…узнаём, что же это за приспособления и зачем они нужны;
Драко стоял посреди больничного крыла Хогвартса, не решался сдвинуться с места, потому что потрясение накрыло его лёгкой плёнкой. Оно выражалось даже в физическом недомогании: его немного трясло, лёгкий шум стоял в ушах, кружилась голова, подташнивало и скручивало живот от страха. Сначала всё было не хорошо, но и не плохо, потому что Гермиона была в сознании и говорила с ним, пока он нёс её на руках до больничного крыла, пыталась в своей манере, но не очень убедительно, уговорить его поставить её на землю, оставить в покое и заняться уже наконец-то чем-нибудь другим. Между её нахмуренных бровей даже пролегла морщинка и взгляд был более-менее сфокусированным. Всё было не так плохо и не страшно. Но потом, потом… она резко замолкла. Резко и отчего-то на полуслове. Тишина оказалась оглушающей. Драко побежал со всех ног, уложил её на койку и его оттеснили женщины: мадам Помфри, прибежавшая за ним профессор Макгонагалл, профессор Стебель. А он, Драко, просто стоял в проходе, стоял и смотрел, не шевелясь, не подавая вида, что здесь находится. Только смотрел, как они все вокруг неё суетятся. И через какое-то время (он точно не знал какое именно, потому что ему каждая минута казалась вечностью) все разошлись, успокоившись после заверений мадам Помфри, что всё с Гермионой будет обязательно хорошо, но Драко остался. Мадам Помфри, что так часто залечивала его травмы при падениях после тренировок, та целительница, что спасала детей, да и взрослых, во время той Битвы. Она, конечно, знала его долго, когда-то он был не самым благодарным учеником, но женщина легко опустила свою ладонь на его плечо, тихонько и ободряюще похлопав. — Мистер Малфой, вы так и не изменились со второго курса. Сначала он даже не понял, о чём она говорит. Со второго курса? Тогда, когда Уизлетта писала кровью и носилась с дневником Волдеморта? Ах, да, точно, василиск и парализованная от его взгляда Гермиона. Он вспомнил, как тайком от всех пробирался сюда и смотрел иногда на Грейнджер, конечно, на приличном расстоянии. Да и когда получал травмы, тоже приходил сюда. В то время, кажется, он приходил сюда чаще, чем когда-либо. Но к чему она это всё? — Можете побыть с мисс Грейнджер, если хотите. Не выгонять же мне профессора силой. — Так что с ней? Мадам Помфри мягко улыбнулась: — У мисс Грейнджер ангина и… — целительница бегло окинула взглядом девушку, — истощение. Не хочу спешить с выводами, возможно, мисс Грейнджер плохо себя чувствовала продолжительное время, но потеря сознания обусловлена не столько жаром, сколько её недоеданием. Профессор Малфой, вы не замечали за ней чего-то настораживающего? — Вроде бы, нет. Крыло пустовало и, кроме их троих, здесь никого не было. — Хорошо. Что ж, когда вы будете покидать больничное крыло, предупредите меня. Он ей кивнул и тихо поблагодарил. Драко осторожно сел на край кровати и, не прикасаясь ни к чему, сидел молча, смотрел на покрасневшее, покрытое потом, нахмуренное и напряжённое лицо. Губы Гермиона закусывала во сне, сжимая их с силой. Он понимал, что ей снился кошмар, а, возможно, воспоминание, но не решался прервать это, прикоснуться к ней, как-то помочь. Ему тоже снятся тяжёлые сны, но, Драко сглотнул и отвёл взгляд в сторону, об этом никто не знает. Он почему-то был уверен, что нарушал её границы, залезал в глубоко личное, и, если бы Гермиона оказалась на его месте, он знал, она бы ушла сразу же. Но хотел бы Драко, находясь на её месте, чтобы девушка уходила? Нет. Поэтому он снова посмотрел на неё, лежащую на кровати, не ворочающуюся, только сжимающую в кулаках белоснежный пододеяльник и кусающую губу так, что в уголках появилась капелька крови. Поэтому и пересел к ней на кровать, положил ладони на её худые плечи и прошептал: «Всё хорошо, это только сон, Гермиона. Я рядом». Этого хватило, чтобы она расслабилась, а потом и приоткрыла губы. Драко достал кипенно-белый платок из кармана и вытер кровь с её губ.***
Гермиона проснулась ранним утром, открыв глаза, и не сразу поняла, где находится. На соседней кровати, полностью одетый, лежал на боку Малфой, положив под голову ладони. Оглянувшись, Гермиона поняла, что находится в больничном крыле. — Драко? — позвала она, с удивлением ощутив, что горло не болело. Он поморщился, перевернулся на спину и протёр глаза руками. — Да? — рассеяно спросил он, так и не открыв глаза, зато сильно зевнув. — Где мои вещи? — Гермиона похлопала себя по голым рукам, на ней была только белая ночная рубашка. — Одежда? — Э-э, ну-у… — А что с тобой случилось? — она тяжело вздохнула. — Ты тоже простудился? Он покачал головой, наконец, поднявшись с кровати. — Со мной всё в порядке, — он легко улыбнулся. — Просто решил, что с тобой можно переночевать здесь, если вдруг что-то… — Малфой! Ты знаешь, какие слухи расползутся?! — Ну и пусть, — безразлично произнёс Драко, беспечно пожав плечами. — Они не так уж и далеки от правды, потому что я… — Ты? — Гермиона нахмурилась. Драко усмехнулся, но промолчал, вместо этого спросив: — Как ты себя чувствуешь? Она посмотрела в его глаза с явным осуждением и, прижав к груди край одеяла, нахмурилась. — Я в порядке, спасибо за твою обеспокоенность моим самочувствием. — Не за что. — Драко провёл по своему лицу пальцами и брезгливо поморщился, произнося: — Я тогда пойду. Не выдумывай ничего, всё будет хорошо, — он растрепал её волосы, проходя мимо, Гермиона отвернулась от него, наклонив голову в сторону. Он стал считать её своей собачкой, что ли? Она ему вслух ничего не сказала, только хмыкнула, улёгшись под одеяло с головой обратно. Только в груди после этого стало очень тяжело.***
