Объект класса «Таумиэль»

В холодной камере для допроса почти пусто. Невысокое безвольное тело, прикованное прочными железными ободами к стулу, сидит, безучастно свесив голову. Бледное, почти бесцветное лицо сливается с покрашенными стенами и также резко контрастирует с буроватым грязным, и местами рванным свитером. Мужчина не дышит, точнее, почти не дышит — дыхание его слабое, тихое прерывающееся через каждый вдох. Кажется будто сама смерть стоит рядом с ним, дожидаясь последнего удара сердца. В какой-то степени это правда — он находится без сознания долгие четыре дня. Пора бы уже и умирать, но хилый тощий человечек держится за свою жизнь слишком сильно, как зверь в плотно стиснутых тисках. Такой же мертвой хваткой, и настолько же бессмысленно. Около двери в комнату, оббитую титановыми пластинами, стоят двое охранников. Они тихо обсуждают свежие сплетни, периодически поглядывая в полуоткрытую заслонку на двери. — …одни мелкие обломки! Там теперь пустырь в километр. Точно тебе говорю, сам видел. — Думаешь отстроют заново? — А чего нет? Нужно же этих тварей где-то держать. — О чем ты? Они разве не позагинались там? — Надейся. Живы, уродцы, почти все. — После такого взрыва? — Умудрились повыбираться из своих «домиков», прикинь! — Вот же… — То-то и оно. Это ж надо было так Комплекс прое… В коридоре слышится шум приближающихся шагов. Двое замолкают, становятся в постойке смирно, приветствуя агента. Длинноволосая брюнетка на невысоких каблуках подходит к ним, предъявляет пропускную карточку. Охранник чешет затылок, рассматривает бумажное разрешение. Кивает, отворяя тяжелую дверь, и пропускает Фокс внутрь. Девушка входит в комнату, бросает короткий взгляд на бледного человека. Садится напротив него на такой же железный стул. Несколько минут сидит молча в тупом ожидании. Вглядывается в расслабленные черты лица и сама пытается успокоиться. Нервно крутит на пальцах локон волос, думает о чем-то своем, и в этот момент ее лицо само по себе грустнеет и будто меркнет. Но длится это недолго, всего несколько незаметных секунд, после чего девушка вытягивается на стуле, вновь становясь сосредоточенно-серьезной. Мужчина не приходит в себя ни через десять, ни через пятнадцать минут. Девушка несколько раз громко щелкает пальцами. Звук отражается от плотных титановых стен, долго держась в комнате тихим эхом. Безрезультатно. — Я хочу вколоть ему адреналин. Боюсь, без этого не очнется. — громко говорит Фокс в пустоту комнаты. Несколько секунд молчит, ожидая ответа. Динамик, встроенный в потолок, отзывается довольным шипением: «Разрешаем». Девушка открывает ящик титанового стола, доставая из него шприц и коробочку с ампулами. Ведет по названиям, выискивая нужную. Стеклянная блестящая коробочка с прозрачной дрожащей жидкостью и маленькой обозначающей этикеткой почти не выделяется из общей малоцветной массы. Взболтать, проколоть крышечку шприцом, набрать несколько десятых миллиграмм раствора, выпустить воздух — все по инструкции. Быстро, чисто, без слов, как старый заученный ритуал. Девушка встает, подходит к пленнику, откатывает рукав на левой руке. Кожа на ней бледная, почти отливающая голубым, с чётко просвечивающимися венами. Медленно вводит инъекцию внутримышечно. Пленник морщит нос, дергается в беспамятстве, но все так же не просыпается. Фокс возвращается на свое место, складывает использованный шприц и испорченную ампулу в отведенный для мусора отсек, закрывает и прячет целые колбочки. Минуты тянутся бесконечно долго. Кажется, что за долгие десять минут не происходит абсолютно ничего, но на деле это не так. Девушка подмечает все — учащенное срывающееся дыхание, невольные судороги и дрожание мышц. Но все же мужчина не просыпается. Фокс уже думает уходить, как пленник дергается и поднимает голову. Черные