Человеки с каре.

— Давай обработаю, — Назима смотрит понимающе, без осуждения и негатива, помочь хочет искренне, потому что понимает Свободу. — Само пройдет, — Максим злится, знает, что столько лишнего наговорил малышке, которая теперь глаза от него испуганно прячет и юбку постоянно одергивает, боясь намек ему дать неправильный. — Завтра концерт, — осторожно напоминает брюнетка, чуть касаясь чужого плеча, — это же не займет много времени. Анисимов только головой отрицательно качает, чтобы не сказать ничего обидного заботливой Назиме. Нервы расшатаны, отвечать за свои слова с каждым днем становится все сложнее, так что лучше промолчать, чем чушь несусветную нести.

Он как никто знает.

— Я сам, — добавляет на выдохе, чтобы сомнений у девушки не осталось. Он в порядке, просто немного расстроен и испуган тем, что теперь в его жизни измениться что-то должно, а он не готов совершенно к этому. Никогда не был готов и не будет, если быть честным. Думать, прежде чем что-то сказать, это не то, чем занимался Максим на досуге. — Ты же даже не имеешь понятия, где лежит аптечка, — складывает руки на груди в оборонительном жесте и чуть склоняет голову на бок. Ссориться с мужчиной, а тем более учить его чему-либо, Джанибекова не хотела. Она не в свои дела никогда не лезла, потому что знала, что из этого потом вытекают самые дурные последствия, держаться в стороне было лучшим решением из всех ею принятых. Но случай с Анисимовым полностью развязывал ее руки, потому что дело касалось Кристины, в которой она души не чаяла и волновалась сильнее, чем за себя саму. — Плевать. Придумаю что-нибудь, — упрямо смотрит на чуть кровоточащие ранки, не поднимая глаз. — Я могу позвать Сережу, — брюнетка снова смягчается, понимая, что кулаками из блондина ничего не вытащить. — Он будет ругаться. Не зови, — разжимает ладонь, разглядывая ссадины под другим углом, а потом поднимает уставшие глаза на девушку. — Она не выйдет ко мне? — Зачем? — снисходительно улыбнувшись, Назима подбирает слова, которые не задели бы обессиленного Свободу, не дали бы ему повода пойти накуриться до звездочек перед глазами. — Извиниться. — Поздно уже, ты сказал, что должен был, уже ничего не изменишь, — подходит ближе, чтобы в глаза заглянуть туманные, в них столько непонимания и обиды на самого себя, что ей тошно становиться от того, что препятствием сейчас стоит между ним и девчушкой с каре. — Думаешь, лучше не напоминать ей об этом? — снова сжимает ладонь, опуская взгляд. Покалывание помогает оставаться в неком здравии, помогает, хоть и плохо, но осознавать происходящее, контролировать ситуацию. — Лучше было, не морочить ей голову, — Трущев появляется на кухне, с каким-то пузырьком в руках, ватой и таким взглядом, что хочется под кровать залезть и остаться там до окончания проекта. — Я не хотел, честное слово, а потом она платье это надела, близко слишком подошла, — пальцами на виски давит, старается заглушить не нужные эмоции, слишком поздно понимая бесполезность поступков. — Я сейчас орать на тебя не буду, — открывая пузырек, по запаху смутно напоминающий перекись или что-то около того, Трущев перехватывает искалеченные пальцы друга, — позже все выскажу, когда у тебя в глазах осознание появится.

Анисимов шипит.

Губу закусывая до боли, до маленьких ранок, которые потом долго будут давать о себе знать, напоминая о поступке, который землю из-под ног выбил, заставил задуматься о чувствах, в существование которых верится с огромным трудом. — Терпи. Никто тебя не просил стены калечить, — Назима усмехается, за картиной поодаль наблюдая, ей спокойнее становиться, когда Сережа ситуацию в свои руки берет и бережно исправляет. — Кристина спит уже? — чуть морщась, интересуется, чтобы не молчать только, не думать ни о чем запретном в своей черепной коробке. — Давно уже, ее Софа уложила, уверяя, что тебя в чувство приведем и подготовим к концерту, — Трущев паузу делает, убеждаясь, что друг слушает его, информацию обрабатывает и фиксирует. — Ей переживать за тебя нельзя, Анисимов. Она хрупкая слишком для переживаний твоих, не выдержит и сама сляжет, а ты и рад будешь. — Знаю, мы говорили с ней об этом, — поднимается, кивая в знак благодарности. — Сделай доброе дело… — Не продолжай даже. Сам разберусь, если потребуется. — Уже требуется, — Сережа руку на плечо ему кладет, сжимает не сильно, показывая, что на его стороне находится, играет с ним по одним правилам и добра желает, но Свобода лишь фыркает и уходит, оставляя участников молча переглядываться. Случайно встретив в коридоре Кошелеву, которая, к слову, с чека должна была вернуться в башню два часа назад, Трущев и Джанибекова и подумать не могли, что малышке помощь нужна срочная. На утопающую она похожа не была, щеки красные, губы искусанные, а глаза блестят не от слез, а от удивительного чего-то.

