No matter what we breed Неважно, из чего мы сделаны, We still are made of greed Мы по-прежнему такие же жадные. This is my kingdom come Это моё второе пришествие. This is my kingdom come Это моё второе пришествие.
***
— Ой, да ладно вам руку вспоминать, Анна Константиновна! В конце концов, не я же в лес пошёл на каблуках! — Напомнить тебе, почему я это сделала? — прошипела Пешкова. — Ну ошибся один раз… — потупил взгляд Гуляев. — Один раз? — взревела Анна Константиновна. — А напомнить тебе, кто случайно поджёг подол платья физички? А может вспомним, как ты поспорил со своими друзьями-собутыльниками на машину завуча? А может… — Я, может, молодость вспомнил! — Тебе шестьдесят, — выгнула бровь женщина. — И что это решает? — деловито сложил руки на груди мужчина. «Свалилась же на голову эта собака сутулая!» — подумала про себя Пешкова. Женщина разрываясь между «надо» и «хочу». Она хотела оставить Бориса Гуляева, но по правилам, обязана была его уволить. — Ты знаешь… — начала было Анна, но тут же умолкла. Она набрала в лёгкие побольше воздуха, но слова застряли в горле. — Пиши рапорт об увольнении и закончим с этим, — на одном дыхании произнесла Пешкова и резко встала, спеша побыстрее выйти из душного кабинета. Голова раскалывалась, от свалившегося груза. Она слышала возмущения Гуляева, представляла, как он комкает листок за листком. Она, она ничего не могла поделать. Так надо. Слово заело в голове. Надо, надо, надо. — Как это понимать? — догнал её Борис спустя несколько минут. — Прости. Так надо, да и ты сам виноват. А сейчас, прости, мне ещё надо сообщить отцу Василисы, — не дрогнув, произнесла Пешкова и, развернувшись на каблуках, пошла прочь. «Ох, чёрт. Ещё и Огнев. Та ещё заноза в… впрочем неважно», — одёрнула себя женщина.***
Мужчина устало вышел из своей машины, забирая сумку, в которой хранилась одежда и оставшиеся еда с поезда. В руках он держал несколько пакетов с продуктами, надеясь, что его девочка не умерла с голоду. Командировки его изматывали, но доход был очень даже неплохим. Огнев привез своей дочке несколько сувениров из Англии, ему очень сильно понравилась эта страна, потому что его привлекала та атмосфера, которая царила в Великобритании. Он выглядел молодо, если не смотреть на его усталые серые глаза, под которыми виднелись большие «мешки». Работа забирала у него всю энергию, нервную систему, только его дочурка Василиса помогала ему жить. Она являлась смыслом жизни для него, после ухода из жизни жены, Лиссы. Огнев зашел в подъезд и, дойдя до нужного, третьего этажа, позвонил в звонок, но никто не ответил. — Странно, — обеспокоенно проговорил мужчина, доставая ключи от квартиры. Он открыл дверь и зашел с вещами в коридор. Он всё кинул на пол, проходя по квартире и крича: — Василиса, ты где?! — Огнев обошёл все уголки помещения, всё так же не находя свою девочку. Ему казалось это очень странным, но мужчина постарался отогнать грустные мысли. Нортон вернулся к исходной точки и решил нагрянуть к соседке Акулине Леонидовне. Он просил её до своей командировки присмотреть за девочкой. Может, там Василиса засиделась до такого позднего времени? Мужчина позвонил в дверь, её открыла уже пожилая женщина, пропуская Огнева зайти внутрь. Она мило улыбалась своей старушьей улыбкой. На лице висели очки, которые делали её ещё забавнее. — Здравствуй, Нортон! Заходи, у меня как раз чай вскипел! Почему Василиса не пришла, неужели общество старой женщины ей так надоело? — задорно проговорила Акулина Леонидовна, приглашая соседа, не обращая внимания на отказ мужчины. — Разве Василиса не у вас? —удивился Огнев, по его телу пробежался неприятный холодок. Он начал уже всерьёз беспокоиться о дочке, потому что на неё это совсем не было похоже. — У меня? Что вы! Вздор! Может, Василиса у друзей или гуляет со своими сверстниками? — высказала свою гипотезу женщина, пристально глядя на Нортона. Она, в принципе, не волновалась за девчонку, так как знала, что с ней по-любому всё хорошо. «Да, какие у неё друзья? Она ни с кем не общается, все к ней питают неприязнь. Может, всё-таки, тётя Акулина права? Вдруг, пришли новенькие, и Василиса подружилась с ними?» — подумал про себя мужчина, решив, что не будет произносить свои мысли вслух. — Наверное, вы всё-таки правы, — устало улыбнулся Огнев, раздеваясь. Всё равно в голове мелькали разные пессимистичные мысли, по телу