Первый снег

Присущий зимнему времени года холод обжигал кожу цепкими морозными лапами. Сердце, покрытое синеватым инеем, качало по венам талый лёд. Ветер пронзительным свистом гулял по улице городка, изредка постукивая в закрытое окно. А сидящая напротив него бирюзовая кобылка отчаянно искала спасение от холода в горячей кружке чая, что трепетно удерживали трясущиеся копыта. Петуния замёрзла, однако это был не тот холод, от которого ощущались мириады мурашек, а губы невольно покрывались инеем, ведь тёплый плед, заботливо связанный любящей матерью, не пропускал через себя пробирающую до костей стужу. Внутри царило странное беспокойство, но бушевавший за окном ветер не был тому причиной. Никакие погодные условия не тревожили маленькую Палео так, как неизменно возившийся на душе мороз, замораживающий внутренности, мечты и все живущие в ней надежды. Она маленькими глотками попивала сладкую жидкость, но во рту всё равно чувствовался лишь горький привкус разочарования. Разочаровываться в испорченных понячьих сущностях, безнадёжных ожиданиях и неисполненных обещаниях постепенно становилось для жеребёнка обыденным делом. Каждый день она сидела у окна и, затаив дыхание, ожидала давно обещанного ей чуда. Но день сменялся сумерками, сумерки — рассветом, а его всё не было. Для любого другого пони это давно осталось бы лишь наивной жеребячьей мечтой, однако Петуния всегда отличалась от других, потому и ждала… Снова и снова, не теряя надежды и не переставая верить в лучшее, она ждала. Пустые слова о возможном невозвращении друга, корыстно сказанные матерью лишь для того, чтобы унять вышедшие за рамки надежды дочери, всегда пролетали мимо ушей синегривой кобылки. — Она вернётся! — неустанно повторяла Петуния, желая доказать маме её неправоту. — Она вернётся, вот увидишь! Амелия лишь в поражении опускала копыта, а в душе порой сама умоляла о скором приходе чейнджлинга — видеть дочь в таком состоянии уже не было сил. Ровно как и стараться вызвать хоть тень улыбки на её лице — Петуния стала реже смеяться, и этот факт не мог не вызвать беспокойство со стороны Амелии. Последние её надежды на лучшее состояние дочери бесследно затмились приходом зимы, всегда размывающей мир за окнами до акварельных мазков и наполняющей воздух запахами близких праздников и весёлым смехом любимой дочери. Всегда, но не в этом году. Ибо Петуния даже отказалась пойти вместе с матерью в город за покупками ко Дню Горящего Очага, обосновываясь тем, что может пропустить приход Кризалис — это и стало последней каплей терпения Амелии Палео, и та решила взять инициативу в свои копыта.

***

За окном мелькали ускользающие цветные фигуры, что сквозь обращённые друг к другу улыбки и смех обменивались подарками и пели песни. А Петуния, укутанная в плед, расположилась возле камина, держа в копытах кружку с горячим напитком. С улицы доносились звонкий смех и негромкие голоса проходящих мимо пони, среди которых юная Палео пыталась узнать желанного друга, однако тщетно — случайным прохожим оказывался кто угодно, но не Кризалис. Однако земная пони не теряла надежды прежде, не потеряет и сейчас. Наблюдая за потрескивающим пламенем костра, она продолжала верить в возвращение друга. «Кризалис не пропустит День Горящего Очага», — мысленно успокаивала себя Петуния. — «Она не может». Гомон прохожих медленно сменился тишиной, когда всепони отправились домой, готовиться к предстоящему празднику. И лишь тогда, когда вера жеребёнка постепенно начала угасать, перестав кормить скулящую душу наивными надеждами, давно обещанное ей чудо, наконец, случилось: — Вернулась, — донеслось до кобылки столь желанное слово от вошедшей в комнату Амелии. Это заявление пробудило синегривую пони лучше любого кофе. Она встрепенулась, стараясь выпутаться из пледа, и галопом помчалась к выходу, желая поскорее убедиться, что это и вправду так. Петуния выпорхнула из дома, в три прыжка спустилась по обледеневшей лестнице и наверняка упала бы, недооценив скользкий лёд под ней, однако в эту же секунду была поймана зелёным телекинезом, как мягкой подушкой. — Выпал первый снег, — вместо приветствия констатировала стоявшая перед ней Кризалис, аккуратно опустив жеребёнка на землю, и вторая тут же почувствовала под копытами названное королевой прессующееся вещество. — Да, — нелепо улыбаясь от вдруг проснувшегося чувства неисчерпаемой радости внутри, выпалила Петуния. — В этот раз я поддаваться не стану, — усмехнулась чейнджлинг во впечатавшийся в мордашку кобылки и крошкой рассыпавшийся по ней снежный комок. Петуния накинулась на шею Кризалис, скороговоркой пересказывая той, сколько недель она сидела, безмолвно глядя в окно в надежде увидеть старого друга. А вторая, накрыв спину пони в ласковом объятии и тихо воркуя, неиссякаемо извинялась за столь долгое отсутствие и бормотанием заверяла жеребёнка, что волноваться больше не о чем. А Петуния всё смеялась, и тревога внутри сменилась безграничным чувством счастья и уверенностью в том, что теперь всё будет хорошо. Всегда. Ведь дружба, конечно, лишь дружба могла унять эту вечную стужу. Навсегда прогнать из души, пока внутри кобылки ровно пульсирует горячая кровь. И никакой мороз не страшен, пока в воздухе слышится смех двух лучших друзей, чьи судьбы раз и навсегда сплелись вместе.