Гермиона собрала вещи, как только получила письмо из Министерства. Правда, она потеряла наушники от плеера и нигде не могла их найти, поэтому, выйдя во двор Хогвартса, она шагала по траве и искала их. — Мисс Грейнджер, — из-за голоса Малфоя за её спиной девушка невольно вздрогнула, — что вы опять делаете в мокрой траве? Вы же ещё болеете. — Я ищу свои наушники, — она резко развернулась к нему лицом и чуть не вмазалась в его грудь. — Наушники? — переспросил Драко, сделав шаг от неё назад, на что Гермиона тяжело вздохнула, опустив плечи. — Это маггловское изобретение, предназначенное… Драко её перебил, подняв руку вверх в повелительном жесте: — Я понял, не продолжай. — Он окинул траву взглядом и, усмехнувшись, произнёс: — Акцио наушники. Но ничего не произошло. — Ты думаешь, я не пробовала? — Гермиона скрестила руки на груди. Драко ничего ей не ответил, но упрямее, требовательнее и громче произнёс: — Акцио наушники! — Издеваешься? — Гермиона поморщилась, но, подняв взгляд на Малфоя, увидела в его руке её белые наушники, правда, немного мокрые и испачканные. Он, довольно улыбаясь, протянул их владелице. — Спасибо, — девушка густо покраснела и отвела взгляд, забрав свою вещь. — А для чего они тебе нужны? — Так ты не знаешь? — она вздохнула. — В них я слушаю музыку, при этом не беспокоя окружающих, — она взмахнула палочкой, очистила и высушила наушники, потом, достав плеер из кармана джинс, подключила их, подошла к Драко совсем близко, встала на цыпочки и вставила их в его уши, включив первую попавшуюся песню. — Вот так. На его лице читалось удивление, он сначала посмотрел направо, потом налево, после опустил взгляд на неё. — Я… не слышу свой голос. Гермиона привстала на цыпочки, положив руки ему на предплечья, и, дотянувшись до его щеки, поцеловала его быстро, слегка коснувшись губами гладко выбритой щеки. — Я тебе благодарна, — тихо произнесла она, зная, что он её не слышит. — Спасибо, Драко.***
Вечером, лёжа на кровати, Драко смотрел в потолок и тихо пел слова песни, которую услышал сегодня. — Когда ты грустишь, и никто не знает об этом, я пошлю тебе чёрные розы, — он с трудом выдохнул, будто его ударили под дых, выбивая весь воздух. — Когда в твоём сердце мрак и холод, я пошлю тебе чёрные розы. Сова от Астории пришла час назад, но Драко думал вовсе не о письме невесты, в котором она писала, что скучает по нему и завтра поедет вместе с его матерью на примерку свадебного платья. Нет, он шептал слова, засевшие глубоко и не оставляющие ему выбора. — Далеко-далеко мы дожидаемся друг друга. Я всё ещё остаюсь на этой дороге в никуда, — Малфой перевернулся на бок и смотрел невидящим взглядом на камин. — Поцелуй своё отражение вместо меня, заколи черную розу в своих волосах. Гермиона поцеловала его в щёку так, что это короткий поцелуй затмевал всё, что было между ними до этого. По его коже ходуном пробегали мурашки. Он знал, что ждать нельзя. Если Астория знает о том, что случилось с Гермионой вчера и что он провёл с ней ночь в больничном крыле, но ничего не говорит об этом, не показывает вида, пропускает мимо ушей слухи или просто-напросто им не верит? Драко хотел перестать быть трусом. Драко очень этого хотел. — Не теряй свою веру. Раздели ещё одну ночь со мной. Он поднялся и на нетвёрдых ногах подошёл к письменному столу, чтобы написать Астории короткую записку и отправить её сейчас же: «Я буду у вас дома завтра утром. Никуда не уходи. Нам нужно поговорить». И Драко знал, что это был конец для их отношений с Асторией. Он верил, что им не быть никогда друзьями после этого, потому что Астория воспримет всё как предательство, а Драко не имеет право оправдываться перед ней. Нет, он должен сказать ей всё честно и открыто, как есть, не скрывая ничего. Астория имеет право услышать горькую правду, чтобы потом знать, что она ни в чём не виновата, что дело не в ней. Драко был обязан сказать ей, что его отказ должен был прозвучать гораздо раньше, ещё когда Астория призналась ему в своих чувствах. Он не имел права их принимать. Не. Имел. Права. И не так важно, что Гермиона могла закрыть глаза на то, что было за эти дни между ними, на, возможно, вспыхнувшие чувства. Она могла выйти замуж за Рона и забыть о нём. Драко не планировал бороться, просто непонятно на что надеялся. А ещё он знал, что Грейнджер не глупая и когда-нибудь догадается, когда-нибудь докопается до правды и не сможет быть с Уизли. Но почему-то самым главным для Драко, которого до сих пор не отпускала минувшая война, было то, что женившись на Астории, он был бы нечестен с собой, предал бы себя снова, как когда-то сделал это ради спасения семьи, из-за страха перед Волдемортом. Был ли у него тогда выбор? Сейчас это было не важно, потому что в данный момент он есть, и Драко им воспользуется.…горим и падаем, падаем и горим;
С каждым глухим ударом сердца становилось тяжелее дышать. Драко воспользовался каминной сетью, чтобы попасть в дом семьи Гринграсс. Оказавшись в гостиной особняка, Драко не шелохнулся, встретившись взглядом с Асторией, ждавшей его. — Здравствуй, — спокойно произнесла она. Девушка была одета в лёгкое домашнее платье, на её плечи была накинута молочная шаль, в ушах светились жемчужные серьги, а в глазах, Драко даже не знал, как описать то, что увидел, дрожали слёзы, то ли понимания, то ли недоверия, то ли радости. Эмоции на её лице смешались, видимо, как и мысли, и догадки, и сплетни, причём всё это было закрыто доверием и любовью к нему. Такими всепоглощающими, яркими, такой преданностью, непонятно откуда взявшейся. Малфой ощутил себя подонком и еле выговорил: — Здравствуй. Они так и стояли какое-то время напротив друг друга, в нескольких метрах. Она не пыталась к нему подойти, Драко не желал делать шаг в её сторону. Двинется — решимость пропадёт, будто её и не было. — Я хотел… — Я не верю… Они произнесли это одновременно, но замолкли, услышав голоса друг друга. — Ты первый, — Астория смяла концы своей шали и опустила взгляд. — Хорошо, — он вздохнул. — Я хотел бы разорвать нашу помолвку. Она вздрогнула, хотя не отшатнулась, не заплакала, даже ничего не произнесла, лишь мягко и молча, покорно кивнула. — Я всё возмещу, — произнёс Драко холодно, формально, продолжил говорить о том, что