За окном, то затихая, то снова набирая громкость, слышался собачий лай. Ветер ударял ветками деревьев стены влажных от косого дождя домов. Когда беспокойные животные прекращали перекличку, только звуки падения капель на крышу эхом отзывались внутри дома.
Я не спал. После просмотра с дедом дебильного сериала на «НТВ», спать не хотелось совсем. Мысли были забиты дурацким сюжетом очередной серии и осознанием, что еще один день лета безвозвратно ушел, приближая меня к одиннадцатому классу, а значит — и к сдаче ЕГЭ.
Завтра, к счастью, обещало быть лучше. В своих запутанных и мутных раздумьях о быстроте и относительности времени и ложных надеждах на новый день я погрузился в сон, постоянно ощущая странное беспокойство.
Я открыл окно. Утро в тот же момент пробралось в комнату. Золотое небо, щедро одаренное солнечными лучами, было покрыто пушистыми облаками.
Напялив шорты и футболку, зачесав непослушные со сна волосы рукой, я спустился вниз.
Дед уже уехал в город, а я стал заваривать себе оставленную им растворимую кашу, на вкус показавшуюся мне похожей на резину.
Мятная паста в большом объеме исправила то, что сотворил со мной этот ужасный завтрак, и я вышел из дома.
Уже неделю не кошенная трава блестела, переливаясь в лучах рыжего солнца. Крупные капли ночного дождя и утренней росы украшали еще закрытые бутоны белых пионов.
Я люблю дедову дачу. Несмотря на дурацкое питание и «НТВ», это место — целый храм моих воспоминаний. Все лето в детстве я проводил тут, а лето, когда тебе всего лет пять или шесть — маленькая жизнь.
Именно эта жизнь так сильно врезалась мне в сознание, надолго застряла в памяти.
Никогда не забуду первых ссадин после падения с велика, двадцати щелбанов от Ромки за проигрыш в карты, походов с дедом на карьер в ужасную жару и долгого возвращения на участок с моим непрерывным нытьем насчёт непреодолимого желания мороженого. Буду помнить, как стало плохо в бане, потому что перегрелся, но хотел доказать деду, что я
настоящий семилетний мужик; как забрался на чердак и нашел там старые карточки со странными картинками; как дедовы часы выменял на игрушечный пистолет. Это все — самая главная часть моей жизни. Пожалуй, о ней не знает никто кроме меня и деда.
Хотя, есть одна особа, которая уже давно стала не просто зрителем и тайным наблюдателем, а непосредственным участником всех тех событий и происшествий, постоянно со мной случающихся.
Мне было восемь. Дед послал меня за молоком. Огромная машина объезжала всё садоводство, развозя продукты. Я все время боялся ездить по линиям один, но поручение деда было для меня нерушимым законом, и я поехал.
Собралась очередь. Солнце специально палило изо всех сил, поэтому я (красный, как помидор) был вынужден стоять, оперевшись на велик, и тяжело вдыхать вязкий воздух жаркого лета. Голоса бабушек, обсуждающих урожай и погоду, от которой то слишком жарко, то слишком холодно их бедным огурцам, звоном раздавались в горячей голове.
— Прости, прости! - тонкий голос прозвучал будто сквозь толщу воды.
Я помню, как повернул голову, которая немного кружилась из-за невыносимой жары, и увидел девчонку. Маленькую и рыжую. С огромными глазами и смешными колосками.
Я сначала не понял, что произошло.
Оказалось, ее собака, маленький шпиц, похожий на лисенка, кусала мое заднее колесо. Ее зубки были не такими уж острыми и сильными, но хозяйка лисёнка, как я его уже прозвал, почему-то безумно напугалась.
— Он не прокусит, только побалуется, — как-то невнятно ответил я, еле волохая свой язык от сильной жажды.
После этих слов, девчонка посмотрела на меня благодарными зелеными глазами и, немного поморщив нос, встала в очередь. Увела с собой и лисенка.
Плохо помню, что случилось дальше, а точнее, что еще вытворил ее щенок, но тогда она снова оказалась рядом со мной, и мы уже без умолку болтали о какой-то детской, очень нас занимавшей ерунде.
Вот все, что я узнал о ней тогда, и то, что узнаю о ней и сейчас.
Ее зовут Люба. Она меня старше. На целых одиннадцать месяцев — сколько раз она использовала этот аргумент, дабы быть главной и принимать важные и ответственные решения, например, кто будет прятаться, а кто — считать.
Она до дрожи в коленках любит дождь и грозу, хотя просто не выносит звука грома. Она не перестает стричь свои волосы, делая каре, потому что мама отказывается вести ее к парикмахеру — "Любаша, остричь твои рыжие кудри для меня преступление".
Она любит растаянное мороженое и ненавидит, когда я пью наш общий лимонад из горла, а потом шучу, что если она сделает хоть глоточек, это будет означать "заочный поцелуй".
Люба смешная. Почти всегда веселая и иногда задумчивая, но никогда грустная.
Мой дед всегда говорил: "Женька, таких друзей поискать надо. Ты с ней никогда не скучаешь, но скучаешь без нее, а это правильно. Это хорошо".
Я не до конца понимал смысл и значение его слов, но всегда, молча выслушав, снова шел к Любке.
Все мы растем. Росли и мы с Любкой. Теперь не всегда, как раньше, первого июня мы приезжали на дачу. Появлялись новые увлечения и какие-то важные дела, которые нужно было закончить в городе... Всё наваливалось, как снежный ком, и не хватало времени со всем разобраться.
Но вот мне семнадцать, и я снова на даче. Уже десятое июля, и я не видел Любку с прошлого года. Пару раз за эти две недели я на велике доезжал до ее дачи, но никого там не было.