глаза смотрят на нее рассеянно, без фокуса или понимания. Ученый трясёт головой, сбрасывая последние оковы беспамятства, облизывает пересохшие губы и забито шепчет: — Фокс? — Уилсон Персиваль Хиггсбери — ваше имя? — громко чеканит девушка, не обращая внимание на вопрос. Ее голос разит холодом и отрешенностью, режет не хуже ножа, а в почти пустой тишине камеры это звучит до глухоты громко. Уилсон на секунду зависает, боязливо щурится вокруг и снова почти шепчет: — Ф-фокс, почему ты… — Отвечайте на вопросы Фонда. Пожалуйста. — перебивает его девушка. Ученый замолкает, безмолвно, как рыба на льду, раскрывает рот. Слишком долго, с почти слышимым скрипом крутятся в голове заржавевшие шестеренки. Сводит глаза, устремляет взгляд на стол, зажмуривается. Переводит его на девушку. Лицо ее смягчается, улыбается светлой грустной улыбкой. Она слабо кивает ученому, затем вновь становясь строгой, повторяя вопрос так же четко, как и в первый раз — Ваше имя — Уилсон Персиваль Хиггсбери? — Да. — громко, насколько это вообще возможно с осевшим голосом. Уилсон начинает дышать глубже, делает несколько продолжительных вдохов и выдохов. Он пытается успокоиться. Ученый не раз был на допросах, правда, с другой стороны стола, и сейчас ясно понимал — от его ответов зависит его дальнейшая судьба. Но почему его вообще допрашивают? — Назовите свою дату рождения и возраст. — 1971 год, 28 ноября. 30 лет. — Уилсон ведет плечами, разминая затекшие суставы. Скованные руки болят и уже давно затекли так, что он уже не может пошевелить даже пальцами. — Думаю, разъяснять вам ваши права и порядок допроса нет необходимости. Так? — Да. — Отлично. — девушка кивает — Весь прошлый месяц, начиная с третьего апреля и заканчивая 14 мая включительно, вы находились на территории комплекса В431/6, помогая изучению объекта SCP-4087, так? — Да. — Вы знаете, что произошло в комплексе 14 мая? — девушка наклоняется вперед, складывая руки домиком. Склоняет голову на бок, смотрит пристально, будто сама пытается понять что-то. — 14 мая около трех часов ночи в комплекте произошел взрыв реактора. — вспоминает Уилсон, прокручивая в голове недавние события — Н-но причём здесь я? — Отвечайте на вопросы, мистер Хиггсбери. — Фокс снова затыкает его. Мужчина вздрагивает. — Вы знаете, почему произошёл взрыв? Уилсон напрягает память. Кажется он знает ответ на этот вопрос, но никак не может вспомнить. — SCP-4087, он же «Максвелл» — Девушка не дожидается его ответа — Вы состояли с ним в дружеских или каких-либо еще отношениях? — Н-нет, разумеется нет — замахал головой мужчина, и для чего-то добавил — Эмоциональное сближение с рабочими объектами запрещено. — У него были какие-либо мотивы помогать вам? — Нет, ему не зачем — мужчина запинается.  — не зачем было бы. Он врет, бессовестно врет, и это ужасно. У него никогда не получалось. В комнате для допроса слишком ярко, а верхняя лампа слишком сильно режет глаза. Он будто у всех на виду, будто Фонд уже все знает, и просто решает проверить его на вшивость. Динамик на потолке шипит, невнятно противно скрежечет. Фокс замолкает, вслушиваясь в слова: — Конечно. А затем вновь обращается к ученому: — Вы лжете нам, мистер Хиггсбери. Фонд просит вас говорить правду. — Я-я не вру. Зачем мне вообще врать вам? — учёный склоняет голову вперёд. Обманывать Фонд опасно, так же, как и говорить правду, и Уилсон не знает, что хуже. Он мечется между двух зол, выбирая наименьшую — правду, предательскую и слабую, показывающую, насколько он не классифицированный работник, и ложь, сладкую и такую подходящую, ту, в которую хочет верить и сам ученый, но столь непродуманную и безрасудную. Он не умеет врать, никогда не умел, он спутается в своих же показаниях, выдаст себя с головой и тогда будет ещё, в несколько раз