она может не возвращать подарки, всё, что принадлежало её семье, сегодня же привезут из Мэнора… Он говорил долго, а она слушала, смотрела прямо на него, не шевелясь. — Могу я узнать причину? — спросила Астория, как только Драко замолчал. — Да, — Малфой сжал пальцы в кулаки. — Астория, дело не в тебе, а во мне: я любил и люблю другую. Она кивнула, но тут же задала другой вопрос: — Это мисс Грейнджер? Я не верила слухам, но… — Это не слухи, Астория. Это она. — Потом, помедлив, ощущая во рту привкус горечи и страха, вдруг произнёс свою полуправду-полуложь: — Я люблю тебя, как близкого мне человека. Я виноват перед тобой. Но мне было необходимо отказать тебе в самом начале, когда ты только призналась мне в своих чувствах, но тогда я думал, что всё, что я испытывал к Гермионе, было подростковой влюблённостью, которая скоро пройдёт. Я не смею надеяться на большее, но надеюсь, что ты не возненавидишь меня. — Ничего обещать не могу. — А я не смею умолять тебя о прощении. И он ушёл, а она осталась. Оставались родители и Гермиона. Если с родителями будет непросто, то с Гермионой будет не менее сложно, чем вслепую найти выход из лабиринта.***
Он горел. Он горел в адском огне. Он горел при жизни, изнутри. Горел, вернувшись домой, стоя в кабинете с отцом и произнося то, что в жизни никогда, никогда бы не сказал, даже подумать об этом ему было бы страшно, но тут, тут от этой, этой… из-за себя, из-за собственных чувств, которым так долго не давал воли, говорил правду. — Я разорвал помолвку с Асторией, — слова обжигали огнём горло. Отец, сидевший за столом, поднял на него взгляд, наполненный таким чудовищным холодом, пробирающим до костей, что Драко ощутил первобытную дрожь в теле, которую, пожалуй, не ощущал с той Битвы. — Что ты сделал? — голос Люциуса был бесчувственным. — Я разорвал помолвку… — Почему? — Нарцисса, сидевшая в кресле возле камина, поднялась со своего места и подошла к мужу, положив ему на плечо свою ладонь, предупреждающе сжимая. — Я её не люблю. — Это не причина, — поморщился Люциус, схватив трость. Огонь только сильнее разгорался внутри Драко. — Возвращайся к Гринграссам, моли о прощении, верни её! — закричал Люциус, поднимаясь со своего кресла и толкая его в плечо тростью. — Нет, — твёрдо возразил Драко, — я не буду этого делать. Отец был в бешенстве. Он размахнулся и со всей силы ударил сына по лицу тростью. — Ты… — Люциус прищурился, — если это та грязнокровная девка, — он яростно ударил кулаком о столешницу, сощурившись. — Если ты так и выйдешь отсюда, не изменив своё решение, у меня больше не будет сына. — Люциус, что ты говоришь? — Нарцисса схватила его за плечи. — Ты же будешь об этом жалеть. Не надо, дорогой! — Пусть, мама, — Драко стёр кровь, сочащуюся с подбородка, ладонью. — Но, отец, я никогда этого не забуду и никогда к тебе не вернусь. Драко ушёл из кабинета отца, услышав, как тот взревел во весь голос, как дикое раненное животное. Он быстро раздал свои последние поручения домовым эльфам и покинул Мэнор, кажется, навсегда.***
На улице холодно. Промозглый ветер задувал за шиворот, но Драко ничего не чувствовал, кроме огня, прожигающего его изнутри. Он проходил мимо ювелирного магазина, но остановился, возле витрины, замечая на чёрном бархате объятую, словно пламенем, стрекозу из золота, янтаря, рубинов и хризолитов. Он не вглядывался, просто шёл по улице, но это какое-то чутьё, то ли малфоевское, то ли истинно мужское — замечать и забирать то, что тебе необходимо, прямо сейчас — подтолкнуло его зайти в магазин и купить эту странную брошь, напоминающую ему Гермиону. Лондон сырой, туманный и неприветливый. Маггловская одежда удобная, но непривычная. А Поттер, стоящий перед Министерством, раздражающий и угрюмый. — Скажи, где живёт Гермиона. Ни заучка, ни мымра, ни грязнокровка, ни даже снисходительное Грейнджер. Гарри, что не привык к такому обращению Малфоя, нахмурился и поджал губы. — Зачем тебе? — Это личное. Это и, правда, было таким: личным, только между ними. Поттер ещё, видимо, не знал ни о разрыве помолвки с Асторией, ни об изменах Рона, зато слышал слухи, что расползались по волшебной Британии быстро, как и следовало ожидать, ведь касались одних из самых обсуждаемых членов английского магического общества. Слышал он и о поцелуе Гермионы и Драко, что был замечен учениками, и о словах Малфоя, подслушанных ими же, и о том, что его подруга и старый школьный враг ночевали вместе в больничном крыле, чуть ли не в одной постели спали в обнимку. Он слышал, но не верил, как не верили все, кто знал Гермиону достаточно хорошо. Но вот слова, это выражение лица Малфоя, тяжёлый и пронзительный взгляд… Гарри же не был дураком, правда? Он и от Рона слышал: «Гермиона мне кольцо вернула с таким выражением лица, будто за ней толпа поклонников бегает!». Пусть его и коробило, даже очень, но Гарри понимал, что уже давно потерял право залезать в отношения его друзей. Гарри очень хотелось вмазать Рону последние несколько лет, но это было личным, это были конкретно претензии Гарри к другу, потому что, на самом деле, он всё знал, но не мог ничего самостоятельно исправить, не мог разрушить жизнь Гермионы, у него не хватало на это, как бы это ни было парадоксально, храбрости. Малфою нужен адрес? Он даст ему то, что тот хочет, потому что Рона надо проучить и поставить на место. — Ладно, только не говори ей, кто сказал адрес. Драко поймал такси, ехал долго, вглядывался в улицы, блестящие от недавно прошедшего дождя. В висках лихорадочно пульсировала кровь и его тошнило. Надо было бы оставить этот разговор с Гермионой на завтра, но Драко не хотел, потому что понимал: если не сейчас, то никогда. Он не знал, был ли этот день самым худшим или самым лучшим в его жизни, но точно самым долгим и бесконечно длинным, наполненным тяжёлыми разговорами, сборами вещей, каким-то ноющим предчувствием: обязательно что-то пойдёт не так. Но он не хотел Гермиону забрать себе прямо сейчас, она