Идеальное несовершенство

      - Эрик! – заорала во всю мощь своего голоса Кристина, опускаясь грохаясь рядом с мужчиной на колени и стараясь рассмотреть его ранение, пришедшееся в правый бок.       «Хоть бы не в печень!» - промелькнуло в голове у девушки.       Рауль тем временем просто вырубил своего брата удачным ударом в висок и спросил у девушки:       - Это он и есть? Черный фрак, плащ, белая маска… Это настоящий Призрак Оперы? Он все-таки существует? И он не умер? – на лице виконта странная смесь торжества от осознания своей правоты, удивления и беспокойства.       - Да, - кивнула девушка, - Ему нужна помощь… Он… он, как вы видите, благородный человек…       - Я постараюсь выиграть вам время, - пробормотал виконт, с презрением глядя, как врач обрабатывает рану Филиппа и пытается привести того в чувство, - У него есть, где скрыться?       - Есть такое место. Рауль, я верю вам. Призрак исчезнет из Оперы. Прошу лишь одного: его не должны найти, пусть этот инцидент будет предан забвению, обещаете?       - Клянусь честью, - кивнул юноша, - Брат опозорил себя, и теперь ему никто не поверит.       Виконт помог наскоро перевязать рану Призрака и взгромоздить неожиданное-тяжелое тело на Цезаря. Кристина села за Эриком и постаралась направлять коня как можно более щадящим шагом. Впрочем, управление животным ей давалось с трудом, ведь до этого девушка ездила только в экипажах, ну и еще, в своей предыдущей жизни, пару раз каталась на старых клячах, на которых могут ездить и малые дети. Когда они подъехали к театру, народ уже начинал суетиться, город просыпался, и незаметно затащить раненого Эрика в проход под Оперой оказалось нетривиальной задачей. А уж вернуть Цезаря на конюшню – и подавно.       На конюшне ее ждала мадам Жири, которая только лишь спросила:       - Кристиан, скажите, Эрик с вами? – стало понятно, что женщина знает все или почти все.       - Да. Он ранен, - отрывисто кивнула девушка, - Он спас меня, но… граф де Шаньи… револьвер. Граф хотел убить меня, поскольку результат дуэли его не устраивал, а Эрик закрыл меня собой, - собралась с мыслями Кристина.       - Мег рассказала мне, что вы решили защитить ее честь. Спасибо.       - Это был мой долг друга, мадам.       - Эрик искал вас, и поведала ему о дуэли ему обо всем. Это моя вина.       - Нет-нет, мадам Жири, вы ни в чем не виноваты. Но сейчас надо помочь Эрику.       - Да, нужно, - покачала головой женщина, - У меня есть знакомый… врач. Я приведу его. Вы позволите ему помочь? Он – надежный человек…       - Конечно! – с готовностью согласилась девушка, - А вы сами…       - Моей смелости, увы, не хватает, чтобы находиться рядом с ним. Мне он абсолютно непонятен, хоть мне и искренне жаль этого человека. Он волшебник. Ни больше, ни меньше, - улыбнулась Антуанетта сквозь внезапно подступившие слезы.       Кристина меж тем отловила курящего самокрутку Жерома и велела привезти к зданию оперы мсье Надир-Хана, вручив ему деньги на экипаж и небольшую записку, в которой значилось: «Эрик ранен, нужна ваша помощь. Кристиан». Надир приехал очень быстро, и вместе с Кристиной они перенесли Эрика из холодного коридора в его подземный дом, и Надир остался у них, поскольку девушка не знала, что может еще понадобиться. Затем она вернулась на поверхность, где уже ждала мадам Жири, рядом с которой стоял полноватый пожилой мужчина с пышными усами, и они о чем-то спорили:       - … Нетти, я решительно не понимаю… - удивлялся, видимо, врач, сжимая руку балетмейстера, и по этому жесту Кристина предположила, что их связывает весьма близкое знакомство.       «Впрочем, она не стала бы подвергать Эрика опасности. Да и не мое это дело, с кем спит мадам Жири» - подумала девушка, доставая из кармана шелковый черный платок – достаточно плотный, чтобы через него не было ничего видно и в то же время достаточно мягкий, чтобы он не выглядел как «мешок на голову».       - Здравствуйте, я – Кристиан Даае, друг вашего будущего пациента, - девушка сразу перешла к делу.       - Шарль Л’испаньи, врач, - представился мужчина.       - Мсье Л’испаньи, прошу меня простить, но расположение дома Эрика должно оставаться в тайне. Позвольте завязать вам глаза?       - Что ж, раз это так нужно…       - Ради твоего блага, Шарль, - мадам Жири сложила руки на груди.       - Хорошо, - кивнул мужчина, и девушка взялась за дело, завязывая ему глаза.       - Я проведу вас очень осторожно, - пообещала Кристина, - нам надо пройти несколько кварталов.       - Нетти? – позвал врач.       - Я буду ждать здесь, - отозвалась балетмейстер, - Это буквально в паре улиц от Опера Популер.       Девушка провела врача в подземный дом и только пройдя в свою комнату, куда они с персом принесли Эрика (ну, не в гроб же его было класть), сняла повязку с глаз мужчины. Призрак Оперы все еще не пришел в себя, а его рана слабо кровоточила, его дыхание было слабым и хриплым. Девушка с нескрываемой тревогой посмотрела на него и повернулась к врачу:       - Его жизнь в ваших руках.       - Я сделаю все, что в моих силах, - пообещал врач, раскрывая пузатенький черный чемоданчик.       Через полтора часа он позвал Кристину и пробормотал:       - Рана была слепая и глубокая, мсье Эрик потерял много крови. Я сделал все, что мог, и, благодаря ассистированию Надир-Хана, операция прошла настолько успешно, насколько это вообще возможно.       - Как он в целом? – спросила Кристина, вглядываясь в лицо Эрика.       - С учетом того, что среднестатистический человек к тому моменту, как я смог оказать помощь, уже давно бы отдал богу душу, все лучше, чем можно было бы подумать.       - Прошу, примите за свои труды, - девушка протянула врачу несколько ассигнаций.       - Благодарю, - сдержанно кивнул врач, - Я бы хотел повидать пациента через пару дней, чтобы убедиться, что у операции нет последствий и что заживление идет должным образом. Повязку надо будет менять дважды или трижды в день. Справитесь?       - Да, повязку я сменить смогу. Я свяжусь с вами через мадам Жири, - кивнула Кристина.       - Я провожу вас к Опера Популер, - пришел на помощь Надир, принимая из рук девушки платок и завязывая врачу глаза, а затем шепнул девушке, - Он звал вас, побудьте с ним.       Она проводила мужчин и вернулась в свою комнату. Эрик в одних брюках лежал на кровати, накрытый одеялом, через его торс шла умело наложенная повязка. Девушка содрогнулась при виде этого худого тела, покрытого многочисленными шрамами: мелкие росчерки, следы от ожогов, кривые и ровные, мелкие и большие – казалось, что вся его кожа была одним сплошным рубцом. Сквозь кожу проглядывали кости, обтянутые сухими мышцами и жилами – он казался анатомическим пособием, на котором по живому писали долгую историю человеческой жестокости. Глотая слезы (адреналин ушел из крови, и запоздалая истерика взяла свое), Кристина присела на край кровати и осторожно провела подушечками пальцев по лицу мужчины.       - Кристина… Кристина… Кристина… - как молитву шептали бескровные тонкие губы.       - Я здесь, мой хороший, - тотчас отозвалась девушка, позволяя его руке, слепо блуждающей по постели, найти свою руку и крепко ее сжать.       - Кристина, Эрик любит вас…       - Знаю, знаю. Постарайтесь уснуть.       - Но там кошмары, такие страшные. Только вы охраняете Эрика от них…       - И буду беречь ваши сны впредь, - пообещала девушка.       - Там мама… она ненавидит Эрика, бьет его. Там клетка цыган и свист плети. Там Персия и то, как Эрик убивал… Он убийца, вы знали, Кристина? – мужчина, кажется, бредил, - Эрик построил шаху дворец с ловушками и комнату пыток, а потом он убивал всех, кто шаху неугоден. Убивал всего лишь за дозу морфия.       - Тише-тише, - Кристина гладила его по голове, и ей только предстояло узнать у Надира, что все сказанное Призраком – не бред, а исповедь, чистая правда.       И принять это.       - Пить…       Девушка тут же поднесла к его губам кружку с водой и, осторожно поддерживая его голову, помогла ему напиться. А потом также аккуратно уложила его на подушки, поправляя одеяло:       - Отдыхайте, вам нужно идти на поправку.       