Формулы

Котли уезжает утром. Говорит Бел, что у него появились срочные дела и оставляет ее одну в своей квартире. Она впервые с холодного, вьюжного января не спешит утром, пьет кофе на его кухне и завтракает сочным кисло-сладким яблоком. Затишье кажется ей странным — кажется, что она останавливается посреди марафона и думает, что пересекла финиш, но он все еще впереди. В лаборатории никого не остается, кроме Оливера, что проиграл когда-то на мытье посуды, поэтому она работает под шум воды и редкий звон стекла — колб и пробирок много, а использованных носиков, что тоже нужно перемыть, еще больше. Он методично обрабатывает посуду дистиллированной водой, и она спрашивает его: — Что лучше звучит: «ранее было известно, что связи родственных душ нерушимы» или «связь, образующаяся между соулмейтами, невозможно разрушить, как было известно науке ранее»? — Первое. Теодор поручает ей написать введение для статьи, и это задание кажется ей настолько важным, что она вовсе боится начинать. Думает, как сложно найти каждому слову свой настоящий дом, и подобрать их так, чтобы предложение зазвучало и отозвалось в душе читателя. Оливер уже заканчивает, когда она все еще топчется на первом абзаце. Котли едет в Ливерпуль на своей машине. Дорога, что уже почти забыта им, открывается долгими меланхоличными видами, зеленеющими загадочными холмами и редкой моросью. Рука не слушается его, но он старается крепко держать руль и ехать быстрее — так, чтобы его же сомнения и тревоги за ним не успевали. Дом Бьюкейтер он находит быстро. Большой, белый, с зеленым газоном — такой, каким он себе представлял — такой, каким видел в своих снах. Он думает, что хочет наяву увидеть старую дикую яблоню, под которой они когда-то сидели с Бел, и звонит в дверь. Удача благоволит ему, и Ричард Бьюкейтер открывает ему собственной персоной. Не сразу узнает, но как только понимает — отшатывается, словно увидел привидение. Котли говорит ему вместо приветствия: — Нам давно нужно было поговорить, доктор Бьюкейтер. Ричард отходит от двери. *** В Ливерпуле штормит, и яблоня, под которой они с Бел сидели, протяжно и тоскливо скрипит своими черными, кривыми ветвями. Котли отказывается от викси и пьет крепкий кофе, аккуратно размешивая его чайной ложечкой. В бокале Ричарда стучит лед. Они долго молчат. Котли чувствует, как ужасно быстро бьется сердце. Ему хочется взять себя в руки, но чашка так и норовит выскользнуть из ладоней. Он наконец ставит ее на стол. Ричард будто просыпается и делает то же самое. — Бел несколько раз уговаривала меня одобрить ваш проект, Теодор. Но вы и сами понимаете, почему я не мог этого сделать. Котли отвечает ему не сразу, выдерживая его взгляд. — Мой отец не хотел бы, чтобы исследования прекращались, доктор Бьюкейтер. Он сразу видит фотографию, на которую смотрел один раз в году. Его отец погибнет через несколько дней от цитокинового шторма, но здесь — он все еще жив и молод. — Я думал, что не увижу никогда больше такого храброго человека, как Уильям. Но вы, Теодор, и в этом меня разубедили. Теодор улыбается. Впервые как-то смущенно, даже неловко, снова тянется к кружке с недопитым кофе и говорит: — И все-таки я должен благодарить Бел. Без нее исследование не продолжилось бы. Ричард только мельком смотрит на фотографию в рамке, что стоит у него на столе. Там Бел и Грейс, на холме у их дома, еще совсем дети, счастливые и беззаботные. — Тогда завтра обрадуйте Бел. Я подписал документы и дал свое согласие на продолжение вашего исследования. Котли потерял счет, сколько он ждал эти слова, но когда он слышит их, все, о чем он думает — как будет рада Бел, когда узнает. Бел, которая втайне от него привезла документы на подпись отцу. Бел, которая подначивала его каждый день, а он работал все лучше. Бел, которую он любил. Последнее удивляет его. Котли пробует это чувство на вкус, и оно отзывается ему сиренью в ее волосах. — Я думаю, она была бы счастлива, если бы узнала это от вас, — он усмехается, когда думает, сколько всего еще только предстоит узнать Ричарду, и поднимается из кресла. У Ричарда твердое, надежное рукопожатие. *** Котли возвращается среди ночи — не шумит, двигается очень тихо, на кончиках пальцев, но Бел просыпается, когда он чуть приобнимает ее, опускаясь рядом. Лениво, ласково путается рукой в его мягких, чуточку влажных волосах: — Ты пахнешь морем, — она целует его и чувствует, как соль остается на губах.