Идеальное несовершенство

      Гала-концерт отгремел на «ура»: высокие гости аплодировали стоя, восхищаясь и артистами, и музыкантами. Синьору Карлотту буквально завалили огромными букетами, и она почти полчаса выходила на поклон – несмотря на свой вздорный нрав, примадонна умела подать себя и обладала великолепным колоратурным сопрано. На праздничном банкете, куда пригласили и Кристину как первую скрипку, мсье Лефевр объявил о том, что он решил уйти от дел, передавая управления театром мсье Жилю Андре и мсье Ришару Фирмену, а Филипп де Шаньи полностью передал курирование театра своему брату Раулю, который с гордостью принял роль покровителя людей искусства. Девушка в темных простенках иногда замечала сияние янтарных глаз – или ей только хотелось замечать присутствие своего друга?       Семейство де Шаньи давало несколько традиционных балов, так что лучшие музыканты из оркестра были приглашены в качестве сессионных на эти балы, о чем и сообщил Филипп. Кристина, естественно, попала в эти списки и мысленно порадовалась возможности подзаработать еще немного. После балов в поместье де Шаньи вся знать разъезжалась по морским курортам, чтобы вернуться в столицу только к началу осени, когда и планировалось начало нового театрального сезона. В июле-августе, впрочем, должны были быть репетиции новых постановок, так что слишком много свободного времени Кристине не светило, но график работы в девятнадцатом веке был куда более щадящим, чем в двадцать первом, так что девушка не роптала, в отличие от остальных музыкантов.       - Уф! Отмучались, слава Хаосу! – выдохнула Кристина в доме Эрика, заваливаясь в кресло у камина и обмахиваясь листком, исписанным мелкими дрожащими нотами (у Призрака Оперы был жуткий, по-детски корявый почерк).       - Эрик гордится вашим успехом, - промурлыкал мужчина, - Как вы смотрите на то, чтобы немного отметить его? Вы ведь не притронулись к угощениям на банкете.       Кристина и правда слишком волновалась, чтобы отдать должное шампанскому и изысканным закускам, но то, что Призрак об этом знал, заставило ее улыбнуться:       - Следили-таки за мной?       - Ну, разве что совсем немного, - скромно потупил взор мужчина: он не мог сказать, что даже несколько часов вдали от предмета обожания были настоящей пыткой.       - А я вас видела, - погрозила ему пальчиком девушка.       - Эрик не сомневался в вашей наблюдательности. Что предпочитаете пить? Вино? Шампанское?       - Коньяк, - решительно сказала она, - Помнится, был у вас такой… коллекционный.       Через несколько минут на кофейном столике очутились закуски, в точности такие же, какие были на банкете (девушка справедливо предположила, что Призрак Оперы не погнушался мелким воровством), а также бутылка коньяка по оценке Кристины объемом около полулитра – ровно столько, чтобы расслабиться и при этом не страдать утром от «птичьей» болезни.       - За ваш успех, Кристина, - Эрик поднял бокал с мягко сверкающей в пламени свечей жидкостью.       - И за вас, потому что без вашей поддержки ничерта бы у меня не вышло.       Выпили, закусили, поговорили. Естественно, о театре и о музыке – ну и немного об актерах, и Призрак в который раз высказал сожаление о том, что Кристина не поет. Девушка лишь отшучивалась и говорила, что ее, право же, совершенно устраивает текущее положение дел, а Эрик смотрел на нее своими загадочными янтарными глазами, словно бы старался навеки запечатлеть ее в своей памяти. Впрочем, теперь образ Кристины являлся ему во всем: блеск нефрита напоминал ему о глазах девушки, бледный фарфор – ее нежную кожу, блики солнца – ее пепельные локоны.       - Знаете, Кристина, Эрик все-таки так сильно вас любит… Вы хоть понимаете, что он не может без вас жить? Его сердце в ваших руках, – язык мужчины порядочно заплетался, ибо после коньяка в расход пошла бутылка вина, хоть и «понижать градус» было дурной идеей.       - Вы… ик! Вы чудесный. Сыграете мне? – отозвалась Кристина, разливая по бокалам остатки прекрасного выдержанного напитка из пузатой бутыли, - Вооот так. За нас!       - А вы этого и правда хотите?       - Больше всего на свете, - она глупо хихикнула.       Они переместились в музыкальную комнату, где Эрик устроился за органом, а девушка разместилась на удобной софе, глядя на мужчину с какой-то несвойственной ей мечтательностью. Мужчина играл в основном произведения собственного сочинения, и в музыке, жуткой и величественной, читалась вся его жизнь: страдания, скитания и вечное стремление к свету и совершенству. Мелодия пела, кричала, стенала; рыдания слышались в экспрессивных пассажах, а тонкие пальцы нещадно терзали холодные клавиши. Кристина не заметила, как на ее глаза навернулись слезы – настолько прекрасной была эта музыка и настолько же сильной была ее жалость и нежность к этому отверженному гению. Эрик не был жесток по природе своей, и его сердце могло бы объять весь мир, но ему достались лишь холодный подвал театра да одиночество. В тот миг Кристине больше всего хотелось быть его персональным утешением.       Девушка встала и, немного покачиваясь, направилась на кухню в поисках очередной порции алкоголя: она дошла до той стадии опьянения, когда пьют либо пока не закончится весь алкоголь, либо пока организм не уйдет в глубокую отключку. В шкафчике обнаружилась небольшая бутылка, наполовину заполненная подозрительно-знакомой желто-зеленой жидкостью. Открыв пробку и почуяв характерный запах полыни, Кристина уверовала в удачу и абсент и вернулась к Эрику, который воспринял идею дальнейших возлияний с большим энтузиазмом.       Проснулась Кристина на ковре рядом с софой: очевидно, она упала, перевернувшись во сне – голова девушки ужасно болела, а в глазах расплывалась вся картина мира. Неподалеку слышался громкий храп: на полу рядом с органом раскинулся Эрик, обнимая рукой пустую бутылку из-под абсента. «Сука, не храпи, бошка же раскалывается!» - мысленно возопила девушка, болезненно поморщившись от немузыкальных звуков, издаваемых маэстро. Только она подумала об этом, Призрак Оперы, перевернулся на бок и перестал изображать работающий дизельный генератор, невнятно пробормотав:       - Кристина, любовь моя… - и еще теснее обнял бутылку.       Девушка усмехнулась и нежно поцеловала мужчину в щеку, подсунула ему под голову подушку и накрыла худое тело одеялом, принесенным из своей комнаты, а потом направилась на кухню заваривать крепкий чай и сообразить чего-нибудь попроще на перекус, но прежде – планировала завернуть в ванную, чтобы хотя бы умыться. На пороге она обернулась на слабый шорох – грозный Призрак Оперы улыбался во сне счастливой улыбкой, которая делала его лицо совсем жутким, но таким родным.       На кухне девушка просто тупила, глядя в открытый шкафчик минут десять.       - Кристина… О, Кристина… Как вы себя чувствуете? – в проходе кухни появился отглаженный, как пижон, Призрак, и только муть в янтарно-желтых глазах и жуткий перегар (что называется, «мухи дохли на подлете») говорили о том, что предыдущий вечер у мужчины был «веселым».       - Как будто меня конкой сбило, - честно призналась девушка, - Давайте, что ли, чаю попьем? Я вот думала, что бы такого на завтрак откушать, но…       - Нет, чай делу не поможет, - строго покачал головой Эрик, внимательно вглядываясь в помятое лицо девушки, - Сейчас Эрик принесет одну вещь.       Мужчина исчез в своей комнате и вернулся оттуда с крошечными пакетиками и пузырьками, а потом ловко намешал какую-то микстуру в небольшой склянке и, разлив ее по стаканчикам, больше похожим на наперстки, предложил один из них девушке. Кристина недоверчиво следила за филигранными манипуляциями мужчины, стараясь понять, что конкретно он делает.       - Это что за хрень? – Кристина недоверчиво понюхала содержимое стаканчика, стараясь определить состав мутной синеватой жидкости, но безрезультатно.       - Это настой. Долго объяснять, но в целом неплохо снимает похмельный синдром, - спокойно пояснил Эрик, опрокидывая в себя зелье, - Ну же, Кристина, выпейте это. Эрик не стал бы вас травить. Неужели вы совсем ему не доверяете? – он укоризненно, даже с какой-то почти детской обидой взглянул на девушку.       - А вчера чуть было не отравил, ибо нефиг в такой доступности хранить убойное бухло, - усмехнулась она и выпила микстуру, поморщившись.       По вкусу эта жижа консистенции кефира была как абсент (впрочем, после «зеленой феи» абсолютно все по вкусу было как абсент). Девушка потянулась к яблокам, чтобы попробовать заесть отвратительный привкус, но Эрик ловко выдернул фрукт из-под ее носа:       - Есть не надо. Микстура пьется на голодный желудок.       - Так нечестно! Я жрать вообще-то хочу, - надулась девушка.       - Позже. Сейчас вам нужно хотя бы час вздремнуть, - строго молвил мужчина, - Ступайте в свою комнату и постарайтесь как можно скорее уснуть. Эрик приготовит завтрак. У вас есть какие-нибудь пожелания, что бы вам хотелось?       - На ваш вкус, - махнула рукой Кристина, потому что думать ей не хотелось.       - Ладно, - вздохнул Призрак.       Вернув себе приличный вид, мужчина вновь стал вести себя заботливо-покровительственным образом. Ему хотелось только одного: чтобы Кристина чувствовала себя хорошо, чтобы ей было комфортно в этом подземном доме, чтобы она сама хотела остаться здесь навсегда. Он поклялся, что она ни в чем не будет нуждаться, и сейчас его ангелу больше всего был нужен отдых.       - Благодетель вы мой, - заливисто засмеялась девушка и упорхнула в спальню, чуть пошатываясь на поворотах, довольная тем, что у нее будет еще целый час, чтобы привести свое самочувствие в относительную норму.       Кристина, придя к себе, по привычке разделась до того, в чем мать родила и, зарывшись в многочисленные атласные простыни, погрузилась в блаженную дрему. На удивление, микстура Эрика помогла ей довольно быстро провалиться в крепкий сон без сновидений и тревог.       Эрик, приготовив легкий завтрак и прикинув, что действие его «антипохмелина» должно было подойти к концу, даровав девушке свободу от головной боли, вежливо постучал в дверь спальни Кристины. Ответа не последовало, что говорило о том, что девушка еще спит, но слишком долгий сон мог также спровоцировать головную боль, так что ее следовало разбудить. Призрак постучал чуть громче, но и на этот резкий звук реакция была нулевой, так что, убедившись, что девушка спит очень крепко (возможно, виной тому была дозировка его «лекарства», ведь девушка была несколько легче его самого), мужчина решил осторожно заглянуть в ее комнату. Он приоткрыл дверь…       … И тут же крепко зажмурился, выскользнув обратно в коридор.       Но то, что он увидел, впечаталось, врезалось в его память, оказалось словно выжженным на внутренней стороне век. Кристина, откинув простыни, спала на боку, спиной к двери – обнаженная и прекрасная в своей первозданной красоте. Светлый шелк волнистых волос разметался по темно-синим простыням, тонкая кожа будто бы светилась изнутри, словно была натертая перламутром. Плавные изгибы тела будили животное желание: покрыть поцелуями изящную спину, каждый позвонок, и чуть выпирающие лопатки, оглаживать тонкую талию, которая и без корсета была поистине «осиной», ласкать длинные стройные ноги, впиться в округлые бедра пальцами до синяков, притягивая к себе…       …И сделать ее всецело своей.       Он сглотнул и постарался прийти в себя, тихонько матерясь на всех известных языках.       - Эрик, вы стучали? – раздался из-за двери сонный голос Кристины, чуть хриплый ото сна.       - Д-д-да, - заикаясь, отозвался мужчина, - Пора просыпаться. Эрик приготовил завтрак.       - Десять минут, и я готова, - уже бодрее отозвалась девушка, - Не скучайте!       «Куда уж там – не скучать… Тут в себя бы прийти…» - подумал Призрак Оперы, выливая себе на голову пригоршни ледяной воды из-под крана, стараясь взять под контроль свое несчастное тело и разум. Руки дрожали, вместо крови по венам неслось жидкое пламя, перед глазами был образ Кристины, который было уже не забыть и не вытравить. Впрочем, когда Кристина оказалась в столовой, о его методах успокоения говорила только немного мокрая шевелюра и следы капель воды на воротнике. Ох, как он проклинал себя, что снова не смог сдержать желаний, даря себе хоть какое-то облегчение от этой изощренной пытки…       - Садитесь, пожалуйста, мадемуазель, - нарочито-церемонно он отодвинул стул перед девушкой.       - Спасибо, мсье Эрик, - поддержала она игру, - Вам по душе с утра водные процедуры?       - Помогает… собраться с мыслями, - выдавил из себя мужчина, ругая себя за то, что буквально раздевал свою прекрасную гостью глазами.       - Я, пожалуй, после завтрака поотмокаю, - безмятежно улыбнулась Кристина.       «Какого дьявола?! Поотмокает она, а бедному Эрику… о боже… Как хотелось бы увидеть ее, как Афродиту, выходящую из пены морской» - вертелись то ли романтические, то ли совершенно развратные мысли в голове несчастного Призрака Оперы. Желание до этого никогда не овладевало им так сильно: раз увидев симпатичное лицо или манящий силуэт стройной фигуры, ему было достаточно напомнить себе, что скрывается под его маской, чтобы привести мысли в норму. Но теперь он был рядом с девушкой, которая приняла его лицо, которая звала его хорошим и спокойно могла обнять и даже поцеловать, не испытывая ни ужаса, ни отвращения. Раз за разом мужчина заглядывал Кристине в глаза и видел там лишь симпатию и какую-то по-сестрински добрую усмешку. И одним своим поведением она неосознанно возносила себя в глазах Эрика на какой-то недостижимый пьедестал богини милосердия.       *       Репетиции новых постановок возобновились слишком уж скоро по мнению Эрика: его Кристина вновь вернулась к бурной театральной жизни, не отдохнув и месяца. Призрак Оперы мысленно ругал себя: он мог предложить девушке выехать куда-нибудь к морю отдохнуть, но как-то не решился на такое смелое предложение. Ему с каждым разом становилось все сложнее сдерживать себя рядом с этой невероятной нимфой – все чаще он в самый последний миг опускал раскрывшиеся было для объятий руки. И теперь он не столько уже боялся быть отвергнутым, сколько опасался того, что не сможет остановиться на одних лишь объятиях.       Кристина же вела себя исключительно по-дружески: все также проводила вечера в гостях у своего Призрака, все также пела с ним дуэтом и иногда готовила восхитительные вещи. Девушка словно чувствовала, что романтизм с ее стороны скорее введет мужчину в ступор. Часто она ловила себя на мысли, что таких гармоничных отношений (несмотря на крайне нестабильную психику Эрика) у нее до этого не было никогда и ни с кем. Им было комфортно и обсуждать постановки, и меню для ужина, и просто молчать, и даже спорить – ох как они схлестнулись после посещения Парижского салона, куда Кристина затащила Эрика буквально силком, и тот изволил раскритиковать в пух и прах почти каждую картину! Но это было даже интересно.       Незаметно для себя самой, ей расхотелось возвращаться в свое время.       Однажды после репетиции ее выловил виконт де Шаньи:       - Мсье Даае, постойте.       - Чем могу помочь, виконт? – вежливо отозвалась Кристина.       - А правду говорят о Призраке Оперы? Что он-де носит все черное и лишь белая посмертная маска белеет во мраке? Что он страшен, как сам грех?       - Чего только не придумают хористки, чтобы попугать друг дружку перед сном.       - Так стало быть, это миф?       - Абсолютнейший.       - А брат мне рассказывал, что в театре постоянно творится какая-то… мистика. Разве нет?       - Я не замечал, - развела руками Кристина, натужно улыбаясь во все тридцать три лошадиных.       - Маргарет часто жалуется мне на то, что падают декорации и выключается свет, - словно бы задумавшись пробормотал Рауль.       - Господин виконт, вы так расспрашиваете, будто предполагаете, что призрак и я – одно лицо.       - Но вас одного из немногих не затрагивали выходки Призрака, - подметил юноша.       - Вы, никак, решили изловить привидение?       - Знаете, мсье Даае, вы умный юноша, и с вами я могу быть откровенен, - начал Рауль, - Я уверен, что Призрак – это человек. Он шантажирует дирекцию театра и устраивает совершенно безобразные каверзы. Я думаю, что при помощи непредубежденных артистов и жандармерии мне удастся вывести этого мошенника на чистую воду и отправить его туда, где ему самое место – в тюрьму.       - Вы правда думаете, что Призрак существует, и все так называемые каверзы – это не упущения мсье Бюке и его подчиненных?       - Я верю Маргарет, - гордо ответил виконт.       - Я вам помогу убедиться, что все случайности, происходящие в театре и правда случайны. Маргарет - нежная и доверчивая, и она верит россказням своих подруг.       - Буду благодарен любой помощи, - поклонился Рауль, - Я рассчитывал на вас. Мсье Бюке, к слову, изъявил весьма активное желание изловить наше Оперное Привидение. Он, правда уверен, что это какой-то чуть ли не колдун, но я не верю в мистику.       - Что ж, - вздохнула Кристина, - Держите меня в курсе, и я по мере своих возможностей помогу вам во всем, чем только смогу.       - Спасибо, мсье Даае, - кивнул юноша.       - Доброго дня, виконт, - Кристина приподняла шляпу, прощаясь.       После этого знаменательного диалога она моментально скрылась в подвалах театра. В гостях у Эрика на этот раз был дарога (а он после того визита захаживал регулярно), который с видимым удовольствием пил изысканный чай и угощался свежими круассанами. Мужчины, судя по их увлеченному виду, вели интеллектуальную беседу о каком-то важном предмете.       - …Эрик, я тебе говорю, что младший де Шаньи удумал выкурить тебя ко всем шайтанам из подвала и сдать жандармам. Будешь продолжать в том же духе – примеришь пеньковый галстук.       - Чушь! – махнул рукой Призрак, - Куда этому щенку вообще догадаться об Эрике?       - Этот «щенок», как вы изволили назвать этого умного и благородного молодого человека, уже собирает энтузиастов на вашу поимку, - вставила Кристина, - Мсье Надир-Хан, приветствую.       Мужчины приподнялись и дружно кивнули вошедшей даме.       - Что вы говорите? – переспросил перс.       - Я сказала, что Рауль де Шаньи ввиду наличия колоссального количества свободного времени надумал развернуть полномасштабную поимку Призрака Оперы, - четко повторила девушка, - Я напросилась ему в помощники, но парень не глуп, и едва ли будет держать меня в курсе дела. Пока он подозревает меня если не как основного преступника, то хотя бы как сообщника, что недалеко от истины.       - Что ж, я постараюсь поднять свои весьма скромные связи, но мой тебе совет, Эрик: тебе бы затаиться, хотя бы на пару лет, - строго пригрозил дарога, - И желательно – не в самом Париже, а хотя бы в предместьях. А еще лучше - поезжай в Италию, а?       - Эрик - дух, его невозможно поймать, - презрительно выплюнул мужчина.       Надир и Кристина закатили глаза и вымученно вздохнули.       - Останетесь на ужин, Надир-Хан? – спросила девушка дарогу (она рассчитывала на партию в шахматы, потому что Эрику продувала безбожно).       - Увы, но я должен вас покинуть, - поспешил откланяться перс.       - Это вы его так отваживаете от своего дома, да? – укоризненно спросила Кристина Призрака, когда тот вернулся в подземный дом, выпроводив дарогу.       - Этот персидский глупец вздумал учить Эрика жизни, - прорычал мужчина.       - А между тем, он поступил как настоящий друг и джентльмен, - возразила девушка.       - Эрик и не надеялся, что Кристина примет его сторону… - заворчал Призрак, направляясь в сторону музыкальной комнаты.       - Я тоже надеялась на другой расклад, - девушку вдруг взяла злоба, - Думаете мне так здорово торчать в шкуре мужика в эту вот нашу эпоху, когда женщина – всего лишь модный аксессуар при своем муже, кавалере или покровителе? Думаете, мне не хочется свободно разгуливать, где вдумается, не зная риска быть принятой за продажную женщину или быть изнасилованной? Думаете, мне не бывало одиноко в тишине своей съемной халупы?       - Кристина… - прошептал Эрик.       - Знаете, что? Если вы и дальше хотите играть в Призрака Оперы, дурить и пугать директоров и актеров своими фокусами, а потом ныть в своем подвале о том, какой вы непонятый и несчастный, отвергая дружбу достойных людей, то так тому и быть – не смею вам мешать.       Кристина картинно поклонилась и выбежала вон, не разбирая дороги. Она не попала в хитроумные ловушки подземелий Оперы лишь потому, что мышечная память ног вела ее безопасной дорогой. В тишине своей квартирки она впервые за долгие месяцы разрыдалась – некрасиво, с подвыванием, размазывая слезы по распухшим покрасневшим щекам.       Эрик сидел посреди гостиной и буквально кожей ощущал, насколько одиноким вдруг стал его дом без голоса Кристины, без ее тепла, без ее грубоватых шуток и переливчатого смеха. Ему было почти физически больно, оттого, что девушка дала ему такую откровенную отповедь. «Так и нужно» - гнусил внутренний голос, – «Ты ведь не думал, что она задержится надолго рядом с таким уродом? Она ничем не лучше всех других, которые так смеялись над тобой, которые тебя презирали… Она точно такая же!».       - Нет! – прорычал Призрак, сползая с кресла на пол, - Нет, она в сотни раз лучше, чище их всех. Толпы не стоят ее мизинца. И Эрик тоже… ее недостоин.       «Да, ты достоин лишь маски и общества подвальных крыс» - поддакнул голос, - «Она просто тебя боялась, не имея иных покровителей, но сейчас, обретя дружбу виконта и этого глупца дароги, может показать свое истинное отношение».       - Нет, - мужчина уже тихо поскуливал, как когда-то, когда плакал, забившись в угол проржавевшей клетки в таборе цыган, скорчившись на охапке прелой соломы, - Нет, Кристина хорошо относится к Эрику. Он должен найти ее и извиниться.       Эрик был готов теперь на многое, лишь бы Кристина сейчас же вернулась к нему, ласково обняла и сказала что-нибудь утешительно-веселое. Что-то такое, от чего несмелая улыбка сама собой вдруг появлялась на его лице – так умела делать лишь она одна. Забросить игру в «Призрака Оперы» и выйти из подвалов к смеющейся толпе, которая – он знал – его презирала? Да. Извиниться перед дарогой? Да. Покаяться виконту и взамен на свободу вернуть все, что он вымогал у дирекции театра годами? Да. Все, что угодно, лишь бы Кристина снова смотрела на него с нежной полуулыбкой Джоконды и напевала свои странные песни.       Он знал, где жила Кристина, так что дело было за малым.       Девушка лежала пластом на застеленной кровати пластом, даже не удосужившись раздеться и продолжала тихо плакать. Она жалела Эрика, который все никак не мог выбраться из своей «брони» отчуждения и вынужденной агрессии. Она жалела себя за то, что умудрилась привязаться к этому необыкновенному человеку. Она жалела, что не может, больше не может тащить его из вечной депрессии и психической неустойчивости, что не в состоянии помочь своему… другу? Кристина искренне хотела быть рядом с Эриком, но его зацикленность на абстрактной ненависти окружающего мира (пусть и оправданной как минимум на девяносто девять процентов), его нежелание видеть ее тоску, а также невозможность рассказать ему о своем истинном происхождении сводили все на нет.       