«-Там Максим стоит, поможете его вывести?»

Сережа сразу ряд вопросов стандартных задал, смущая девушку, заставляя подумать о том, о чем, стоя у стены с уставшим до безумия мужчиной, подумать не могла. — Не обидел он тебя? В порядке все? — PLC в глаза заглядывал, изо всех сил старался понять откуда блеск этот появился ненормальный, а потом увидел сбитые костяшки друга и ему крышу снесло. — Кошелева, с тобой точно все хорошо? — за подбородок крепко держит, в карие всматриваясь, выискивая хоть какой-нибудь подвох. — Все нормально. Он просто не понимал, наверное, что это все на самом деле происходит. Девчонка каре поправляет рваными движениями, брюнетку за руку берет, поддержку получая моментально, и просит Трущева, что бы он Максима сам до машины дотащил. Уверяет его, что Анисимов не пил, не курил и не приставал к ней, клянется, что это просто напросто недосып и усталость, которая поборола светловолосого с головой. Сережа верит с трудом, но отпускает Джанибекову с Кристиной на улицу. Если бы не уверенность в казашке, Кошелева стояла бы сейчас у стены, рассказывая в подробностях, как докатилась до того, что сейчас происходит в ее жизни, а он, в роли папочки заботливого, ходил из стороны в сторону иногда рыча на Свободу, пытаясь мозги ему на место вставить. — Спасибо, — шепчет Крис перед уходом, юбку поправляет, оглядываясь, убеждаясь, что сцену их не видел никто, облегченно выдыхает. В башне девушек обеспокоенная Софа встречает, Крис обещает рассказать все, как только выспится и приведет себя в адекватное, работоспособное состояние. Подруги не задумываясь соглашаются, запирая Кошелеву в репетиционной, подальше от лишних глаз и операторов, которые оставаться там естественно не захотели. Уснула девчушка быстро, сил не оставалось даже на мысли, которых, казалось, был нескончаемый поток. Она не слышала, как две брюнетки переговаривались за дверью, рассказывая о произошедшей ситуации, давая обещание приглядывать за малышкой тщательнее. Не слышала, как Анисимов, стоя под дверью около пяти минут, просил прощения за то, что язык за зубами держать не умеет, а потом злой голос Сережи, который матом отправлял друга в кровать, угрожая стукнуть его ближайшим предметом попавшимся под руки. — Не прощу себе, если эти два придурка вылетят отсюда из-за своей глупости, — наблюдая за действиями казашки, которая тщательно укутывала голубоглазого, Серега шею разминал, понимая, что сам устал не меньше. — Все будет хорошо, не накручивай себя, — убедившись, что миссия завершена, Нази мужчину под руку берет и ведет его чай пить, что бы нервишки разбушевавшиеся утихомирить.

Мамочка и Папочка устали быть умными и рассудительными.

— Нормально, что у нас Кошелева в репетиционной закрылась? Она там не повесится? — Никита планшет с наушниками в одну руку перекладывает, футболку поправляя, удивленно на друзей смотрит, понимая вдруг все происходящее по одной улыбке брюнетки и разведенным в разные стороны рукам Трущева.