же не вещь. И не хотел её завоёвывать, будто неприступную крепость. Пусть сама всё решит, пусть сама… Он только скажет ей важные слова, признается во всём и попросит не принимать поспешных решений, основанных на старых обидах, на прошлом, которое Драко был не в силах изменить. Но он раскаивался во всём и знал, знал, знал, что и она, Гермиона, влюблена в него. Если бы не была влюблена, не целовала бы его так, не смотрела бы на него так: сильно, нежно, жадно. Тот первый и неожиданный для неё поцелуй был настоящим, их первый поцелуй, который изменил его жизнь, изменил их жизни. Они приехали в восточный район Лондона, где были многоквартирные дома-высотки и жили магглы. Драко и не подозревал, что Гермионе нравится подобное, он думал, что она жила бы в месте менее многолюдном и более уютном. Он озадаченным взглядом окинул очереди многоэтажек, выискивая нужный номер дома. Такси не пропускали через шлагбаум. Он нашёл нужный дом и набрал на домофоне номер квартиры. Ему ответил еле сдерживающий радость голос Гермионы: — Кто там? — Драко Малфой. Неловкая пауза продлилась не больше пяти секунд, за которой последовал писк, означавший, что дверь открылась. Откуда об этом Драко знал? О, у Блейза Забини была девушка, которая жила в подобном доме, и они несколько месяцев назад пригласили Малфоя к себе, поэтому Драко более-менее ориентировался. В подъезде стоял консьерж на первом этаже и лифт, которым воспользовался Малфой, предварительно узнав, на каком этаже квартира мисс Грейнджер. — Десятый, — произнёс вслух Драко, когда закрылись двери. В двух рядах кнопочек от минус трёх до тридцати двух он нашёл нужное число. Возле лифта на своём этаже его уже ожидала Гермиона. — Драко, — она прищурилась, — мы, конечно, однокурсники и знакомые, но я тебе не говорила свой адрес. Откуда ты знаешь, где я живу? — Ну, я же Малфой, — он подошёл к Гермионе почти вплотную. — Как ты себя чувствуешь? Девушка покачала головой: — Нет, это как ты себя чувствуешь? — она осмотрела его с головы до пят. — У тебя кровь на воротнике рубашки и рана от щеки и до подбородка. Что случилось? Почему ты не в Хогвартсе? — Я бросил Асторию, — выпалил он. — Что? Подожди, пожалуйста, — Гермиона нахмурилась, отступая к своей квартире. — Пойдём ко мне, я обработаю рану, а потом ты мне всё расскажешь. — Как скажешь, — и он последовал за ней. В прихожей Гермионы были белые стены и деревянный пол. Пахло хвоей, которая смешивалась с запахом только что сваренного кофе. Он снял чёрный плащ и повесил его на стальной крючок рядом с бежевым плащом Гермионы. Разулся, оставив свою обувь рядом с чёрными лодочками и кедами, забрызганными дождевыми каплями. Обулся в тапочки, которые бросила ему девушка. В её квартире было много света и тепла. — Проходи в гостиную и садись на диван, пока я схожу за аптечкой. Драко нерешительно вошёл внутрь, огляделся: стены и здесь были белыми, на полу лежал мягкий ковёр, диван и кресла, стоящие возле плетёного столика со стеклянной столешницей, были выдержанного коньячного цвета. На них лежали подушки и два клетчатых пледа. На полках, которые расположились вдоль двух стен от пола до потолка, стояли книги, нет, много книг в несколько рядов. Многие не умещались, поэтому аккуратными стопками лежали на полу, столе и даже на креслах. За его спиной в двух буфетах-близнецах стояли фарфоровые сервизы и статуэтки. Гермиона, вероятно, их коллекционировала. А ещё в гостиной были живые цветы. Пространство было так загружено вещами, что свободного места было довольно мало, хотя и был небольшой беспорядок, однако он выглядел творческим, поэтому комната казалась Драко живой и уютной. — Прости за ожидание, — произнесла Гермиона, войдя в комнату. — Долго не могла найти аптечку. — Ничего страшного. Она села с ним рядом на диван, поставив небольшую плетённую коробку на стол, и сначала прочистила рану. Драко не шевелился, только смотрел на её лицо, а потом переводил взгляд на кончики пальцев девушки. — Ты красивая, — прошептал он, когда Гермиона прикоснулась к его ране антисептиком. — А ты знал, что есть такая у мужчин особенность: если за мужчиной ухаживает женщина, то он может начать испытывать к ней нечто большее, чем просто симпатию? — она улыбнулась и взяла палочку в руки, чтобы очистить его рубашку от засохшей крови. — Например, во время Второй Мировой войны многие солдаты влюблялись в медсестёр, которые за ними ухаживали в госпиталях. Есть много прекрасных романов, написанных об этом. — Интересно, но ты это к чему? — Драко посмотрел в её глаза. Она была к нему так близко, что он ощущал тепло её тела. — К тому, что любая девушка, ухаживающая за мужчиной, в его глазах выглядит красавицей и чуть ли не ангелом, спустившимся с небес, — Гермиона сложила всё в аптечку. — Раньше я не была красивой, а если и была, то только не для тебя. Он ничего ей не ответил, но очень хотел. Понимал: если сорвётся и начнёт возражать, только всё больше испортит. — Так почему вы с Асторией разорвали помолвку? — Потому что… — Драко замер, ощущая, как огонь вновь начал разгораться в грудине, — …я её не любил как женщину. — А она тебя? — Любит, — он шумно втянул в лёгкие воздух. Щёки Гермионы заалели, и Драко почему-то понимал, что вовсе не из-за стеснения, а из-за праведного гнева на него, на Рона, потому что поставила себя на место Астории. И вся тягучая безысходность ситуации, в которой они оказались, вылилась в один миг на его голову. — И я люблю её как близкого мне человека, как друга, как того, кто смог помочь мне вылезти из того дерьма, в котором… — Хватит, — раздражённо произнесла она, отстранившись от Драко, передёрнув плечами. Её взгляд был таким пронизывающим и осуждающим. — Перестань! Ничего не хочу слышать! Её задело глубоко. — Ты не спросила, кого я люблю как женщину, с кем хочу прожить всю жизнь. — Не трудно догадаться, — Гермиона поднялась с дивана, подошла к книжным полкам, отвернувшись от Драко, а когда повернулась к нему, то