Живые

Новое ненадёжное укрытие Иерихона замело снегом. Когда корабль был уничтожен, девианты вышли мирный митинг и осели здесь. Баррикады защищали слабо, вокруг стояли люди с оружием, готовые вот-вот выстрелить. Во время митинга они и так убили сотни мирных андроидов, которые шли во имя свободы… Иерихон был практически уничтожен. Надежда таяла с каждой секундой, все здесь опасались худшего. Все замело снегом, пепельно-серые снежинки лениво падали на Харт-Плазу в центре города, где ненадолго укрылись остатки сопротивления со своим лидером. Андроиды жались друг к другу, тревожно обсуждали произошедшее и гадали, что же с ними будет. Атака могла начаться в любую секунду. Кто-то сидел на снегу, кто-то на старых шинах, кто-то смог достать скамейки. Возле старой машины стояла Норт, мрачно рассматривавшая подавленных девиантов. Она искренне не понимает, к чему это всё приведёт, ведь можно показать людям, насколько они сильны. Всё было бы проще. Но Маркус считал иначе, говоря, что лишняя кровь ни к чему хорошему не приведет. Ей остаётся только ждать и надеяться. Наверное, так действительно будет лучше. Ведь Маркус не только их лидер, он её друг. Первый и самый близкий. — Маркус, — зовет она проходящего рядом парня. Он оборачивается, чуть улыбается и слегка наклоняет голову — наблюдает за тем, как она рассеянно смотрит на мокрый сапог, стучит ногой по дороге. Маркус дорожит ею, но до этого момента даже не представлял, насколько сильно ему не хватало ее в последнее время. — Может поговорим? — она поднимает на него взгляд, чуть сжимает губы в полуулыбке и сводит руки перед собой в замочек. Отводит взгляд на несколько секунд, подбирая слова, потому что ей нужно сказать что-то более вразумительное, чем «я хочу побыть немного с тобой», — Мало ли, что произойдёт дальше. Маркус мягко улыбается, опускает взгляд и медленно кивает. — Я устала, — нервно произносит Норт, не зная, как точно передать ему свои мысли. — Я бы сильно удивился, если бы ты чувствовала себя радостной и энергичной, — он качает головой, и он усмехается. Маркус встает рядом, и они тихо стоят, наслаждаясь пепельно-серыми снежинками и более-менее сносной погодой. Они разговаривают о том, что им нужно защитить оставшихся соратников, что они до сих пор не знают, как достучаться до людей, что все андроиды города в опасности, обсуждали вопросы виновности и невиновности… И Норт становилось неприятно от ощущения того, что в их жизни отсутствует сама жизнь. Спасение города, борьба за справедливость — это то, чем они занимаются уже очень-очень долго, иногда успешно при том. Сейчас, когда все, о чем они говорят, это люди и уничтожение андроидов, она чувствует, что и не живёт вовсе. Но и раньше ее жизнь была не сладкой. Жизнь до Иерихона девушка старалась не вспоминать. Но если вспоминала, на глаза наворачивались слезы боли, а внутри все сжималось. Это казалось то страшным сном, то все-таки ужасающей правдой, каковой и было на самом деле. Тогда в клубе «Рай» она была рабом, как крыса в клетке. Игрушка. Просто игрушка для отвратительнейших людей. — Что случилось? — Маркус тревожно всматривается в лицо девушки, пытаясь понять. В глазах девушки читается застарелая боль, что, подобно гною, не даёт зажить ранам — Вспомнила «Рай», — она усмехнулась сама себе, понимая, насколько глупо звучат ее слова. Но Маркус понял ее и сочувственно покачал головой. Норт вздохнула, почувствовала подступающие слезы. Маркус знал обо всем. Недавно Норт впервые позволила кому-то увидеть те ужасы, поделиться своей болью. То, что происходило в проклятом клубе, как Норт в конце концов не выдержала, и когда ее сняли в очередной раз, убила мужчину и сбежала, присоединившись к Иерихону. Возможно, она с самого начала была птицей в