Она представила, что может потерять его, и Кристине стало по-настоящему страшно: мир без Эрика стал бы пустым. Раньше она относилась к его комплиментам и признаниям как к должному, но сейчас каждое его ласковое слово, каждый восхищенный взгляд, каждое робкое прикосновение вдруг обрели неизмеримую ценность. Она вспомнила их вечера и вдруг поняла, что с такой смесью неистового желания и заботливой нежности на нее никто не смотрел. Никто ее не любил так, чтобы без раздумий спасти ее жизнь ценой своей собственной – и никто ее так больше не полюбит. «Что имеем – не храним, а потерявши – плачем» - в памяти всплыла старая русская поговорка, и Кристина тихонько всхлипнула: она и правда не хранила, не дорожила Эриком, но теперь, когда его жизнь висела на волоске, ей стало кристально-ясно, что он нужен ей. Таким, какой он есть – со всеми шрамами и психозами, со всей своей эмоциональностью, весь, без остатка, что для нее больше нет несовершенств, вдруг слившихся в какую-то ее персональную идеальность.       - Эрик умирает, - тихо пробормотал он.       - Нет-нет, - затрясла головой девушка, - Вы же любите меня. Вы не можете меня оставить здесь одну. Вы обязаны поправиться ради меня, слышите? Я не разрешаю вам умирать!       Но Эрик уже впал в какое-то подобие беспамятства, сжимая руку девушки, словно это была его путеводная нить. Через несколько часов Кристина сменила ему повязку, промыв рану с помощью воды с растворенными в нем антисептиками, оставленными мсье Л’испаньи. Мужчина завозился, когда она попыталась уйти из комнаты и начал ее беспокойно звать, и девушка осталась с ним на ночь: обняла и укачивала в своих объятиях, пока Призрак не погрузился в глубокий сон. Она прекрасно понимала, что сейчас, ради них двоих, она должна быть сильной, что бы ни происходило.       Через два дня Кристина привела мсье Л’испаньи в дом Эрика снова и оставила врача осматривать пациента. Тот после получасового осмотра предложил поговорить где-нибудь в кафе.       - Кристиан, я хотел бы поговорить о вашем друге, - начал врач, поправляя на переносице пенсне.       - Что с ним? Ему хуже? – встревоженно спросила девушка.       - Нет, - покачал головой эскулап, - Вопреки моим опасениям, ваш друг обладает удивительным здоровьем и тягой к жизни. Подобные ранения на моей практике забирают девять пациентов из десяти, но у вашего друга, по-видимому, есть ради чего жить.       - Да, наверное, - неопределенно сказала Кристина, вспоминая, как Эрик цеплялся за ее руку и клялся ей, что ни за что ее не оставит, - Но что же тогда вы хотели мне сказать?       - Это касается… лица пациента. Вы видели его без маски прежде?       - Конечно, - кивнула она.       - А обращали ли вы внимание на шрамы? – уточнил мужчина.       - Видел. Что с ними не так? Эрик говорил, что он родился таким…       - Увы, но – нет. Я уже сталкивался с подобным… зверством, - вздохнул мсье Л’испаньи, - боюсь, что уродство вашего друга не совсем естественного происхождения. Вернее, совсем неестественного.       - Что? – выдохнула девушка, распахивая глаза.       - Вы слышали когда-нибудь о компрачикосах?       - Это… это… похитители детей? – в памяти Кристины всплыли основы испанского, которому ее, кроме всего прочего, учил Эрик.       - Да. Говорят, что корни этого ремесла в далеком Китае, но мне то не известно. А в Европу эта зараза пришла пять-шесть веков назад, и до сих пор, уже в наше цивилизованное время, встречаются жертвы этих изуверов. Они выкупали или крали детей и делали из них уродцев на заказ и по своему разумению: уродовали лица, выгибали хрящи и суставы, чтобы сделать гимнастов, помещали малышей в тиски и специальные сосуды, чтобы в итоге получить горбунов и карликов. Одни смешили публику, другие использовались как попрошайки, но на всех подобных детях делали деньги, притом немалые. На время операций детей обычно усыпляли с помощью опиумных настоек.       - То есть… вы хотите сказать, что Эрик… не был таким от рождения? – прошептала Кристина.       - Судя по характеру шрамов, я с большой вероятностью могу сказать, что они – следы хирургии компрачикосов, мсье. «Живого трупа» из него делали намеренно, и предположу, что процесс занял не менее пяти лет: с самого младенчества и до того момента, как ребенок стал полностью осознавать себя. Думаю, что худоба тоже наносная – ребенка вероятнее всего, специально недокармливали, и мне неведомо, как он умудрился в итоге все-таки стать настолько рослым и сильным.       - Блядь, нахуй, это же пиздец! – в ход со стороны Кристины пошел благословенный русский мат.       - Что-что? – врач не узнал языка и был немало удивлен.       - Ничего-ничего… - тут же спохватилась девушка.       Сейчас Кристине хотелось только одного: найти мать Эрика и, коли она еще жива, вытрясти из нее признание, а затем выбить из этой циничной суки, изуродовавшей собственного ребенка и физически, и морально, остатки жизни. Ведь Эрик как раз говорил, что цыгане забрали его в возрасте пяти лет! Девушке бы завыть зверем от того, что этот гениальный человек заслужил в своей жизни, но надо было «держать лицо» перед ученым мужем, который спокойно вещал ей о нелюдях, что воспринимали детей всего лишь как «материал», и лепили из него все, что душе угодно. Хотя, о какой к чертовой матери душе можно было говорить при таком раскладе?       - Я думаю, что для сохранения душевного равновесия пациента, лучше будет, если это останется тайной, - сказал врач, - По крайней мере, пока не наступит полное восстановление от ранения. Вы обещаете во имя блага пациента молчать, мсье Даае?       - Обещаю, - еле выговорила Кристина, поднимая на врача безжизненный взор.       - Я вижу, вам дорог ваш друг, - проницательно сказал мсье Л’испаньи.       - Он спас мне жизнь, притом не единожды, - сказала она, чтобы хоть как-то скрыть свое волнение.       - Скажите, мадемуазель, а отчего вы притворяетесь мужчиной? – наконец задал вопрос врач, пристально глядя на девушку, - Клянусь сохранить эту тайну, как хранят тайну исповеди, - пообещал он.       - Но как? – выдохнула Кристина, не в силах даже отрицать очевидное.       - Видите ли, строение ваших рук, шеи и бедер крайне нетипичное для мужчины, к тому же, вы слишком нервны и, кроме всего прочего, у вас учащается дыхание, когда речь заходит о мсье Эрике, но вы дышите смешано: и диафрагмой, и грудью, что характерно для певиц, - спокойно ответил эскулап, склонив голову на бок.       - Да вы настоящий детектив, - усмехнулась девушка.       - Угадали. Многие годы я помогал следствиям раскрывать преступления, потому что мог многое определить по характеру ран, - кивнул мсье Л’испаньи.       - Что ж, я просто выживаю так, как могу, - развела руками Кристина, - Надеюсь, что вы и правда сохраните мою тайну. Просто я одна в этом мире, и одинокая девушка едва ли могла надеяться на безвозмездную помощь. Молодой юноша может достичь гораздо большего, и мне пришлось пойти на обман.       - Мой пациент знает ваш секрет?       - Да. Равно как и мсье Надир-Хан. Но только они. Даже мадам Жири не знает правды, хоть, возможно, и догадывается, что со мной что-то не так. Вы понимаете, что для меня важно, чтобы меня по-прежнему считали мужчиной?       - Очевидно, мне придется, - усмехнулся врач.       - Да, вам придется, - кивнула девушка, - Сейчас слишком многое поставлено на карту.       - Наверное. Но и вы обещали не тревожить моего пациента, - напомнил эскулап, - Сейчас я вас покину, а вам нужно будет давать ему вот эти порошки каждые три часа.       - Что это?       - Это предотвратит лихорадку и поможет ему быстрее восстановиться.       - Спасибо, мсье Л’испаньи, - смиренно сказала она, - Позвольте вызвать вам экипаж.       *       - Кристина, неужели вам не противно притрагиваться к Эрику? – в который раз вопрошал мужчина, когда девушка возилась с бинтами и мазями.       Поначалу он страшно стеснялся и хотел было делать себе перевязку самостоятельно, но Кристина ценой двухчасовых уговоров, сорванного голоса, расколоченного сервиза и опрокинутых стульев, сумела убедить упрямца, что сам он не справится. А бороться с осложнениями, которых при некачественной обработке раны не избежать, было бы довольно сложно и опасно в их шатком положении почти изгнанников. Когда Эрик смирился со своим бесславным положением, ему оставалось только тихо шипеть на обеззараживание (в расход шел обычный спирт) и смену повязок. Спустя несколько дней мужчина уже безропотно принимал помощь из ее рук, но все еще искал, в чем был подвох.       - Почему мне должно быть противно? – уточнила девушка.       - У Эрика все такое отвратительное: и лицо, и тело…       - Ну-ка ша! – фыркнула Кристина, - Милый мой, вы – такой же человек, как и я, и у вас нормальное тело, - она ласково провела по жилистому плечу, - Вы теплый, как… как… - не договорив, девушка на пару мгновений прильнула щекой к его исполосованной шрамами от ударов хлыста и цепи спине в районе лопаток, сомкнув руки на его груди.       Мужчина зажмурился от удовольствия, впитывая всем своим существом ласку – такую мимолетную, но такую приятную. Он осторожно накрыл ее руки своими, медленно поглаживая атлас ее кожи, обводя кончиками пальцев острые костяшки, почти задыхаясь от наслаждения. Кристина, не обращая внимания на учащающееся дыхание – свое и Эрика – легонько водила руками по его груди, касаясь жутких шрамов, желая стереть следы страшных зверств. Забывшись от такой головокружительной близости желанного мужчины, она тихонько прижалась губами к его коже где-то в основании шеи, где было выжжено уродливое клеймо. Острый влажный язык прошелся по зарубцевавшейся коже, и Эрик издал низкий стон, больше похожий на звериный рык:       - Не нужно, Кристина, Эрик не железный, он не может… не имеет права… - мужчина всхлипнул, отстраняясь от нее, но одному небу было известно, как хотелось ему развернуться и продолжить поцелуи, прижать к себе своего светлого ангела.       - Простите, пожалуйста, - тихо извинилась девушка, помогая ему надеть рубашку.       - Эрику всегда говорили, что он – живой труп и пахнет смертью, - напомнил он скорее сам себе.       - Пиздели как дышали, - авторитетно заявила Кристина, окончательно расправляясь с эротичностью момента, - Как насчет овощного супа? – ей на удивление легко удавалось замять неудобные ситуации и перевести все в ничего не значащую шутку.       Девушка легонько поцеловала его в щеку и поднялась с кровати.       Через несколько дней Призрак постепенно начал перемещаться по дому, но девушка все еще не отпускала его из своей комнаты, мотивируя это тем, что если ему ночью станет плохо, то ей гораздо проще будет оказать ему помощь, если он будет рядом. Чтобы не смущать мужчину, она не без труда перетащила из музыкальной комнаты тяжелую софу и спала на ней – было не так уж и удобно, но комфорт Эрика был важнее. А самому Призраку Оперы спалось спокойно от одного осознания того, что буквально рядом с ним находится его личный ангел, хотя он по сто раз на дню стенал, что его милой Кристине надо вернуться в свою кровать, а ему – в гроб. Девушка фыркала и требовала, заклинала, чтобы он оставался рядом с ней, прибегая даже к шантажу: она говорила, что, если мужчина вернется в свою недоспальню до выздоровления, она уйдет вот прямо нахер в том, в чем стоит, даже не обувшись.       Призрак Оперы смотрел на нее удивленно-восхищенным взглядом и умолкал… чтобы через пару часов вернуться к своим стенаниям. Впрочем, Кристина относилась к ним серьезно только первые несколько раз, а потом списала все на особенности психики и шок. Она было предложила спать на кровати вместе, но это предложение было встречено такой бурной тирадой о нравственности, что девушка вообще пожалела, что затронула эту тему.       - Кристина, ну почему вы возитесь с жалким Эриком?       - Я так хочу, - улыбаясь ответила девушка, - Помните, вы сказали мне, что этот дом – такой же мой, как и ваш, и могу делать тут все, что душе угодно?       - Конечно, Эрик помнит. Это и правда ваш дом.       - Ну так вот: душе моей угодно заботиться о вас, чтобы вы как можно скорее поправились. Все, пора спать. Доброй ночи! – она задула свечи и улеглась на кушетку в ночной сорочке.       Она искренне возненавидела этот предмет гардероба после первой же ночи, но в неудобных брюках и рубашке ей бы не позволил спать Эрик, а спать так, как она привыкла… не, ну какие-то (очень и очень скудные) остатки приличия были и у нее! Немного поворочавшись и, наконец, найдя удобное положение, девушка ровно засопела, ибо от природы обладала чудным даром: быстро засыпать на любой горизонтальной поверхности.       