Любимец твоих дьяволов

— Почему ты ничего не рассказала мне? — грымала Карина снова и снова который час, не давая мне уснуть. — Потому что не могла, я же объясняла. Понимаешь, жертвую собой, а потом рассказываю всё кому-то и это сплывает наружу. Это по-твоему нормально? — фыркаю я. — Да я бы никому и ни за что не сказала! — воскликнула она. — Хотя, я иногда не могу себя контролировать. Я прыснула от смеха. Натягивая улыбку так широко, чтобы болели скулы и появилось множество морщин. — Вот же сучка! — обиженным голосом произнесла она, ляснув меня по ноге. — То есть, если я права, то я сучка? — Определённо, — фыркнула она, расхохотавшись. — Ещё та сучка. Отборная такая. Наш хохот слился воедино. Мне не нравилось, как наружу всплывает то, что я хранила внутри себя день за днем, но ощущение маленькой легкости проникало в душу. — Спой мне что-то, чтобы я уснула, — сонно пробубнила Карина. — Вращаюсь в фиолетовом сиянии, Сверху вниз, без силы притяжения. В тени я теряю власть, Двигаюсь по кругу во сне, во сне. Чувствую, как становится чётче всё вокруг. Поймав волну, я на своём пути. Полушепотом, поднимаю голос вверх. Руки вытягиваю вперёд и начинаю играть на невидимых клавишах, создавая вокруг сказочный воображаемый мир. — Я медленно дышу в несуществующем мире. Я катаюсь на сказочном облаке, Пилот звёздных небылиц, А теперь — пассажир. Я ныряю в бесконечные океаны. Я преследую приливы в своём разуме. Русалочья Библия с картинками, И я иллюстрирую её от руки. Мягкое посапывание звучит дополнительной мелодией. Я не останавливаюсь, улыбаюсь и продолжаю петь уже сквозь слёзы. — Дальше, чем видят мои глаза, есть мир, Надёжно скрытый самой тёмной ночью. По луне пролегает секретный путь к нему Через окно из матового льда. Фигуры пришельцев проявляются на свету. Никогда не знаю, смогу ли вернуться. Позволь мне остаться, я хочу остаться. Мой голос резко стихает, заставляя ожившую сказку вмиг исчезнуть. Раствориться во тьме. Свет больше не радует меня. Я не вижу радости в мелочах и больше не могу притворяться. В этот момент решение принимает себя само. Мне больше нет места в этом городе. По крайней мере, сейчас.