пробегали мурашки. У него есть странная особенность тела: если что-то очень плохое случилось, то сотни мурашек покрывали спину и плечи. — Раздевайтесь! Дождёмся Василису за чашкой чая, — настаивала на своем Акулина Леонидовна. Ей было одиноко в своей двухкомнатной квартире, хотелось с кем-то поговорить, обсудить последние новости, а с девочкой у неё почти что не было общих тем. Неожиданно у мужчины зазвенел телефон, на котором высветился неизвестный номер. Огнев сначала подумал, что проигнорирует звонок, так как мало ли это мошенники или журналисты? В самый последний момент он взял трубку. Седьмое чувство подсказывало, что случилось что-то неладное. — Извините, — шепнул мужчина женщине, отходя в сторонку. На его говор Акулина Леонидовна понимающе кивнула. — Здравствуйте, это Нортон Огнев? Вас беспокоит директор школы, в которой учиться ваша дочь, Василиса Огнева, а я, как уже и сказала, директор её школы, Анна Константиновна, — голос по ту стороны трубки был взволнован и опечален. — Да, здравствуйте, это я. Что случилось? — поинтересовался мужчина, теряя всю свою любезность на ходу. В голосе проскальзывали нотки нетерпеливости и беспокойства. — Это не телефонный разговор, но Ваша дочь попала в больницу, — хмуро проговорила Пешкова, ожидая, что отец Василисы начнет сразу очень сильно ругаться. — Через пятнадцать минут буду, Анна Константиновна, — хладнокровно ответил Нортон-Старший, заводясь ни на шутку. Он готов уже был сейчас выпускать свою злость, которую нельзя сравнить ни с чем. — Простите, тётя Акулина, но чай отменяется. — Что случилось? — обеспокоенно пробормотала женщина, подходя ближе к своему соседу. — Беда пришла в мой дом, Акулина Ивановна, беда.***
Мужчина давил на газ, не следя за автомобильными знаками, светофорами. Верх взяли чувства, такие как злость, гнев, волнение и страх за свою девочку. Он не хотел её потерять, как свою жену. Мужчина боялся остаться в одиночестве, ведь, если он потеряет Василису, то не сможет продолжать дальше жить, это будет бессмысленно. Он не смог справиться с болезнью Лиссы, не успел и поплатился этим. Поплатился всем. Ему не хотелось по началу жизнь, пытался повеситься, но его во время нашел коллега по работе, Миракл. Василисе было тогда всего лишь пять лет, смышлёная девочка. Огневу смогли промыть мозг на счет жизни, и каждый день он вставал с мыслью о благодарности Богу за подаренный новый день и том, что он может видеть свою любимую девочку, которая росла на его глазах, напоминания о Лиссе. Порой ему казалось, что глазами Василисы смотрит Лисса. Таким тягучим, пристальным взглядом, мол, говорила: «Ты не сдался? Молодец, держись дальше. Я по тебе скучаю, Норт». Большинство машин ему сигналили, орали, что он придурок, но на данный момент, мужчине было безразлично на остальных людей. Огнев готов был на все ради своей Василисы, даже попрощаться со своей жизнью навсегда. — Что же с тобой приключилось, девочка моя?! Огнев всплакнул. Он боялся до безумия, надеясь, что ему вставят какой-нибудь выговор за то, что она подралась со своими одноклассниками. По щеке прокатилась холодная соленая слёза, исчезая через пару мгновений. Мужчины не плачут? Редкостная чушь, уважаемые.***
Часы превращались в минуты, минуты в секунды. Стрелки неспешно передвигались по кругу, а женщина с омбре нервно теребила свой гипс. В коридоре послышались возмущения и громкие шаги. В следующий момент дверь едва сдержалась, чтобы не рассыпаться в щепки. — Где моя дочь? Пешкова выдохнула. Ну, а кто в жизни не промахивался? — Как я уже сказала, она… — В больнице, да — нетерпеливо закончил за женщину Норт, — Я жажду узнать, в какой и как это произошло? В воздухе повис горький аромат напряжения. — На уроке физкультуры, — сдержанно начала свой рассказ Пешкова, — ребята вместе с учителем отправились в лес кататься на лыжах. Василиса споткнулась и слетела с горки. У неё легкое обморожение, и… что ж, думаю, остальное вам расскажут врачи. — Простите, а вы тоже прокатились на той чудной горке? — Что… — Рука, ваша рука. Она в гипсе. — Что же… да, я… поскользнулась, а что это меняет? — А вы были на лыжах? — Я не понимаю, к чему вы клоните! — стала выходить из себя Анна Константиновна. — Я лишь хочу узнать, стояли вы на лыжах или нет? Потому что моя дочь — да! И уж поверьте, последствия лыж намного хуже, чем вы можете себе представить! — гаркнул Огнев, — Кого мне винить в этом? Вас? А может физрука? Кого? — А может тогда стоит следить за своей дочерью и не пропадать по полгода?! — крикнула в ответ женщина, но тут же осеклась. — А вам стоило бы следить за детьми, — коротко ответил Нортон и вышел. Пешкова часто дышала. Вдох. Выдох. Нет, она не может, больше не может. Обида и горечь съедали её изнутри. Она виновата. Только она. Или, не только она… А злые, с рождения обиженные дети, чьи глаза застилает пелена злобы. Или родители. Пойди найди виновника боли и горечи.***