хуже. Но выбор уже сделан, и Уилсон уже стоит на хрупкой скользкой дорожке лжи. Он оступится, соскользнет, свалится в пропасть, но не сменит курс, пойдет до конца в удушливую темную бездну. Ведь на чашах весов стоит не только его безопасность. — Думаю, вы не понимаете своего положения. Вас нашли вытащенным… — Да с чего вы вообще взяли, что он вытащил меня! — срывается ученый, почти переходя на крик — Будто во всем Комплексе кроме этого объекта никого и не было! — Успокойтесь, мистер Хиггсбери. Вы сейчас не в том положении чтобы устраивать скандалы. — девушка на мгновение замолкает, снова успокаивающе улыбается ему. Уилсон втягивает воздух сквозь зубы и думает. Пытается придумать ложь, такую, чтобы она смогла связать все в одну сплошную крепкую правду. Маленькую удобную ложь, подходящую в любые рамки. Фокс тем временем продолжает оборванную фразу: — Вас нашли вытащенным из обломков около стен комплекса. По сути, вы почти единственный выживший, и единственный человек, никак, не считая непродолжительной комы, не пострадавший от взрыва, что технически невозможно. — Никак не пострадавший? — утверждение совершенно сбивает его с мысли. Это невозможно. Он точно помнил, его придавило обломками, его почти убило. — Либо вы были вылечены, либо укрылись где-то до взрыва, и ни то, ни то — девушка смахнула со лба прядку волос — не идет в плюс вам, мистер Хиксбери, вы это понимаете? — Д-да, конечно — кивает ученый. Ситуация складывается отвратительно — действия Уильяма уже нельзя списать на минутный прилив благородства — он был вылечен, над ним старательно поколдовали и это ужасно. Нужно что-то придумать. — Как вы думаете, каков мог быть его мотив? — мотив, мотив, ну же! Что-нибудь простое и понятное, вроде жалости или сострадания, не не настолько банальное… — Я… — быстрее! Ну же, думай Уилсон! — Извините, у меня б-болит голова… Дайте мне секунду. — ученый жмурится, наклоняется вперёд, шипит сквозь зубы — то есть старательно изображает больного. Он не может сказать, что выглядит убедительно, но Фокс соглашается: — Мы можем дать обезболивающее, если вам плохо. — Да, это было бы прекрасно. — Уилсон кивает, выигрывая себе немного времени. Он не знает, действительно ли девушка верит ему, или же просто подыгрывает — ученый благодарен ее в любом случае. Фокс открывает ящик, ищет лекарство внутри. Уилсон откидывается на спинку стула. Слишком сложно. Никогда он не думал о том, что неумение врать так повредит ему. Кажется, ещё немного и он начнет дымится. Можно было бы сказать, что Уильям посодействовал поломке реактора и проговорился об этом ученому. А Уилсон в свою очередь сказал это персоналу. Почти никто не выжил, а счастливчики вряд ли знают, кто что кому говорил. Звучит неплохо, правдоподобно, а отсутствие свидетелей делает этот вариант беспроигрышным. Если бы не одно но. Он не знает, что с объектом. Что, если он все ещё в руках Фонда? Нет, Уильям ни за что не опровергнет его показания, может, даже подтвердит их, но что будет с ним потом? Уилсон не сможет сознательно испортить жизнь тому, кто спас его. — Откройте рот. — девушка перетягивается через стол и кидает на язык ученого белую пилюлю. Она горькая и совсем не хочет глотаться. — Спасибо. Нужно что-то еще. Что-то бесцветное, нейтральное, чтобы нельзя было докопаться ни до одного его слова. Десятки вариантов проносятся в голове, но среди них — ни одного верного. Молчание затягивается, и скоро снова начнут задавать вопросы. Девушка отводит глаза в сторону, дергается на месте. Молчит долго, до того самого момента, когда потолочный динамик не выдерживает и возмущенно невнятно дребезжит. — Мистер Хиггсбери? Вы будете отвечать на вопрос? Идея приходит в последний момент. — Да, конечно. — ровно и четко. Уилсон выпрямляется, смотрит прямо. Он точно