***

— Кошелева, если ты сейчас же не откроешь дверь — я позову продюсеров! — Майер нервно кулачком в дверь стучит, нетерпеливо с ноги, на ногу переступая около десяти минут подряд. — Она издевается? — шипит на проходящего мимо Олега, который плечами лишь пожимает, не оглядываясь. — Крис-ти-на! — сильнее бьет кулачком о деревянную поверхность, пытаясь привлечь внимание. Девушка глаза открывает медленно, не понимая, почему ее имя так громко кричат где-то за дверью и какого черта ее вообще от кого-то отделяет дверь? Привыкнув спать на открытой для всех площадке, Кошелева сейчас чувствовала себя неестественно, будто совершила какое-то преступление, за которое отвечать сейчас придется. Вскакивает, волосы пытаясь поправить, юбку одергивает, осматриваясь на ходу. Дверь открывает, виновато глаза пряча, не имея ни малейшего понятия, в чем именно она провинилась. — Если бы я не торопилась так сильно, я бы уделила время твоему эгоизму, но мне сейчас не до этого, — Женя не сильно, для профилактики, толкает Кристину плечом, возвращая ее в реальность. — Я вчера тут туфли оставила, не видела? — осматривая комнату, интересуется певица. — Не видела, — морщится, запах духов Жениных вдыхая. — Сколько времени? — Двенадцать уже, ты все на свете проспала, дорогая моя! Ох, ну наконец-то, — широко улыбнувшись, Майер туфли к груди наигранно прижимает, проходит мимо девчонки, по доброму щелкая ее по носу, оставляя шлейф слишком сладкого аромата. — Жень, а где Нази? — хмурит ся, пытаясь фрагменты в голове сопоставить, безуспешно напрягаясь и тратя энергию. — Их минут пять назад увез Марко, она мне, кстати, и сказала разбудить тебя, — артистка улыбается искренне, разглядывая ничего не понимающую малышку. — А Софа? — ладошкой старается непослушное каре приложить, что бы пряди в глаза не лезли, заставляя шатенку смеяться. — На кухне. Пытается Хабиба научить заваривать кофе. Жалкое зрелище, присоединишься? Крис головой мотает, понимая, что сначала нужно в душ попасть, в порядок себя привести, а уж потом только перед камерами светиться. Майер понимающе подмигивает, обещая отвлечь операторов на себя, чтобы девочка успела вещи собрать и добраться до теплой воды. Она идеально ровной походкой проходит мимо нескольких камер, переключая внимание многих на себя, подходит к Родиону начиная нашептывать ему увлеченно на ухо придуманную историю, два оператора моментально переключаются на них, а остальные остаются на кухне с Хабибом и Софой, которая отчаянно пыталась втолковать в голову парня элементарные азы. Кристина незаметно добирается до шкафа, вытаскивая толстовку, джинсы и полотенце, взглядом касается сладко спящего Максима, чуть успокаивается, когда находит его в кровати укутанным и мирно спящим, и пробирается, наконец, в спасительную комнату. В зеркало не смотрится, знает, что результат ее не удовлетворит, а расстраиваться с утра пораньше перед концертом не хотелось. Под теплыми струями, расслабляется окончательно, обещая выдать себя сегодня на сцене полностью, без остатка. Убеждает себя, что чувствует себя в дуэте с Максимом комфортно и работается ей с ним легко. — Я только умыться зашел, не переживай, глаза закрыты, — У Кошелевой мочалка из рук выпала вместе со всей уверенностью и решительностью. Голос Анисимова она из миллиона других вычислит за долю секунды, ей страшно становится, душно, выдыхает слишком рвано, внимание к себе привлекая. — Майер, ты чего? Я не вовремя совсем? — голубоглазый настораживается, запах геля для душа улавливая знакомый, но не Женин. — Ты бы сказала сразу, что напряжение перед концертом снимаешь, я бы попозже зашел, — Свобода усмехается, честно держа глаза закрытыми. — Максим, выйди, пожалуйста, — чуть слышно хрипит Кристина, держась на ногах из последних сил. — Твою мать, — реакция у мужчины моментальная, но странная, он от неожиданности глаза распахивает, в зеркале девичий силуэт улавливает и шумно воздуха побольше набирает. — Пиздец, — отводя глаза, Максим на скорую руку полотенцем чужим вытирает лицо и уходит, громко хлопая дверью. Этот звук у малышки в голове остается и продолжает стучать до невозможности ее доводя, до всхлипа, который сдержать не удается. Она по стенке душевой сползает, лбом в колени утыкаясь, обхватывая их руками и снова громко всхлипывает. — Господи, Крис, прости, это я виновата! — дверь снова распахивается и слышится испуганный голос Софы, которая тараторит слишком быстро. — Я не знала, что Женя уже разбудила тебя, думала она в душе еще, отправила сюда Макса, чтобы вы не пересеклись на кухне. Прости, пожалуйста, я честное слово не знала. Кошелева слезы вытирает, успокоиться под голос подруги старается, но смутно осознает, что ничего не выходит. Зубами в колено впивается, стараясь не подключать, и без того к громким рыданиям, голос. — Ничего, Соф. Нормально, — включает воду похолоднее, отключаясь от происходящего полностью, погружаясь в состояние, из которого ее Максим несколько дней старательно вытаскивал. Проходит около пятнадцати минут, когда всхлипы заменяются размеренным дыханием. Кошелева старается, внушает себе, что он все равно ничего не видел, что ему не обязательно касаться ее на сегодняшнем концерте, что ей вообще контактировать с ним не нужно, но легче не становит ся, потому что, как ни крути, она прекрасно понимает:

Он видел. Он будет касаться. Им нужно контактировать.