Девочка медленно приоткрыла свои васильковые глаза, моргая несколько раз. На подушке комками лежали рыжие волосы, до которых она даже боялась дотрагиваться. Василиса не могла приподняться, рассмотреть всё подробно. В правой руке находилась капельница. Огнева тяжело дышала, ей не хватало кислорода, поэтому она ловила ртом воздух каждый момент. Многим могло показаться, что девочка пыталась задохнуться в передозе кислорода, но это не так. Огнева вдохнула воздух, а в нос ударил запах спирта и больницы. Она самого раннего детства боится врачей и всего, что связанно с ними. Василиса сама не понимала, почему их боится, но больница ассоциировалось со словом «смерть». Василиса повернула голову направо, где не стояло и не лежало абсолютно ничего. Она тяжело вздохнула, пытаясь пошевелить кончиками пальцев на ногах, но ничего не получалось. Девочка попробовала ещё раз, а потом ещё раз и ещё, но все попытки оказались безуспешными. А потом пришла боль, вторгаясь в её детское тело. Василиса истошно закричала от невыносимой боли, но ей казалось, что её никто не услышал, абсолютно никто. Боль пульсировала из спины, складывалось ощущение, что её, как замороженное мясо, бьют топором, моют под горячей водой, потом ещё раз бьют, а потом пытаются разрезать кусок мяса. Примерное ощущение такое было у Василисы, но только она не кусок мяса, а живой человек. Огнева судорожно хватала воздух, пытаясь успокоиться от приступа боли. Пытаясь вспомнить какой-нибудь хороший момент из своей жизни, но их не было. — Всё будет хорошо, — сквозь боль проговорила девочка, пытаясь улыбаться. Но уже ничего хорошего не будет. И Василиса это прекрасно знала.***
— Будете вешать мне лапшу на уши, и я повешу вас на крючок в коридоре, а теперь в подробностях, пожалуйста. Нортон нервно постукивал по столу. Он не мог потерять ещё и дочь. Он никогда не простит себе этого. Огнев почувствовала нежный аромат духов Лиссы. Его сковало. — У Василисы вторая степень обморожения, вот только… — врач глубоко вздохнул, — У неё паралич ног. Серьёзная травма позвонка. Огнев вжался в спину стула. Мир на секунду померк перед глазами. Ему резко стало нечем дышать. — Вы хотите сказать… — Ходить она сможет. Пусть не сразу, а через год-два, но сможет. Только это очень дорогостоящая операция. Её делают в Англии, и реабилитацию придётся проходить там же. И ещё будет нужен постоянный контроль. Один неверный шаг может перечеркнуть все труды. Ну, и придётся носить корсет. — Я вас понял. На ватных ногах мужчина вышел из кабинета главврача и направился в палату к дочери. Каждый шаг давался с трудом, ноги будто налились свинцом. Он верил, его дочь никогда бы не споткнулась, не упала. Нет, она бы не могла. Сердце наворчивало по двадцать сальто. «Как ты допустила такое, Лисса!» — хотелось кричать ему. «Ты же… ты же всё видишь… ты, ты…», — слова застряли в горле. Нет, Лисса тут не причём. Её даже в живых нет. Как сказать об этом Василисе? Ведь она такая… хрупкая. Как бабочка. Он не может разбить её маленькое сердечко такой новостью. Огнев остановился и перевел взгляд на дверь палаты. Шаг, и ещё. Рука, судорожно схватившаяся за ручку двери, тихий скрип. И Василиса. Огнева корчилась от боли, сжимала подушку до боли в костяшках, слёзы бесшумным потоком лились из глаз. Она не могла двигаться. Каждое движение причиняло нестерпимую боль. — Василиса… Девочка медленно повернула голову. — Папа. Папочка, что со мной? Почему… так больно? Нортон медленно направился к кровати. Его трясло. — Ну, ну. Всё пройдёт. Ты просто… неудачно скатилась с горки. — Пап, почему я не могу пошевелить ногами? Мне очень больно! — всхлипывала девушка. — Всё пройдёт, Вася, всё пройдёт. Но нам придётся на время уехать и полечиться в другой больнице, — чуть помолчав, Нортон добавил, — В другой стране. Василиса ничего не ответила, только тихо всхлипывала.