знает, что говорить. — Мы вас слушаем. — У него не было мотивов. Фокс клонит голову на бок, тупит взгляд. В этом взгляде ученый с лёгкостью может прочесть мелкобуквенный подтекст: «Черт, Уилсон!» — Он не вытаскивал меня. — зачем ему вообще нужно приплетать в свой рассказ Уильяма? — В день взрыва у меня была бессонница. Я очень долго не мог заснуть, ближе к двум или трем ночи выпил снотворное. В момент, когда включилась система оповещения, я не спал. У меня получилось выйти и отойти от здания до взрыва. После этого я ничего не помню — отключился, возможно от таблеток, возможно от взрывной волны. Мужчина выжидающе смотрит на Фокс. По его мнению, история звучит довольно сносно. Девушка морщит нос, незаметно махает головой. — Уилсон — Уилсон… — шепчет она, подпирая лоб рукой — узнай, о чем нужно врать перед тем, как делать это, боже мой. Ученый сглатывает, отводит глаза в сторону. — Ваш рассказ очень занятен. Мы примем его к сведению. — девушка вновь говорит громко. Динамик монотонно клокочет, перебивается несколькими голосами, и Уилсон успевает различить слово: Довольно. Фокс вздыхает, отворачивает голову в бок. — Посмотрите на вашу правую руку — холодно и бесцветно. Ученый отводит взгляд назад, туда, где за стулом были закреплены руки. Это требует усилий, и у него не с первого раза получается вывернуть голову. Маленький карточный домик лжи рушится за мгновение. Перехватывает дыхание. На несколько минут ученый возвращается в изначальное состояние тихой истерики. — Я… Я-я-я п-понятия не имею… — голос ученого дрожит и срывается — …как такое вообще… в-возможно.? Паника душит измотанного мужчину, не давая думать. Уилсона бьет озноб. Ком в горле мешает нормально дышать. Его рука, его правая рука покрылась темным, текучим, шипевшим и извивавшимся липкой тьмой, мазутом, так сильно похожим на… — Успокойтесь, мистер Хиггсбери, иначе мы будем вынуждены вколоть вам успокоительное. — и уже тише — пожалуйста, Уилсон. Ученый смотрит на нее, дрожа. Его мутит. — Вы были единственным человеком, напрямую контактирующим с SCP-4087 без записи и камер. — наконец Фокс задает главный вопрос, интересующий Фонд — О чём вы с ним говорили? — Ни о чём, черт побери — выпалил Уилсон не раздумывая — О всякой ерунде, вроде шахмат и чая. Фокс морщит лоб, смахивает с него непослушные волосы. «Уилсон…» — шёпотом. Но на этот раз ученый говорит правду. Ему не о чем рассказывать Фонду, вот только уже никто не поверит. — Мы просим вас говорить честно, мистер Хиксбери. — Фокс закачала головой — Вспомните, о чем вы с ним говорили? — Да мне и вспоминать нечего! Например, на прошлой неделе мы говорили о том, что зелёный чай полезнее, чем чёрный. На позапрошлой — о карточных фокусах, еще раньше — о цветах. Клянусь вам! — ученый опустил голову — Клянусь, какой смысл мне лгать вам? Фокс тихо вздыхает и замолкает. Уилсон тоже молчит. В камере повисает тишина, у ученому кажется, что эта минута молчания адресована ему. Динамик на потолке пиликает, звеня мягко, и вместе с тем до тошноты противно. Девушка выпрямляется: — Благодорим вас за сотрудничество, мистер Хиггсбери. Фонд ценит вашу — заминка — честность. Она встаёт из-за стола, подходит к двери и застывает около нее. — Сейчас двое наших агентов отведут вас в вашу комнату. Напоминаем, что в случае сопротивления или проявления открытой агрессии мы имеем право стрелять на поражение. Она уходит, оставляя ученого в одиночестве. Уилсон опускает голову вниз, упирается лбом в холодную железную поверхность. Он думает. На этот раз ни одна идея не приходит в голову. Несколько минут он проводит так, молча и усиленно соображая. Вскоре дверь отворяется снова. Двое агентов-охранников в защитной экипировке заходят внутрь. Уилсон нервно улыбается — неужели он выглядит опасным? В какой-то степени