Защитник

Ичиго остаётся только тихо вздыхать - он бессилен, когда дело касается его мамы. А вот Масаки, наоборот, только сильнее распаляется, становится всё меньше похожей на обычную себя, и G-перо в её руках всё больше и больше походит на оружие казни. Выглядящее подозрительно внушительней, чем тысяча занпакто, собранных в одно. — Спасали, значит, от казни… И как только ты посмел пойти на поводу у-у… у этого мужика в шляпе и сандалях, не вызывающего ни грамма доверия?! Добрая, ласковая и всепрощающая улыбка совершенно не сочеталась с происходящим. Масаки Куросаки внимательно осмотрела поле брани: Йоруичи была остановлена кляксой, из которой выбираться не спешила; Исида потирал красное ухо и бочком двигался к выходу; Тессай изображал, весьма достоверно, комнатный цветочек и гордо цвёл фингалом; Урахара лежал у ног, предусмотрительно придавленный каблуком; остальные детки мялись, краснели и бледнели. Воспитательный момент был в самом разгаре. — Ичиго, вот не ожидала от тебя совершенно подобной глупости. — Что ж ты молчишь, родной мой? — до ужаса добрая улыбка становится только шире. — Ну же, я жду хотя бы оправданий… Когда Масаки удалось успокоить, объяснить ей если не всё, то хотя бы причины поступка, дело приняло весьма неожиданный поворот. Для Ичиго, по крайней мере. Услышав про Айзена, Хоугиоку и его применение на место правителя всех, всея и каждого в частности, Куросаки, что-то вспомнив, радостно хлопнула в ладошки и легкомысленно сказала: — Точно… это та падла, из-за которой я за любимую падлу вышла. Ичиго, родной мой, эта падла когда-то обидела мамочку, и если ты, ну чисто случайно, надаёшь ему по голове, я буду совершенно не против. Вот только глаза выдавали её, серьёзные и похолодевшие. Масаки была уверена, что теперь эта давняя история пройдется асфальтоукладчиком и по её сыну. «Уже прошлась, — напомнила Куросаки себе про Тот День. — Сейчас только опоздавший подъезжает». С того происшествия прошло уже больше месяца, а Ичиго так и не отпускало тянущее чувство опустошения. Он точно знал, что его родители недоговаривают куда больше, чем хотелось бы думать. И на душе от этого становилось поганее. Даже Баттосай, использующий любой повод, чтоб над подобным поиздеваться, тему не трогал, будто был солидарен. Всё вроде вернулось в привычное русло, и даже полученное удостоверение шинигами совершенно не добавляло новизны. Школьные будни, любимые книги, посиделки над сценарием, контроль популяции пустых… Дни были слишком обычными. Затишье. Затишье перед бурей. Перед ужасающей бурей. Но время шло и ничего не происходило. Будто кто-то специально остановил время, хотя ещё недавно казалось, что оно утекает сквозь пальцы. Ичиго хмуро слушает пиликанье удостоверения. Очередное. На его взгляд, использовать подобный звук для оповещения о пустых - не любить ни себя, ни других. Хмурится ещё сильнее, но выходит из тела и идёт на вызов. Вот только это не пустой. Это… Буря. Та буря, которую так ждал и боялся Ичиго. Всего двое то ли пустых, то ли ещё чего, и весь парк усеян трупами, а друзья в опасности. Но почему-то на душе легче. Вот она, буря! Она пришла! Отсталось только быть сильным и пережить её. Быть сильным и оградить от бури родных. Быть сильным и не допустить ещё смертей. И Ичиго срывается в битву. Он уверен: без шикая ему ничего не светит, но это - возможность уйти от реальности и в битве стать сильнее. Это маленькое различие между мышлением подростка и взрослого. Подросток может отвлечься, забыться, перестать отвлекаться на мысли о великих тайнах, скрываемых родителями…