***

— Вставай, задница ты такая! Господи, Вискас, мы всё проспали! Где твой будильник, сучка? Где он? Визг Карины заставляет меня очнуться. Я с трудом распахиваю глаза, наблюдая Карину, которая мечется со стороны в сторону. — Который час? — с хрипотцой в голосе произношу я. — Уже девять, мать твою, утра! Мои глаза распахиваются. Подрываюсь и пулей влетаю в ванную. Суетясь, я привожу себя в порядок за рекордный срок. Ловлю такси и через десять минут оказываюсь в институте. Не обращая внимание на ругательства тети Зины, вбегаю в аудиторию за пять минут до звонка. Дверь распахивается. Все взгляды устремляются тут же на меня. Евгения Владимировна цокает языком, что-то бубня про себя, но я, не дожидаясь её упрёков, прохожу вперёд к ней. — Я хочу перевестись на заочку, — твёрдо произношу я, смотря на растерянное лицо преподавательницы. — Но… Но уже слишком поздно. Вам осталось доучится буквально полгода. — Тогда я хочу забрать свои документы из института. В аудитории все оживились. Перешёптывание усилилось, но мне было плевать. Сейчас я решительна, как никогда прежде. — Вика... ты... Может, ты хорошенько об этом подумаешь? — Евгения Владимировна нервно теребила свои очки, поглядывая то на них, то на меня. — Давай до конца этой недели ты разберешься со всем и придешь ко мне. Вдруг что-то изменится, не надо так горячиться. — Не уверена, что оно изменится, — выдохнула я, почувствовав, как чьи-то крепкие пальцы сжали моё запястье. Раздаётся звонок. Переглядываясь, все покидают аудиторию, кроме меня и его. Он смотрел на меня, я смотрела куда-то в стену. — Что ты удумала? Как это уйти? — быстро протараторил Костя, сжимая моё запястье. — Пусти, — спокойно произнесла я и отдёрнула свою руку. — Вика, что это значит? Его голос ранил мою душу, как никогда. Я смотрела на него и не могла понять, почему мне одновременно хочеться быть с ним рядом и бежать от него куда подальше, словно от пожара. — Во мне не осталось сил, — прошептала я. — Ты сдалась? — спросил, вцепившись руками мне в плечи. — Ты вот так просто сдалась? — продолжил он, сотрясая меня, как куклу. — Да! ДА! — прокричала я, зарывшись в рукава своего свитера и прижимая руки к лицу. — Да, я сдалась! Я больше не могу так! — выдавливаю из себя из последних сил, а затем просто сползаю вниз, выскальзывая из его рук. — Вика, нет! Ты не можешь! Нет! — подхватив меня снова, он прижимает меня с силой к себе, заставляя мой позвоночник захрустеть. — Не сейчас, нет. Я вжимаюсь в него, словно он моя часть и без него мне невозможно дышать. Вжимаюсь и прошу время застыть хоть на мгновение, потому что дальше мне придётся идти без него, я знаю это. Я застыла, сжимая ворот его рубашки и прижимая к нему свою голову. Крепкие руки удержали меня сейчас, но я уже необратимо начала тонуть. Тонуть и утопать в болоте собственных чувств, засасывающих меня живьем в беспросветную бездну. Так глубко и так страшно находится там, откуда нет выхода. Я падала. Сотни раз падала, умирая и воскрешаясь. Я мечтала упасть, оказаться на самом дне, не до конца понимая, что дна не было и не будет. Это уже не было похоже на любовь, и я не могла дать этому название до этого момента. Запечатление. Да, я за­печат­ли­лась на нём. Только сейчас мне понятно, что именно это определение прекрасно подходит к описанию. — Вика, — произнес он тепло. Настолько тепло, что я почувствовала жар внутри себя. Я сгорала. Мне нужен был его холод. Тот холодный го­лос, который слов­но спасательная ль­ди­на действовал на ме­ня и позволял мне выкарабкаться из этой без­дны, чтобы вдохнуть такой нуж­ный в тот момент кис­ло­род. Я молчала. Сжимала рубашку до хруста костяшек и понимала, что если отпущу его, то снова упаду, но если продолжить держать, я сгорю заживо, оставив после себя лишь пепел. «Верни мне холод», — мысленно вопила я, пока в настоящее время молчала. Верни мне то, что хоть как-то держало меня в равновесии. Зачем это? Зачем ты даришь мне тепло? Мне дос­та­точ­но бы­ло пос­мотреть ему в глаза, чтобы понять, что творится внутри него. Но не сейчас. Больше я не видела в них нес­кры­ва­емую ярость и не­нависть, которая пол­ностью позволяет по­чувс­тво­вать под ногами опо­ру. Со мной случилось то, о чем пишут в романах, которые читала моя мама. Самое страшное и опасное, это видеть его вез­де и в каж­дом случайном прохожем. Не­навяз­чи­во искать его гла­зами среди толпы на улице, но отрицать са­му суть про­ис­хо­дяще­го. Он знал обо мне. Он знал о нас. Но за­чем? Мы бы­ли, есть и бу­дем слиш­ком раз­ны­ми, а особенно сейчас. Он — артист с лицом и манерами аристократа, а я — обычная серая мышь с глухой деревни. Я всег­да бы­ла от­лични­цей. Даже в школе. Добивалась все­го кровью и по­том, а он эдакий красавец, да ещё и при­рож­денный ге­ний. Я из­во­дила се­бя уче­бой, за­учи­вала кни­ги одну за од­ной, работая над собой и своими способностями игры и пения. Я бы­ла пер­вой. Все всег­да го­вори­ли мне, что он сза­ди. Нет, он не был там, за мной. Это я всег­да гналась за ним. Он был луч­шим, при этом не де­лая ни­чего, а лишь со свой­ствен­ным ему сарказмом, ус­ме­ха­ясь и ша­гая неп­ри­нуж­денно впе­реди ме­ня. Ну, а я бе­жала за ним. Бе­жала, бе­жала, бежала, сти­рая но­ги в кровь, но уг­нать­ся так и не смог­ла. Он всегда был лучшим. Он всегда был примером. Вот так, из-за него, я решила забросить учебу, почти не начав её. Он всегда ускользал из моих рук. Почему он обратил внимание на меня? Зачем позвал тогда с собой, предложив мне руку и свою дружбу? Ты же был любимчиком всех преподавателей, да и вообще, людей, которые находились в нескольких метрах от тебя. Как ты так научился чарующе действовать на них? А что сейчас? А сейчас я пытаюсь сбежать от тебя. Проявить ту самую трусость, которая была крепко-накрепко заколочена гордостью. Я больше не узнаю себя. Не узнаю этих глаз, которые смотрят на меня в отражении зеркала. Я убегаю от тебя, чтобы вернуть себя. Понимаешь? — Я даю шанс самой себе до конца недели. Если я не справлюсь — я уеду. Оттолкнувшись от него и посмотрев на него, я приподнимаюсь на цыпочки и целую его в губы. Во мне взрываются сотни фейерверков, когда он углубляет поцелуй. Мои лёгкие стремительно покидал воздух, и когда он полностью иссяк, я отстранилась. — Я хочу прекратить быть слабой, но для этого мне нужно сломать себя и собрать снова. Только вот одной детали мне всегда будет не доставать. Поэтому сколько бы раз я не пыталась, всё равно всё повторится. — Как и мне, — выдохнул он. — Не дай снова всё разрушить секундному сомнению. Аудитория начала заполняться людьми. Вокруг началась шумиха, гул и много других различных звуков, не интересующих ни меня, ни его. Я знала, что нам обоим не хватает самой главной детали. Разрывая наш зрительный контакт, он взял меня за руку и вывел из этого места. Сопротивляться было бесполезно. Я вся обмякла, желая продлить эти прикосновения. Костя забрал моё пальто, натянув его на меня. Вывел на улицу и словил такси. Мы молчали всё это время. И только тогда, когда он приоткрыл мне дверцу, с моих уст слетели эти режущие меня пополам слова: — Я не смогу вернуть тебе себя. Так же, как и наоборот. Слишком много времени утекло с того момента. Ты же понимаешь? — Не волнуйся, это уже моя забота. Езжай домой и хорошенько подумай, стоит ли оно того. К нему вернулся его властный тон, от которого у меня захватывало дух. «Что мне делать дальше, скажи?» — произнесла я мысленно. Кивнув, я села в такси и прислонила лоб к окну. На мне лежало сотни гирь. От них невозможно избавиться и с ними невозможно идти дальше. Кажется, я правда потерялась. Взглянув на него изподлобья, закусила нижнюю губу и тяжело вздохнула. Смогу ли я справиться с этой ношей?