это приятно. Кажется, охранник эту улыбку понимает не так. — Эй! Лучше без глупостей! — слишком громко для обычного предупреждения. — мы имеем право прострелить тебя насквозь. Уилсон откашливается: — Конечно. Бывшего ученого отцепляют от стула, скрепляют руки между собой подобием наручников. — Вперёд. — толчок в спину. Его ведут вниз по коридорам Комплекса. Глаза Уилсона цепляются за информационные таблички на дверях. Путем простого сравнения он хочет узнать, в каком из комплексов Фонда он находится. Мелькают двери лабораторий, тех. комнат, ниже — камеры с вставными табличками. Они пусты. Агенты останавливаются перед дверью с прикрепленным бумажным номером — SCP-4087-В. В его камере темно и холодно. Уилсон бредет по комнате, разминая затекшие руки. Глаза долго привыкают к темноте. Открывающаяся ему картина удручает. Он ведет рукой по холодному железобетону. Пространство 3 на 4 давит своими серыми стенами. Уилсон не клаустрофобик, но ему все равно неуютно. На потолке, защищенная бронестеклом, подмигивает ему одинокая видеокамера. Мужчина вглядывается в ее стеклянный глаз, замечая свое отражение. Отряхивается от осевшей на свитер бетонной пыли. Состояние его одежды оставляет желать лучшего. Грязь в перемешку с запекшейся кровью окрасили синеватую шерсть в буровато-черный. Тем не менее он все ещё удобный. Ученый усмехается — вот что значит хорошая вещь. Жаль, что-то же самое нельзя сказать о брюках. Рядом с камерой жужжит зарешеченная вентиляция. Ее тихое дребезжание успокаивает ученого, напоминая о родном Лондоне. Ученый закрывает глаза. В его университете, в аудитории органической химии была установлена такая же — тихая и успокаивающая. Кажется, стоит открыть глаза и он снова окажется там — мелким заумным студентиком, зубрящим экзамены. Но Уилсон открывает и видит все то же — маленькую серую комнату из железобетона. Ну что же, ему никогда не нравился университет. Мужчина шагает дальше, мимо металлической раковины, стоящей рядом с огороженным пленочной занавеской душем. Она не прозрачная, но все же… Ну, по крайней мере там нет камер. Так ведь? Уилсон вздрагивает при мысли об этом. Надежда лишь на одно — что за хорошее поведение его переведут в камеру типа C-2. Личное пространство он ценил побольше гигиены. Мужчина нажимает на железную настенную кнопку. С безмятежным журчанием струится из крана вода. По крайней мере она чистая. Бывший ученый откидывает раскладной пластиковый столик, вкрученный в стену, идет дальше, к невысокому бетонному возвышению возле стены. Вздыхает. Ему даже не удосужились выдать простыни. Уилсон садится. Холодный бетон обжигает кожу даже через одежду. Около двери установлен маленький аппарат интеркома. Скорее всего рабочий. Мужчина задумывается. Стоит ли просить у персонала одеяла? Он отказывается от этой идеи. Не сегодня. Ему больше нечего делать в темноте комнаты. Он ложится на жесткую каменную кровать. Если ночью он не умрёт от холода, то точно простынет к завтрашнему утру. Лежать неудобно, а щека быстро замерзает на бетоне. Уилсон подкладывает под голову сложенные руки. Становится чуть лучше. Он закрывает глаза, пытаясь заснуть. В его голове пусто, а самого его трясет. От холода или от безысходности? Он не знает. Будущее пугает его, кажется беспросветным. Темные мысли роятся в голове, заглушая все попытки мыслить здраво. По помещению разносятся тихие всхлипы. На Уилсона снова находит тихая истерика, но он сдерживает себя. Не пристало взрослому человеку реветь в сгиб локтя. Дым забивается в ноздри, и ученый чихает. Правая рука почти невыносима. Он откидывает ее в сторону, насколько это вообще возможно сделать с собственной конечностью. Сон долго не приходит к измученному человеку, но в конце концов он отключается, погружаясь в тревожное тяжелое небытие.