клетке, которой обрезали крылья. Всегда мечтала сбежать, и в конечном итоге стала девиантом, которым и без того была всю жизнь. — Я хочу об этом забыть, — прошептала она, чувствуя предательскую дрожь в голосе. -Тогда я была беспомощна. Жила по велению людей, в страхе исполняла их волю. Самую ужасную, которая только могла бы быть… Я была их игрушкой! — отчаянно проронила она, глядя словно в пустоту, не в силах прогнать жуткое виденье. — Почему тебя вдруг потянуло на воспоминания? — осторожно спросил Маркус. — Я ничего толкового не сделала. — Норт судорожно вздохнула. — Если мы умрем… я хочу сделать хоть что-то стоящее и знать, что жила не напрасно. — Никто не умрет, — остановил Маркус поток ее мрачных мыслей. — У нас до сих пор нет нормальной жизни. — прерывая недавно наступившую тишину, она горько усмехается, а потом мотает головой. — Ну, точнее, у меня ее нет. Маркус хмурится, возвращая к ней взгляд, и выдыхает, вглядываясь в мутные глаза, избегающие с контакта с его. Норт столько всего потеряла, ничего практически не сделав, и корит себя за то, что абсолютно забывает об этом. Она столько пережила, убила человека, полностью отчаявшись. И не может жить с этим ужаснейшим прошлым, когда ее использовали как предмет для развлечения. — Я бы тоже не назвал свою жизнь нормальной. Знаешь, в основном — разговоры о людях, девиантах, свободе, тюрьме и… Маркус замолкает, так и не договорив до конца. Норт невольно улыбается уголками губ, Маркус следует ее примеру. Норт сжимает губы, мотает головой, он смеется. Они улыбаются друг другу, но Норт вскоре теряет свой настрой — хмурится, вздыхает, и Маркусу даже кажется, что у нее блестят глаза. В этот раз не блестками, живыми и олицетворяющими ее искреннюю радость, а слезами, тем не менее не менее живыми и не менее олицетворяющими. Он хмурится, останавливается и касается ее руки. Когда холодные пальцы нежно скользят по его ладони, он мягко сжимает ее руку в своей. — И вот сейчас на нас нападут, и начнется все это опять… Знаешь, я уже устала. — Я знаю, — он говорит это виновато, даже слишком, и Норт мотает головой, недовольно сжимая губы, и он улыбается уголками губ на этот ее жест. Милая и недовольная. — У тебя всегда есть друг, с которым можно, знаешь, поговорить и отдохнуть. Норт всматривается в его глаза, замирая на секунду от слишком теплого взора, так целеустремленно пронизывающего ее, непроизвольно вздрагивает плечами. И когда она чуть подается вперед, скользя пальцами с его ладони на его руку, Маркус прижимает ее к себе, и она сразу же чувствует теплые руки на спине. Сначала утыкается подбородком ему в шею, но затем, подрагивая, выдыхает и утыкается носом. — Маркус… — она почти касается носом его щеки, когда чуть приподнимает голову, и он, ничуть ничем не смущенный, приподнимает брови, не сводит с нее взгляда, и она вновь замирает, сохранив на губах легкую улыбку, а затем собирается со словами, чтобы, опять же, звучать разумно, но все слова вылетают из головы, и она замирает. — Неужели мы так и остались для людей просто машинами? Безчувственными и безвольными… Она ощущает слезы у себя на глазах, чувствует, как дрожат слезинки. — Но почему тогда у меня есть чувства к тебе? Маркус чуть улыбается, и Норт прижимается к нему. Только так она может хоть ненадолго, но все-таки почувствовать себя в безопасности. Отстраниться от ужасного мира, наполненного смертью и протестами, гибелью их соратников. Совсем скоро она все равно вернется в реальность, но сейчас хотелось просто забыться и простоять так, ощущая тепло и безопасность. Никакого страха и ненависти — только доброта, забота и… любовь? насчет последнего Норт не была уверенна, но очень на это надеялась. Эх, если бы только все закончилось прямо сейчас… Если бы…