Мужчина в очередной раз мысленно благодарил случай, что свел их в этом мире.       - Знаете, а ведь Эрик отправился вслед за вами на ту дуэль, думая, что у вас могло быть тайное свидание, - признался он по утру (он осмеливался шевелиться лишь когда видел, что девушка просыпается, а до того – просто наблюдал за тем, как она спит и мило жмурится во сне), - Пока не встретил мадам Жири, и та ему все не рассказала.       - А, так вы меня на фоне пьянства и нецензурщины еще и в шлюшки записать успели, да? – лениво отозвалась Кристина из-под одеяла, не выдавая жгучей обиды: она не давала повода себя подозревать.       - Эрик не… не считал вас настолько… мерзкой особой, - он зарделся и проглотил ту часть разговора, где взывал к благоразумию девушки и парафинил ее за то, что она снова подвергла свою жизнь опасности.       - А как еще назвать ту ледь (ну или лядь, как вам угодно), которая вроде как согласилась быть с одним мужчиной, и тут же бежит на свидульки с другим? – невозмутимо проговорила девушка, - Да и не в моем стиле распыляться. Я как-то по моногамии больше, знаете ли.       - Вы согласились быть… - у «пациента» перехватило дыхание, а глаза буквально засветились каким-то внутренним светом, словно сквозь них можно было увидеть сияние его души.       - Я здесь? Здесь. С вами? Очевидно. Какие еще могут быть вопросы?       И правда, какие еще могли быть вопросы? Девушка никогда не признавалась Эрику в нежных чувствах, но каждый ее жест, каждый взгляд был настолько красноречив, что признаний вроде как и не требовалась.       Однажды Эрик сидел в глубоком кресле, прикрыв глаза – несмотря на то, что рана все еще приносила мужчине боль, он ощущал лишь умиротворение и покой. Теплый плед согревал, рядом на небольшом столике стоял поднос с изящной чайной парой и печеньем (а девушка и в двадцать первом веке обожала печь вкусняшки, правда, сама она их почти не ела, а угощала соседских ребятишек, к которым испытывала какую-то необъяснимую симпатию), а самое главное, в этой же комнате, неуверенно перебирая клавиши органа, сидела Кристина. Одно ее присутствие помогало ему куда больше, чем все лекарства, о чем он и сообщал каждый раз, когда девушка напоминала ему, что пора пить порошки.       С момента ранения прошло уже две недели, и Эрик под неусыпной заботой Кристины уверенно шел на поправку. Он удивлялся тому, как жесткая и даже жестокая зубоскалка вдруг превратилась в тихую и заботливую женщину, исполненную нежности. За каждую минуту, проведенную с Кристиной, он был неимоверно благодарен своей судьбе. Порой мужчина думал, что если для того, чтобы встретить эту восхитительную нимфу, ему нужно было пройти десятилетия боли, унижений и издевательств, то он был счастлив получить каждый шрам и каждую насмешку. Ради нее стоило ждать, а теперь ради нее стоило жить – он буквально дышал этой девушкой.       Кристина была в свободном домашнем платье нежно-голубого цвета, украшенном тонким кружевом, из-под струящихся юбок выглядывали аккуратные ступни, утопающие в пушистом ковре: в комнате было довольно жарко, и она снова не надела туфли. Гибкие пальцы стоп цеплялись за педали органа, ощущая приятную прохладу металла – девушка хитро улыбалась, привыкая к капризному инструменту. Потом она сделала несколько танцевальных па (сумасшедших и порывистых) через комнату и присела на подлокотник кресла Эрика:       - Вам лучше?       - Сейчас Эрику уже совсем хорошо, - ответил он, обращая обезображенное лицо к девушке.       Он верил, что его уродство – это какая-то издевка свыше, Кристина знала истину, но, помня об обещании, данном мсье Л’испаньи, молчала. Хотя больше всего на свете ей хотелось рассказать ему о том, что все это – чудовищная ошибка, несправедливость мира. Но улучшило бы это ситуацию? Сомнительно. Эрик бы впал в еще большую депрессию, строя предположения, как могла бы сложиться его жизнь, если бы его внешность не была изувечена компрачикосами.       