Она злобно выругалась в пустоту комнаты и зарылась лицом в подушку.       Неожиданно в тишине раздался неуверенный стук в окно – это был даже не стук, а такое тихое поскрипывание, словно бы по стеклу несколько раз провели рукой в кожаной перчатке. Кристина подпрыгнула на месте: она жила на третьем этаже, и поэтому в окно ей не могли вот так запросто постучать, разве что домушники попытались бы влезть, посчитав, что раз нет света, то хозяева квартиры где-то гуляют.       Каково же было ее изумление, когда дуло ее револьвера практически уперлось в лоб Призраку Оперы, балансирующему у нее на карнизе.       - Пристрелите. Тогда Эрик не будет чувствовать себя чудовищем, что посмело оскорбить вас…       Ему и правда было бы легче принять пулю в лоб, чем видеть удивительные аквамариновые глаза, глядящие на него не то, чтобы с укоризной – с бесконечным разочарованием. А это было гораздо страшнее. Он клялся, что сделает все для этой девушки, и видеть ее заплаканное лицо было выше его сил, к тому же женских слез Эрик не переносил в принципе.       - Вы какого черта сюда забрались? Ну-ка быстро внутрь! – зашипела Кристина, убирая оружие.       Даже в крайней обиде она не намеревалась причинять вред тому, к кому испытывала симпатию. А то, что Эрик вызывал у нее определенные нежные чувства, девушка уже самой себе признала, покуда давала волю слезам. Ей честно хотелось бы собрать по осколкам его чуткую душу и вознести ее к небу, но она совершенно не понимала, как это сделать.       - Кристина, простите Эрика… - начал было мужчина.       - А смысл? Ведь ничего не изменится. Я прощу, вы привыкните и снова начнете вести себя как большой ребенок, верно? Я уже видела… такое.       Девушка вспомнила незабвенного Гарольда, со скандала с которым и началось ее затяжное приключение. Вымолив прощение, он довольно быстро возвращался к прежним привычкам, а потому Кристина прекрасно понимала, что перевоспитать уже сложившуюся личность невозможно. Должно было прийти переосмысление. Готов ли был к такому подвигу Эрик? Едва ли.       - Эрик и правда хочет стать таким же, как остальные люди. Эрик написал оперу, которую законно представит в театре. Он больше не будет заниматься вымогательством. Помогите.       - В чем?       - Кристина, Эрику нужна помощь, чтобы не свернуть с этого пути. Вы для него – как маяк во тьме.       - Для начала вам стоит и правда бросить все свои «призрачные» шутки. Согласны?       - Эрик согласен.       - Останетесь здесь?       - Кристина, давайте вернемся в наш дом? Пожалуйста?       Эрик давно уже давно считал подземелье Оперы общим домом – и даже произносить слово «наш дом» было для него и сладко, и боязно, будто слова могли разбить эту хрустальную мечту. Девушка же смотрела на него с удивлением: до этого никто не предлагал ей что-то свое называть общим, и все, что у нее было, она отбила у этой жизни сама.       - Идемте, - тихо и покорно отозвалась Кристина, - Я только умоюсь, хорошо?       Им надо было учиться быть рядом, им необходимо было сохранять свои тайны. Кристина старалась не думать о том, удастся ли ей это, но ей хотелось верить. Впервые в жизни она тихо просила черт знает какие высшие силы о терпении. На ум пришли слова из Библии, которую вслух читала маленьким балеринам мадам Жири: «Любовь долготерпит, милосердствует, любовь не завидует, любовь не превозносится, не гордится, не бесчинствует, не ищет своего, не раздражается, не мыслит зла, не радуется неправде, а сорадуется истине; все покрывает, всему верит, всего надеется, все переносит».       Была ли это любовь?       Кристина другой и не знала.