Поэтому теперь я просто читаю книги про строительство — мы с дедом уже давно хотим баню, смотрю фильмы, если позволяет дачный интернет, и помогаю деду по огороду. Так и проходит мое лето. Последнее лето перед институтом, работой и всей этой дурацкой ответственной взрослой жизнью.
За воротами что-то стучало. Я встал с гамака, в котором только смог удачно расположиться, и пошел проверить — неужели дед уже вернулся.
Густые зеленые кусты шиповника росли у нашего забора, чтобы через сетку прохожие не могли глазеть на участок, именно поэтому сейчас я не видел, кто стоял на дороге.
Присмотревшись, я понял ,что это был не дед.
Огненно рыжие волосы Любки блестели на ярком полуденном солнце.
Я открыл калитку.
— Привет, Жень, — она неловко чмокнула меня в щеку и быстро схватилась за падающий велик.
Мне показалось, что падало что-то еще, кроме велика. Внутри меня, теряя равновесие.
Все Любкино лицо было усыпано веснушками — щедрыми дарами теплого летнего солнца. Волосы были короче, чем обычно, чем в прошлом году.
Ей это шло.
— Завози, — бросил я, посмотрев на велик.
Она вошла и прошла за дом. Я услышал, как она села в гамак.
От чего-то я улыбнулся и забежал в дом. Порывшись в полке с чаем, я все-таки нашел сладенькое. Взяв твикс, я пошел к Любке.
— "Золотые руки"? — звонко спросила она, держа в руках мою книгу.
— Да, читаю, для деда. Мы баню хотим сколотить, — сказал я, усаживаясь на свою кофту у гамака и протягивая Любке шоколад.
Она подняла глаза, отложив книгу за спину. Бегло проскользила по моему лицу взглядом, исследуя, запоминая и что-то подмечая. Улыбнулась.
— Все еще держишь шоколадные заначки?
— На случай, если ты приедешь.
Любка засмеялась. Громко и звонко, будто только сейчас ей стало комфортно, будто только сейчас она привыкла быть здесь.
Я смотрел на неё, пока она оглядывала участок. Я скучал. С ней всегда было весело.
— Жень, а у мне новости! Столько новостей, — она села по-турецки, положила руки на свои белые носки. Я заметил ее красные ногти, — Ты не представляешь, сколько всего пережила за этот год. Я...
Она наткнулась на мой взгляд. Наверное, смотрел я слишком пристально, слишком открыто. Любка так не любила.
— Выкладывай, — пробормотал я, улыбнувшись краем губ.
Она рассказывала про ЕГЭ, про возможные ВУЗы, классные курсы подготовки и волнение. Про всякие мысли о будущем, про сестру Лёльку...
***
Люба тоже скучала. С Женькой ей не было страшно. С ним она не боялась грома.
Если бы кто-то сказал это вслух.
***
День улетал на глазах. На моих наручных часах пропикало — три часа дня. Если б дед был дома, я бы пошел давать ему лекарства.
— Уже три? — действительно не веря, спросила Любка.
— Угу, — Я посмотрел на ее вмиг поморщившийся нос и сдвинутые брови.
— Мне надо ехать. Я улетаю с семьей на море. Лёльке нужен морской воздух. Пора.
— Надолго?
Любка опустила глаза.
— Я еще кое-что тебе хотела рассказать.
Ее красные ногти крепко стиснули вторую палочку твикса.
— Понимаешь, я приехала к тебе прощаться. Я...— всегда смелая Любка замялась, — Дима не хочет, чтоб я к тебе ездила. Он ревнивый, он не верит, что ты просто мой летний друг... И я...
Что она говорила дальше, я не слышал.
Что-то внутри окончательно упало. У моего внутреннего велика слетела цепь. Я слишком долго и сильно гнал. Вот только куда, к чему и зачем?!
Просто летний друг. Летний друг.
Теперь я знаю, кто я такой.
Под ребрами закололо. В животе затянулся узел. Все совместные воспоминания стали серыми. Черно-белое кино. Старый фильм, старые актеры. Кинолента записана. Продолжения не будет.
Я вскочил на ноги, поднял с земли кофту.
— Не парься. Бери велик, а то не успеешь.
Она знала, что я вру. Было бы удивительно, если б она этого не поняла.
Любкины пальцы коснулись моего плеча.
— Пожалуйста, прости. Но он мне дорог... Я буду на его даче...
— Я понимаю. Это твоя жизнь и ты должна сделать так, как тебе нужно.
Одними губами она прошептала "спасибо" и больше старалась на меня не смотреть.
Любка взяла велик и вышла за калитку. Она уже отъехала от моего участка, как вдруг спрыгнула с велика, бросив его на дорогу.
Она подбежала ко мне за секунду, и я даже не успел этого осознать — я просто смотрел на ее огненно рыжие волосы.
Тяжело дыша, она стояла напротив меня, пока всего лишь одна слеза этой
сильной девчонки падала на яркую летнюю майку.
Я не знал, что сказать. Да и слова сейчас были ни к чему.
Тут Любка встала на носочки и прильнула к моим губам. Ее теплое дыхание проникло в меня, и я ответил на ее движение.
Поцелуй длился секунду.
Потом она отстранилась и прошептала:
— Я целовала тебя, как летнего друга...Знай, как летнего друга.
Я опять ничего не успел сказать, не успел удержать. Любка быстро вскочила на велик и уехала, так больше и не оглянувшись.
Помню, что на моих губах остался привкус твикса и что именно тогда я полюбил статус "летний друг".
***
Дедушка всегда говорил, что с Любкой я не скучаю, но скучаю без нее. Говорил, что это правильно.
Но это было далеко не так, ведь быть летним другом Любки совсем неправильно, просто ужасно и ошибочно, но...
Боже,
как же это чертовски хорошо!