Кристина гладила мужчину по впалым щекам, по выступающим острым скулам, очерчивала кончиками пальцев рубцы на его пергаментной коже, перебирала мягкие пряди черных волос, а Эрик разве что не мурчал от удовольствия, как большой ласковый кот. Он до сих пор не мог поверить, что эта прекрасная сильфида, словно бы сотканная из ветра северных морей, так нежно смотрит на него, без страха касаясь всех его уродств. А девушка по-новому взглянула на это безобразие, которое, как оказалось, было не насмешкой природы, а результатом игры больного разума какого-то подонка. Ей было искренне жаль Призрака Оперы, но жалость эта была скорее особой формой любви. Кристина меж тем тихо спросила:       - Может быть, вам принести еще чаю? Хотите чего-нибудь?       - Если бы вы спели, то это было бы чудесно. Вы же не боитесь Эрика? Он вам правда не противен?       - Как долго мне надо вас обнимать, чтобы вы поверили, что я никуда от вас не денусь? И вы от меня, кстати, тоже.       - Вы истинный ангел, Кристина, - прошептал мужчина.       - О, нет-нет. Я вполне живой человек: со своими странностями и весьма скверным нравом.       - Эрику все равно. Для него вы – ангел.       Девушка улыбнулась и вернулась к органу, вновь начиная на слух подбирать мелодию. То, что она задумала, было как минимум опрометчиво, потому что выглядело бы как признание, но ей надоело, что Эрик никак не мог поверить в искренность ее чувств. Он заранее запрещал себе даже надежду на счастье и на взаимность, замуровывая себя в одиночество, отгораживаясь от мира маской. Но, в конце концов, отчего бы ей, совершенно неправильной для этого времени, и не полюбить Оперное Привидение? Ей нечего терять, и некому ее осудить. Кристина запела «Imperfection» группы Evanescence, и, хотя ее глубокое мощное контральто было гораздо ниже чувственного вокала Эми Ли, в сочетании с органом, ей нравилось, как звучит эта песня.       Эрик встрепенулся, а потом, прислушавшись к тексту, его глаза словно бы озарились внутренним золотистым светом, а по изуродованной щеке прокатилась одинокая слеза. Он слушал, как поет его добрый белокурый ангел и слышал, как звучат небеса; он пробовал персональный рай на вкус.       - …И я ни на что не променяю твое идеальное несовершенство, - мягко пропела девушка с завораживающими бархатными интонациями, завершая песню спокойным низким аккордом.       Раздался тихий шелест пледа, упавшего на ковер, а Эрик, сделав несколько бесшумных шагов, оказался рядом с Кристиной, он взял дрожащими руками ее тонкую кисть и прижал к своим губам. Он не знал, что нужно сказать или сделать, а просто чувствовал самое настоящее всеобъемлющее счастье. Эта изумительная девушка помогала ему чувствовать себя так, словно он был абсолютно нормальным человеком, будто у него никогда и не было уродств. И больше всего Эрик хотел, чтобы и она была счастлива тоже и даже больше: он снова мысленно клялся себе и тому, в кого не верил, что сделает все возможное и невозможное, чтобы его милый ангел имел в жизни все, что пожелает.       Эрик был не в силах пошевелиться, когда Кристина поцеловала его в ответ.       Полные мягкие губы накрыли его собственные, сухие и потрескавшиеся, острые зубы чуть прикусили его нижнюю губу, срывая стон, заставляя Призрака открыться девушке и позволить ее язычку скользнуть ему навстречу. Для Эрика это было как откровение, как глоток чистого счастья, как вдох после долгого пребывания под водой, как луч солнца после тьмы подземелий. Было ли что-то в его жизни, подобное этому поцелую? Нет, не было. Кристина целовала в своей жизни многих, но ни от кого не чувствовала столько тепла и нежности, никто не отдавал ей взамен на поцелуй всего себя.       Душу в обмен на поцелуй.       И Призрак бы не посчитал цену неоправданно высокой.       - Кристина, жизнь моя, вы окажете Эрику… нет, - мужчина чуть тряхнул головой, собираясь с мыслями, - Кристина, вы окажете мне честь быть моей женой? – он впервые говорил от первого лица и был предельно серьезен.       Второй поцелуй был куда более продолжительным и жадным, и девушка прошептала на грани слышимости свой ответ:       - Я буду вашей, Эрик.