сжимала с силой в одной руке палочку. — Если это я, тебе здесь нечего делать. — Это ты, — он стиснул с силой зубы и нахмурился, встретившись с её испепеляющим взглядом. Он падал, падал, падал, летел камнем вниз, потому что она его только что собственноручно столкнула в пропасть, что была между ними. — Я тебе не верю, — Гермиона усмехнулась, а её слова хлестали его по щекам. — Ты решил поиздеваться надо мной. Как нелепо! — Тебе так трудно допустить мысль о том, что я могу любить тебя? Она задрожала и обхватила себе руками, пытаясь унять эту дрожь. От чего она была? Кажется, Драко догадывался. — Клянусь, я не лгу, но и принуждать тебя ни к чему не собираюсь. — Ещё бы ты собирался, — оскалилась, глядя на него сверху вниз. — Я недавно осознал, что любил тебя долгие годы, сам опасаясь этих чувств, потому что они были для меня под запретом. Во мне всё моё детство взращивали ненависть к таким, как… к магглорождённым. — Это тебя не оправдывает. — Да, точно, не оправдывает меня, абсолютно не оправдывает, — Драко встал, и тут же Гермиона подняла палочку, указывая ею в его грудь. — Я не буду тебя «завоёвывать», мне это не нужно. Я уже знаю, что ты испытываешь ко мне. — Я люблю Рона. — Да, как и я Асторию. — Нет, я, правда, люблю Рона и хочу быть с ним, — с нажимом произнесла она. Драко не понимал, то ли себе она внушает эти слова, то ли его пытается переубедить. — Хорошо, ты любишь Рона, — он скривился, произнося его имя, — но любит ли он тебя? — Любит, — по её щекам покатились слёзы. — У нас свадьба через месяц. Пожалуйста, не надо… — Так ты слышала? — он опустил голову. — Что ж, я говорю это для того, чтобы ты была счастлива. Он изменяет тебе. Я видел. — Это неправда, ты лжёшь. — Забини и Нотт всё подтвердят. — Так я и поверила твоим друзьям-слизеринцам, — они замолчали и сверлили друг друга взглядами. — Уходи. — Уверен, кто-то ещё видел его с Ханной Аббот. Такие отношения трудно скрыть. — Уходи. — Ты же его бросила! — Драко закричал на неё. — Ты вернула ему кольцо! А что, Уизел прибежал к тебе с извинениями? Нет? Говоришь, свадьба через месяц? А где же кольцо, Гермиона? Она не выдержала, не смогла больше слушать его: — Силенцио. Малфой онемел, ну и что? То, что он находился к ней так близко, был в её квартире и говорил до этого всего, конечно, ничегошеньки не изменило. В словах Драко была правда, которая ужасала Гермиону, но вслух она ничего не произнесла. Она всё понимала, но ей было трудно признаться даже самой себе, что любви между ними с Роном нет. Есть привязанность, старая дружба и болезненная и ненужная любовь с её стороны. Раньше они были так близки, теперь словно разбросаны и сломлены. Гермиона смотрела, как Малфой выводит палочкой слова, что не может произнести, но написать их он способен. «Я подожду столько, сколько будет нужно. Но знай, что в любой момент ты можешь написать мне, связаться со мной, и я приду. Я не буду ничего доказывать. Я не хочу бороться с тенью твоей первой любви. Когда решишься, сделай шаг, а я тебя поймаю.» В дверь позвонили. Гермиона вглядывалась в светящиеся буквы, поэтому далеко не сразу осознала, что кто-то стучал в дверь. Кто-то? Гермиона поднялась с пола. Это же мог быть кто угодно из её друзей. Они же так давно не виделись. Что же делать с Малфоем? Девушка поднялась, быстро подошла к Малфою, взяла его за руку и завела в свою спальню, при этом кинула ему плащ и заперла дверь, махнув палочкой. Если его здесь увидят, то её репутации, определённо, настанет конец. — Иду! Гермиона быстро распахнула дверь и первое, что увидела, это букет лиловых лилий и бутылку вина в руках Рона. — Привет, дорогая. Она совсем не обрадовалась, наоборот, искоса посмотрела на дверь спальни, где был немой Драко, который наверняка всё слышал. — П-привет, Рон. Он широко улыбнулся. — Может, впустишь меня? — Да-да, конечно, — она отступила назад и замерла, когда опустила взгляд на пол и увидела туфли Драко. Рон отдал ей и цветы, и бутылку вина, расстегнул своё пальто, под которым скрывалась аврорская мантия, укороченная с помощью заклинания, чтобы не выглядывала из-под пальто. До неё медленно дошло, что Рон бежал к ней с работы, не зайдя домой, наскоро, видимо, заглянул в магазин и цветочную лавку. По телу пробежали мурашки. Было, правда, страшно, что он заметит, когда будет разуваться. — Знаешь, — тихо произнесла она, оглядывая его с головы до пят, — мне всё ещё нехорошо. Я еле на ногах держусь. Рон кивнул. — Хорошо, тогда иди в постель, а я всё… — он посмотрел на пол, когда ставил туфли на место, — …сам сделаю. Мужские туфли? — Ах, это… — Гермиона прикусила губу и еле вывернулась, — …папы. Рон скривился, а из спальни послушался грохот, почти не заглушённый дверью. — Кто там? — он прищурился и прошёл к двери. Гермиона, попятившись за ним, схватила его за руку. — Живоглот. За дверью в подтверждение слов Гермионы послышалось недовольное кошачье рычание. Снова что-то упало и стали слышны быстрые, человеческие, мать твою, малфоевские шаги. Драко открыл дверь резко и навалился на Рона, не готового к подобному. На Драко со спины набросился Живоглот, впиваясь своими когтями в его плечи и грозно мяуча. Мужчины упали на пол коридора, причём Рон хорошо так приложился головой о косяк кухонной двери. — Блядь, — еле выговорил Уизли, прижимая к голове руку. — Какого хрена? Гермиона бросила букет на пол и поставила бутылку вина на полку, чтобы снять Живоглота со спины Малфоя. Драко молчал, что было вовсе неудивительно, но, кажется, слезать с Рона не собирался. По крайней мере, тянул с этим опасно долго. Драко навалился на Уизли и, опершись о его плечи, привстал. Их взгляды скрестились. До Рона, наконец-то, дошло. В этот момент Живоглот, который не сидел ни секунды в руках Гермионы спокойно, неожиданно и больно прокусил хозяйке кожу руки, поэтому она его выпустила из рук. Кот, подняв распушённый хвост, прыгнул прямо на лицо, всё ещё лежавшего на полу Рона, припечатав его к паркетной