— Не молчи, пожалуйста, у меня сейчас сердце разорвется, — шепчет брюнетка, сидевшая на тумбочке рядом с раковиной. — Ты иди, Соф, я приду сейчас, — от холодной воды голос стал совсем хриплый, артистка хотела сказать, что бы Кошелева потеплее сделала, но ее наглым образом прервали. — Скажи Максиму, чтобы в репетиционной ждал меня, хорошо? — Хорошо, — артистке спорить не хотелось, вину нужно было как-то заглаживать, отказывать Крис в этот момент или наставлять ее на путь истинный, было бы ошибкой. София уходит из ванной, аккуратно прикрывая дверь за собой и сразу же натыкаясь взглядом на сидящего на полу Анисимова, положившего голову на колени. Она предполагала, что не сможет он на кухне спокойно сидеть после случившегося, но что бы прямиком под дверью, это ее немного озадачило. Свобода глаза поднимает, вопросительно смотря на брюнетку, улыбается ей, показывая, что она вовсе не виновата в случившемся, просто судьба у Кошелевой такая, в постыдные ситуации связанные с Анисимовым попадать. — Попросила, что бы ты ее в репетиционной ждал, — пальцы заламывает, губу закусывает, думает, что сказать еще нужно что-то, но слова не составляются в предложения. — Угу, — поднимается, на дверь внимательно смотрит, не спешит уходить, прислушивается. Шум воды не утихает, Максиму даже на секунду кажется, что Кристина там утонуть решила, но эти мысли он сразу отгоняет, успокаивая себя тем, что в душевой достаточно проблематично захлебнуться. В репетиционной он от угла к углу ходит, бормоча слова песни, которую они петь сегодня будут. В руках наушники с планшетом теребит, в покое их все оставить не может, на дверь постоянно озираясь. Кошелева в комнате появилась за двадцать минут до официального выхода. Оглядела Анисимова, проверила, точно ли он надел именно то, что она зарисовывала на ватмане, кивнула, забирая из рук мужчины планшет, и чуть слышно предложила ему распеться. — Крис, ты правда распеваться сейчас хочешь? — Максим голову набок склоняет, как Майер несколькими минутами ранее и Кошелеву передергивает. — А что ты предлагаешь? — смело смотрит в голубые глаза, всем видом показывая, что ей совершенно не заметно сходство между этими двумя людьми. — Я думал, что мы поговорим. О вчерашнем и вообще… — Под «вообще» ты подразумеваешь походы к Жене в душевую? — вздергивает подбородок, запрещая себе проявлять любые эмоции. Она за ним внимательно следит, видит, как лицо его меняется, как зрачки расширяются и как руки у него опускаются от бессилия. — Молчи, Анисимов, и играй свою чертову мелодию, — сжимает кулачки от злости, которую выместить некуда. — Подожди, какая мелодия? Ты сначала объясни, почему злишься? Софа объяснила же, что я не причем, это случайно получилось, — Максим руками разводит, не знает, как слова нужные подобрать, чтобы сильнее малышку не вывести. — К Майер тебя тоже Софа водила? — шаг к нему делает, но вовремя останавливается, не будет она с ним контактировать, не хочет, не может больше. — Вы все так зациклились на этом. Что ты, что Трущев. Это было до нашего с тобой дуэта, задолго до того, как мы стали ближе друг другу. Ты сама видела нас тогда, в первый день репетиций, — Оправдываться было глупо, говорить что-то Крис, которая сейчас могла взглядом сжечь кого угодно — еще глупее. — Поверь мне, это не стоит твоих сил и эмоций. — А что тогда стоит? — ладонь в каре запуская, тормоша его, доводя до хаоса в очередной раз, чтобы прическа внутренний мир хозяйки олицетворяла. — Все что угодно, только не Майер и наш ничего не значащий секс, Крис, — ловит ее, руки, на предплечья кладя, и к себе притягивая. — Не упоминай меня, ее и ваш секс в одном предложении — это мерзко! — оттолкнуть его пытается, но одной рукой сделать нечто подобное практически невозможно, планшет на диван летит вместе с наушниками и гордостью Кошелевой, которую она так яро показать хотела. — Ты мне ближе всех вместе взятых Майер в мире, слышишь? — шепчет точно на ухо, что бы до души достучаться, а не до истерички, которая сейчас всем телом управляет. — Тебя обнимать хочется, говорить с тобой и молчать, понимаешь? Это разные вещи, Кошелева. Ты меня понимаешь? — Не понимаю! Кто мне это говорит? Ты? Человек, который собрать себя по частям не может, когда это требуется? Человек, у которого душа разорвана настолько, что с ней не сделать ничего теперь? Ты себя слышишь, Свобода? — Это не ты сейчас говоришь, а гордость и обида, я почти не слушаю, — прижимает сильнее, что бы боль забрать у нее всю, избавить от обиды и злости, а она лишь кулачками его по спине бьет и в грудь периодически тычет. — Тебе бы только в одиночестве оставаться по жизни, не нужен тебе никто! Вид только делаешь, что привыкаешь к кому-то, дружишь, а на самом деле, это все не настоящее, искусственное! И слова твои вчера сказанные — не правда! Ты их сказал, что бы самолюбие свое потешить! Убедился? Действительно не безразличен! Теперь вали куда угодно, чтобы я не видела тебя и голоса твоего не слышала! — Замолчи уже, наконец, ты же не думаешь так на самом деле, — в макушку ее целует, сильнее прижимается, глаза закрывает, чтобы легче было концентрироваться на ее теле, а не на словах, которыми она так нещадно бросается. — Замолчать? Не нравится правду слышать? А ты попробуй заставь меня, — вызов ему бросает, смотря прямо в глаза, знает, что по правилам ее он играть не будет, слишком давно он с такими как Кошелева знаком, что бы в игрушки их играть. — Ты, Анисимов, любить не умеешь, тебе только… Максим подбородок ее не сильно сжимает, взгляд фокусируя на своем лице, а второй рукой за шею притягивая к себе ближе, чтобы между лицами и миллиметра свободного пространства не осталось. Кристина глаза испуганно распахивает, ладошками в грудь ему упирается и губу закусывает от бессилия.

