на овоща, — ответила она, направляясь ко мне. — Спасибо за комплимент, — фыркаю я, поднимаясь со стула. — Что тебя беспокоит? — когда её прохладная ладонь касается моего лба, я глубоко вдыхаю. — Ты. И я не даю ей прийти в себя, сливаясь с ней в поцелуе. Плевал я на весь этот бред, который происходит между нами. Этой ночью я хочу освободить нас от оков, рамок и обязательств, сбросить чёртовы маски и просто быть собой. Дай хотя бы сейчас обрести на миг такое долгожданное счастье. Перестанем скрывать свои истинные помыслы. Позволь себе раскрыться и отдать себя друг другу. Я не хотел этого, признаюсь честно. Даже и не думал, что снова поцелую тебя. Но, ты пришла сама. Для чего? С какой целью? Осознаёшь ли то, что сейчас, именно ты виновата в происходящем? В том, что мои руки гладили, мяли и сжимали до будоражащей боли в страсти. Целоваться, так безумно и всепоглощающе, прижимая тело к стене. Прижиматься к друг другу так крепко, словно могли стать чем-то одним, слиться воедино. Сгорая. Желая. Забыть о том, что завтра нас настигнут проблемы и вопросы, что так мешают по ночам спать. Но не сейчас. Всё это — не сейчас. Два тела, два взгляда, два голоса, две пары рук, одно обожание на двоих и, кажется, любовь, которая остаётся бесконечной. Неиссякаемой. Почему, Вика? Как, за что и откуда? Движение — раз. Стоны — два. Приглушенные крики — три. Касания — четыре. Толчок — пять. Запах. Толчок. Мысли на замок. Толчок. Касания. Толчок. Она — толчок. И так по одному, чертовски нужному, кругу. Ты. Только ты. Сотни тысяч раз — ты. И я не могу держаться больше, ни на одну секунду, когда моё имя так легко и опьяняюще слетает с твоих губ. Почему я только тебе позволяю его говорить, пока другим готов содрать заживо кожу? И никто никогда не узнает, каково оно — хотеть и не хотеть одновременно, видеть твоё лицо, нежное, с покрасневшими щеками, и обрамлённое сбитым дыханием. Я не хотел слышать твой голос, который заглушал все мои мысли. Кто бы мог подумать, что я буду делить тебя с кем-то, и этот «кто-то» будет моим другом? За что ты так со мной? Зачем ты позволила этому случиться? Почему сейчас так горячо дышишь в мою шею, бормоча что-то невнятное и не связанное? Зачем стонешь так, что крышу срывает к чёртовой матери? Касайся меня. Сейчас, завтра, всегда. Пожалуйста, позволь мне ощущать, как ты сжимаешь мою плоть своими пальцами. И сейчас, когда в очередной раз из тебя вырывается стон за стоном, я окончательно понял, что тебе бессмысленно бороться против меня. Я — любимец твоих дьяволов. И одно моё касание заставляет их оживать в тебе. Против них, а точнее — меня, ты не можешь устоять. Я схожу с ума, сейчас, когда вбиваюсь в тебя и наблюдаю затем, как ты опрокидываешь голову назад и от удовольствия натягиваешь мои волосы. И это после того раза, когда ты обещала, что такого больше не повториться? Когда судорожно кричала, что я виноват в том, что мы поцеловались? Так почему ты всё ещё здесь? Зачем зашла и прикрыла за собой дверь, а не ушла сразу же по окончанию концерта? Да потому что ты не хочешь. Так же, как и я, знаешь, что это, блять, неправильно. Ты, ровно, как и я, чувствуешь эту невозможность, но не спешишь уходить навсегда. Что это? Ни я, ни ты, мы не сможем дать объяснения. Срываю с тебя лиф, отбрасывая его куда-то в сторону, и прижимаюсь губами, слыша, как из тебя вырывается очередной стон. Толчок, и мы теряемся — забываем, кто из нас кто. Толчок, и я не чувствую ничего, кроме сжимающих стен и твоих рук. Запах так сильно вбивается в лёгкие, что кажется, вот-вот и я рухну вниз. Толчок, и твои руки тянут моё лицо к твоим губам. И я впиваюсь в них, будто разрывая зубами, и без этого алые губы. Казалось бы: что тут такого? Парень и девушка отлично проводят время в компании друг друга, зная, что их ничего не обязывает. Хотел бы я, чтобы так было и у нас — встретились, переспали и разошлись. Но, такого не произойдёт. Я не могу ни дня без твоих криков, ты не можешь без моих взглядов. Мы оба не можем без яростных ссор, поцелуев и прикосновений. Мы не можем друг без друга. Именно так и никак иначе. Вот поэтому я не прогнал тебя, вот поэтому ты не поспешила уйти сама. Мы просто не можем иначе. Я никогда не хотел такого, клянусь, но мои мечты об идеальной девушке разрушились тогда, когда я увидел тебя впервые. Прости меня за это. И прости, что в нашей книге любви ещё так много недописанных страниц, которые я обязан дописать.