доске и выпустив когти ему в кожу. Надо заметить, что у Рона с Живоглотом были далёкие от идеала отношения. Они взаимно ненавидели друг друга ещё с третьего курса, поэтому кот, только учуяв дух присутствия Рональда Уизли в доме своей хозяйки, начинал сходить с ума. Ну, а Малфой просто первым попался под лапы самого верного защитника Грейнджер. Забористая матерщина Рона сопровождалась завыванием Живоглота. Воспользовавшись моментом, Гермиона потянула Драко, наблюдавшего за двумя рыжими мужчинами Грейнджер, за собой. — Уходи быстрее. Она выставила его за дверь разутым, бросив туфли и изодранный Живоглотом плащ, коим Драко защищался от пушистого хищника в спальне, прямо в руки Малфоя, захлопнув за собой тяжёлую металлическую дверь. Оставалось самое сложное — объяснить всё Рону, но, скорее всего, он не захочет её слушать. И это было самым страшным. — Гермиона! — закричал Рон, отдирая от себя Живоглота и с трудом выпуская его из рук на кухню, которую закрывает дверью, тяжело дыша. — Отойди от двери. Что я сказал тебе? — Я не пущу тебя. Сначала выслушай меня. Это не то, о чём ты подумал. — О чём же я подумал, милая? — Рон опустил на плечи Гермионы ладони. — Я прекрасно знаю, что ничего между вами не было, но мне нужно проучить этого подонка. Мне это необходимо, понимаешь? — Я просто обработала его рану, испугалась, когда ты пришёл, и… и… Мы... подружились... Я его не... люблю. Рон прижал Гермиону к себе, крепко обняв и нежно погладил по голове. — Всё хорошо. Дыши, любимая. Не забывай, что нужно дышать. Ты спрятала его, чтобы я не устроил с ним дуэль и не переломал ему кости. Ты правильно сделала. Ты умница, умница. Всё хорошо. Успокойся. Всё хорошо. Я тебя понял. Я больше не буду так кричать. Тише, тише.***
Спустя месяц
Это утро. Этот день, вечер и ночь. Обязаны быть счастливыми. Гермиона проснулась ранним утром в доме родителей. Было холодно, хоть наступил и июнь, все ещё спали. Только она бродила по коридору, заглядывала в комнаты, прикасалась к мебели и стенам, прощаясь с домом, в котором родилась. Здесь она больше не будет жить и станет гостьей. Они проплакали с мамой вечером, обнявшись на диване. Отец только сидел рядом на кресле, гладил по шерсти Живоглота, который теперь будет жить с её родителями, и не влезал в тихий разговор своих девочек. — Ты уверена? — спрашивала мама. Гермиона качала головой. — Нет, — потом осекалась, отводила взгляд и чётко произносила: — да. Она свою жизнь без Рона представить не могла — это точно. Только вот ей было холодно с ним, страшно и тревожно без него, а ещё, глядя на него, она вспоминала о войне, смертях, горе. И кошмары никуда не уходили, пусть они и спали в одной постели, прижавшись к друг другу. Каждую ночь, после того вечера и тяжёлого разговора с Роном, после которого её жених решил переехать к Гермионе, кошмары с удвоенной силой преследовали девушку. Пусть они и не занимались любовью. И дальше поцелуев ничего не было, Гермиона вскакивала каждую ночь на постели, дрожа всем телом и не имея возможности вздохнуть, она хваталась за шею руками, в надежде вернуть себе возможность дышать. Засыпала она только благодаря снотворным, закрывая глаза на то, что всё становилось хуже и людей, окружающих её, ей видеть вовсе не хотелось. Гермиона желала закрыться в квартире, сесть в угол комнаты спиной к двери и просто надсадно плакать. Она была сильной. Она была смелой. Она со всем справится. И всё же приближение свадебного дня состояние Гермионы не улучшало. К бессоннице прибавился лёгкий тремор, нервозность, слабость, бессилие и опустошение. Гермиона заедала все симптомы лекарствами, а когда шла из Министерства к метро, вдруг увидела Рона. С девушкой. За неделю до. Она не могла представить своей жизни без него. Ей было так страшно, что она его потеряет, останется в одиночестве, а её жизнь станет такой бесцветной. Только вот бесцветной она была и с Роном. Гермиона оправдывала его, винила себя. Это был порочный круг из обиды, боли, гнева, стыда за собственные поцелуи с Драко, сожаления, вины. Порочный круг, который повторялся адское количество раз за эту неделю. Но она терпела. Ничего не показывала. Ни словом не обмолвилась. Только жаль, что Драко был прав. Жаль, что она ему рот заткнула заклинанием. Жаль, что назвала лжецом. Ей было стыдно. Из газет она узнала, что Малфой уехал во Францию и оставил место преподавателя. Газеты всё ещё перемывали ему кости из-за разрыва помолвки. И Астории. Тут всплыли и слухи о них, и истории о его бывшей, бывших, приписанных. Это было ужасно. Состояние от этого вовсе не улучшалось. Ранним утром, взяв в руки одну из немногих колдографий, что хранились у родителей, Гермиона разглядела Драко, который стоял в шагах десяти от неё. Это был седьмой курс, послевоенный, когда отношение к ним поменялось. Они получили дипломы. И она заметила, что Малфой смотрел в её сторону, когда их с Роном и Гарри фотографировали в последний раз в школьных мантиях. Они были счастливы. Все были счастливы. А сейчас… Гермиона вздрогнула, услышав лёгкие шаги за своей спиной. Сегодня в её родительском доме ночевала и Полумна, но она — тонкая, воздушная, мягкая, отстранённая — ни о чём Гермиону не спрашивала. Только распевала мелодию на свой манер, совсем тихонько, еле слышно. Ничего особенного. Луна была такой всегда. Только мелодия была знакомой. Неужели её подруга обо всём догадывалась? Но… откуда? А вдруг нет? — Пойдём, — подошедшая к ней сзади Полумна, взяла в свою еле теплую ладонь ледяную руку Гермионы, переплетая пальцы, — я расчешу твои волосы, умою твоё лицо. Они поднялись, Луна привела в порядок Гермиону, всё распевая песню. — Ты не можешь перестать? — попросила она, когда Лавгуд перевязывала её волосы полупрозрачной тонкой лентой и украшая россыпью нежных перламутровых жемчужин. — Да, но разве мелодия тебя волнует? — Луна погладила плечо Гермионы. — Не волнует, — солгала она, ощущая, как сердце бешено забилось в груди, как только