Проиграла.

В своей же игре проиграла, человеку, который даже и не думал играть. Он своим лбом в ее упирается, отпуская подбородок и переводя руку за спину. Дышать нормально одним с ним воздухом становится невозможно, Крис рвано выдыхает, губы его горячим дыханием опаляя и вздрагивает, когда Анисимов талию сильнее сжимает. — Глупая. — Агрессивный. Губ ее касается невесомо, чтобы не спугнуть и не обидеть. Он знает, как легко сделать так, чтобы девушка плавилась в руках, выход искала, но Кошелева не из этих, с ней ему хочется ласковым быть, нежным и аккуратным, что бы девочка не боялась, доверяла мужчине, в чьих руках сейчас так сладко мучается. Малышка жмется к нему сильнее, руками за рубашку хватаясь, чтобы равновесие не потерять и поцелуй не разорвать. Отвечает неумело, но так искренне, что у Свободы язык бы не повернулся осудить ее. Губы у обоих сухие, искусанные, обветренные, но такие желанные, что и думать ни о чем другом не хотелось. — А если я захочу большего? — выдыхает Максим, стараясь не разрывать связь, драгоценность из рук не выпуская и глаз не открывая. — А если я попрошу большего? — носом в шею ему утыкается, поцелуй там невесомый оставляя, только для того, чтобы не останавливался, из объятий её не освобождал. Усмехается, губы ее находя снова, в касания всю заботу вложить старается, всю нежность и любовь, чтобы девочке комфортно было, чтобы как дома себя с ним чувствовала. А Кошелева надышаться не может, как будто отобрать у нее могли что-то родное и ей прощаться срочно нужно, отдавать самое личное. — Ребята, выходим уже, карета подана, — Женя предусмотрительно в комнату не вламывается, аккуратно стучит, внимания особого не привлекая, и не громко доносит до артистов информацию, тут же удаляясь к остальным. — Пожалеешь еще, — Свобода в висок девочку целует, в глаза стараясь не смотреть, боится там разочарование увидеть или обиду какую. — Рано или поздно всем приходится о чем-нибудь жалеть, — шепчет, глаза открывая, старается к свету привыкнуть и функционировать начать нормально, в пространстве ориентируясь.