Полумна снова продолжила, но уже напевая слова, не только мотив. — Откуда ты знаешь? — не выдержала, а голос предательски дрогнул. — Драко всё рассказал, — она вздохнула. — Он приезжал ко мне и попросил передать тебе это, — Луна достала из своего кармана бархатный мешочек с гербом семьи Малфой и вручила его Гермионе. — Только осторожно, это порт-ключ. Гермиона ослабила завязки бархатного мешочка и вынула брошь: золотая, тонкая стрекоза, украшенная драгоценными камнями — кроваво-красные рубины находились в центре, её крылышки выполнены из янтаря, а их кончики из светло-зелёных хризолитов — усики стрекозы были хрупкими и длинными, а два глаза вырезаны с помощью алмазной огранки, золотые лапки казались настоящими. Брошь крепилась на специальной золотой застёжке, напоминавшей острую булавку, к одежде. Девушка прекрасно знала, как работает порт-ключ, поэтому, вздохнув, вернула брошь обратно в бархатный мешочек. Послание, которое Драко оставил ей, было, мягко говоря, странным. Если разбирать по камням, то получалось нечто странное: рубин — камень силы, власти, храбрости, страсти и любви, в Индии считался камнем Солнца; янтарь — камень счастья и Солнца; хризолит — камень страстной любви и, снова, Солнца; кроме этого все камни избавляли владельца от кошмаров. Гермиона нахмурилась, пытаясь понять, что именно хотел этим сказать Малфой. — Он подарил тебе счастье, — Луна достала из красивой коробочки бельё и вручила его Гермионе, — или путь в любую минуту к этому счастью. Знаешь же, счастье разным бывает, а ты, — девушка наклонила голову, будто фарфоровая шарнирная куколка, — не выглядишь счастливой. Что-то произошло? Возле тебя собралось подозрительно много мозгошмыгов. Гермиона начала надевать бельё, игнорируя вопрос Луны, но когда та снова запела, сдалась, усевшись на кровать и держа в руках белый чулок. — Да. — И что же, не расскажешь? — Луна расправила свадебное платье и приготовила корсет. — Ты мне не сможешь помочь, — возразила она, от чего Полумна обернулась на Гермиону с таким видом, будто она говорила чушь несусветную, но не стала спорить. — Но, — твёрдо произнесла она, — я смогу хотя бы выслушать тебя. И Гермиона, что всё это время была похожа на комок из нервов, расслабилась. Сомневаясь, она осторожно начала рассказывать обо всём, заходя издалека и ища причины, по которым ей стоило бы остановиться. Луна слушала, сидя на углу кровати и слегка повернув к ней голову. Гермиона постоянно заламывала руки, теребила кончиками пальцев лицо, её движения были с каким-то внутренним надломом, который, даже ничего не зная, всё равно было трудно не заметить. Только Луна тоже перешла через войну, страх и боль, она обо всём знала и смогла переступить, выправиться, найти опору в себе и других, а сильная, земная Гермиона, которая, казалось бы, должна была отойти первой, не смогла. Луна ей сочувствовала и прекрасно понимала, что она чувствовала. Только не видела причины, почему она так держится за старое, полуразрушенное, что уже нельзя восстановить, а если попытаться, то ничего хорошего не выйдет. Гермиона смотрела на неё такими глазами, наполненными противоречиями, сомнениями, чистыми и яркими эмоциями, что было страшно, особенно от её тихих слов: «Иногда я думаю, что лучше бы всё прекратилось». И говорила она это так, не сознаваясь в истинных намерениях этого «прекратилось», что Луна поняла сразу: Гермиона говорит о собственной смерти, потому что другого выхода не видит. Утро не было счастливым. Утро было переполнено горечью и слезами, жгучим отчаяньем.***
Домашние суетились. Гермиона уселась на заднее сидение машины, расправляя подол платья. С нею рядом села Луна, а за рулём был кузен невесты и её отец. Девушки молчали, а мужчины разговаривали о предстоящем торжестве. Многие из приглашённых были магглами, поэтому свадьбу проводили по другим обычаям, отличным от волшебных. Хотя и в свадьбе, и в оформлении церкви, воздушных палаток и меню не обошлось без некоторой доли магии. Гермиона, взявшая малфоевскую стрекозу с собой, достала её из небольшой сумочки, которая носила, скорее, декоративный характер. Она долго думала о том, что порт-ключ — это, конечно, хорошая идея разбередить чувства Гермионы снова, и Драко это, надо признать, удалось, но она сильная и будет сопротивляться. Или же… сделает шаг в другую сторону. Но она не могла. Все её родные были так рады и счастливы. Все желали ей счастья, им счастья. Что же ей делать? Она не может разрушить их надежды, сбежав из церкви, да и потом какие слухи о ней расползутся по всей Британии? Осуждение, мнение других — это прочные лески, за которые легко ею манипулировать. Но, с другой стороны, возможно, Рон был прав, когда завёл отношения на стороне, ведь Гермиона была ущербной, холодной, нет, ледяной, не способной дать ему то, чего он так хотел. Она лишь будила его ночью, просыпаясь от жутких кошмаров, смотрела на него испуганными глазами и впадала из раза в раз в отчаянье. Ночь для неё была худшим испытанием и даже сейчас, понимая, что после свадьбы она не сможет его оттолкнуть и ему отказать, Гермиона сжималась, скручивалась вся изнутри. Было жутко, страшно — не то слово. «Разорвав их отношения», а точнее сбежав из-под венца, она отсрочила неизбежное на неопределённый срок, но и точно потеряла бы Рона окончательно. Он так смотрел на неё в тот вечер, когда застал их с Драко в одной квартире. Так смотрел, что она почти ощущала его боль, пусть Рон ничего и не говорил, принял её объяснения, ни капли не сомневаясь в ней, потому что знал об её ущербности и неспособности. Знал, что она не смогла бы ему физически изменить. Но разве физическая измена менее болезненная, чем перемена чувств человека, которого любишь? Гермиона запуталась и выхода не находила, только сжимала через мешочек несчастную стрекозу, этот подарок Драко, с которым ей было тепло. Они подъехали к церкви, вышли из машины, отец взял её под руку, а Луна поправила фату Гермионы и подол платья. Подошедшая к ним радостная мама, которая приехала намного раньше в церковь, отдала Гермионе и Луне букеты, обняв обеих девочек и счастливо улыбаясь. Гермиона боялась разочаровать. Перед входом столпились подруги невесты: кузина Эмили, Джинни, Луна… Они с отцом вошли внутрь и быстро прошли в комнату, отведённую специально для невесты. Отец, который только наблюдал за Гермионой, когда дверь за ними закрылась, подошёл к своей дочери и крепко её обнял, а потом, отстранившись, посмотрел в её напряжённое лицо, будто высеченное из мрамора. — Если не хочешь, не надо, Миона. Главное, чтобы ты была счастлива, — он тяжело вздохнул. — Я смогу всё прекратить прямо сейчас, поговорить с мистером Уизли и Рональдом. Уверен, что они всё поймут. — Не надо, — на глаза Гермионы навернулись слёзы, — я очень этого хочу. Я хочу быть с ним. Правда, было не ясно даже самой Гермионе, говорила она искренне или пыталась уговорить себя. — Помни, что ты у нас с мамой одна и самая дорогая нам. Мы от тебя никогда не откажемся. Ты наша самая большая драгоценность. — Да, папа, — и вот теперь она заплакала от переполнивших её чувств. — Я люблю тебя. Я люблю вас. Она, как в детстве, повисла на его шее и уткнулась носом в плечо, вдыхая запах его пряного парфюма, который помнила с ранних лет, смешанный с запахом роз из его петлицы. Отец вышел первым, чтобы сообщить, что Гермиона не изменила своего решения. Так было положено, а потом, спустя несколько минут, заиграл торжественный гимн невесты, двери распахнулись, и подруги невесты, сжимая в руках небольшие букеты чайных белых роз одна за другой медленно прошли к алтарю, встав напротив друзей жениха. Собравшиеся, стоявшие возле скамей, сжимали текст торжественных песнопений, и когда Гермиона с мистером Грейнджером двинулись по тому же проходу к алтарю, где стоял Рон, смотрящий на то, как к нему медленно приближается его возлюбленная, все ровно и дружно запели. Невеста посмотрела сначала на жениха, потом отвела взгляд, случайно выхватив из толпы мисс Аббот, плачущую, глядя на Рона. В сердце будто пуля вошла, так было пугающе больно. Гермиона резко и с силой сжала руку отца, но всё ещё шла, хотя шаг замедлила. Ноги, казалось, стали вдруг ватными. И вот-вот она упадёт, точно упадёт прямо в этом проходе, так и не дойдя до него. Кроме Аббот, плачущей навзрыд, но прижимающей к своему лицу платок, пытаясь заглушить свои рыдания, скромно утирала слезу мама Гермионы. Все остальные ещё даже не успели расчувствоваться, да и, кажется, их бы эта сцена не тронула. Всё же оказавшись рядом с Роном, который забрал свою невесту у её отца, получив ободряющее похлопывание мистера Грейнджера и его пугающее «Только попробуй сделать мою дочь несчастной…», в Гермионе будто что-то в очередной раз треснуло.Нет. Нет! Нет! Не делай этого!
Гермиона вырвала свою руку из ладони Рона быстро и резко, не дожидаясь даже слов святого отца. Что она творит? — Мисс? — тихо спросил пастор, чтобы другие, кроме жениха и невесты, не расслышали его обращение. — Вы в порядке? Чёрт возьми, нет! Она молча смотрела на Рона, а он смотрел на неё. Они вели безмолвный диалог недолго, может, секунд пять, которых хватило, чтобы Гермиона, подняв подол своего платья, ринулась к выходу со всех ног. Уизли замер всего на несколько мгновений, а потом бросился за ней. — Гермиона! Остановись! Но она уже достала стрекозу и палочку, спустившись с церковного порога, приготовилась вызвать патронуса, чтобы воспользоваться порт-ключом. Её руки крупно дрожали. — Гермиона, что ты де?..***
Драко сидел к кресле-качалке, укрытый лёгким пледом. Шум Атлантического океана доносился с запада, а лёгкий бриз приносил с собой немного запаха и соли с побережья, расположившегося всего в нескольких десятках метров за высокими скалами. В его руках был сборник рассказов Хемингуэя в мягкой обложке. Солнце было в зените, а Драко, у которого были постоянные проблемы со сном, склонил голову набок, прикрыв глаза, кажется, на мгновение. Он пальцами сжимал уже прочитанные страницы. На коже его пальцев оставались пятна от смазанных типографских чернил. Купленный сборник в местной небольшой и жутко тесной книжной лавке оказался на редкость с дрянным качеством печати, что не могло не расстраивать Малфоя. Сегодня был тот самый день, когда Гермиона выходила замуж за Уизела. Но дело было даже не в этом трёклятом дне, потому что всё чаще Драко казалось, что сердце в груди перестало биться уже тогда, когда Гермиона наложила на него Силенцио. Эти чары немоты были не вынужденной мерой, нет, они являлись её криком о помощи, потому что правда оказалась слишком тяжёлой. Для неё. И Драко это понимал, поэтому и корил себя за всё, что сказал ей тогда, ведь планировал всё сделать по-другому, а теперь ему оставалось надеяться, что Гермиона когда-нибудь воспользуется порт-ключом. Эта глупая надежда отравляла его изнутри. Он оказался в бездне один и ожидал, что она тоже упадёт к нему когда-нибудь, чтобы быть вместе. — Это романтическое дерьмо, — тихо произнёс Драко себе под нос. — Никогда бы не подумал, что буду жрать эти ебучие романтические бредни и не давиться. Ветер зарывался в его волосы, и Драко, расслабившись и поддавшись эмоциональной усталости, заснул. Ему снился Гайд-парк, люди, сидящие в тенях дубов и читающие книги, рассказывающие истории, пишущие что-то. Эти люди ели фрукты, пили холодный чай и сладкое вино. Незнакомцы играли с животными, катались на велосипедах, роликах, скейтбордах. Плавали в лодках. Гуляли. И этот парк был наполнен жизнью, запахом шоколада, ванили и ярких цветов, растущих на клумбах. Там было так счастливо и спокойно, что его сердце защемило. Раздался нехарактерный хлопок, потом послышался звук от гулкого удара, будто что-то тяжёлое упало на землю. Драко проснулся, открыл глаза и выронил книгу. На брусчатке перед домом в белоснежном платье лежала Гермиона, судорожно сжимающая в одной руке его подарок, а в другой свою палочку.