«Гори огнём мой третий Рим, да?»
Я не знала, что значила эта фраза, но я точно знала, что значило это сообщение в целом. Стив не был Анонимом и Стив: — Умер, — ещё раз повторила я, тупо смотря перед собой. — Его больше нет. — Мне очень жаль, Сидни, — произнесла доктор Олсен, о присутствии которой я почти забыла. Мне потом сказали, что Стив облил себя и машину бензином, залез внутрь, заблокировал двери и бросил спичку. Раньше он курил, но они всегда валялись у него в бардачке. Также мне сказали, что ни один человек в своём уме не будет умирать такой смертью. Никто в здравом рассудке, даже решив покончить с собой, не будет выбирать этот вариант. Сгореть заживо — самая сильная боль в мире. Никто добровольно её не изберет. Только если не будет считать, что заслуживает этого. Только если не будет хотеть наказать себя настолько сильно, что решит, что это будет в самый раз. — Сидни? — доктор Олсен позвала меня снова, и на этот раз я подняла взгляд. — Чья, ты думаешь, это была вина? Ответ «моя» — прямой путь к терапии. Ответ «его» — туда же. Правильный третий вариант, если хочешь, чтобы на тебя смотрели как на человека, а не на психопатку. — Ничья. Доктор Олсен одобрительно кивнула — это попадание в яблочко. — Верно. Так случается, — её тон был мягким, будто она боялась, что я могу сорваться на неё и начать крушить мебель. — Некоторые люди решают умереть, некоторые — жить. Мы принимаем этот выбор каждый день. — А что, если кто-то решает за тебя? — я быстро подняла брови. — Как решили за мою тётю. Она даже не успела оставить записку. Она не собиралась прощаться с жизнью. Но теперь её нет. Как и нет рядом моей мамы и Стива. Слишком много судеб с похожим исходом. И у всех одно общее звено — я. Я вестница смерти для своих родных и близких. — Ты так считаешь? Я сама не заметила, как произнесла последнюю мысль вслух. Доктор Олсен покрутила в руках карандаш и посмотрела на меня пронзительным взглядом карих глаз. Я кивнула с поджатыми губами. — Давай опустим тот факт, как именно они умерли, и представим, что они отдали свою жизнь за тебя, — кончик карандаша застучал по столу. — Представь, что они кинулись под пулю или вбежали за тобой в горящий дом. Языки пламени вспыхнули в моих воспоминаниях. Я ненавидела себя за то, что они бы это сделали. Джагхед и Кевин — тоже. — А теперь представь ситуацию наоборот. Твои друзья заперты в горящем доме или в них стреляют. Я закусила губу. В помещении на секунду стало так тихо, что собственные мысли с грохотом ворочались в голове. — Ты бы сделала для них то же самое? Она спрашивала, умерла бы я за них, а я не знала. Я была трусихой, сколько себя помню, я жалко тряслась над каждой сценой триллера и боялась оборачиваться, когда шла по тёмной аллее. Раньше все было именно так, а сейчас я устала томиться в ожидании плохого. Жить, словно твоя жизнь — натянутая тетива, которую скоро отпустят и, возможно, она оборвется. — Да. Доктор Олсен кивнула, заранее зная ответ. — И они бы несомненно винили себя в случившемся, но ведь это был твой выбор. Может, неосознанный, безумный, но ты так решила. Они бы это поняли? Я неопределенно покачала головой. — Да. Наверно, да. Доктор Олсен поднялась с места и теперь стояла спиной к окну. На пальце её левой руки блеснуло кольцо — не какое-нибудь, а обручальное. Оно пустило россыпь искр на рабочий стол. Я нигде не видела фотографий её семьи, но сегодня вечером (может, даже после этой самой консультации) она вернётся домой к своему мужу или жене, обнимет детей и приготовит ужин. У неё есть жизнь, отдельная от этой психушки, и там, за её пределами, она даже не думает о маленькой уставшей напуганной Сидни Мур, которая проводит здесь недели. Это было настолько нормальным и обыденным, что казалось чем-то нереальным. Странно было понимать, что у людей продолжается жизнь, когда твоя собственная летит под откос. После смерти Стива я добровольно пришла сюда. Покорно сложила вещи в персональный ящик, сдала телефон и подписала согласие на медицинскую помощь. Меня по моему собственному (если не желанию, то) разрешению накачали транквилизаторами и нейролептиками. Первые пару дней я вообще ничего не соображала. Это была жизнь овоща, но без тревоги, страха, мыслей. И лишь потом доктор Олсен настояла на терапии — мне снизили дозу. — Ты должна понять, что смерть случается, Сидни, — мягко заметила женщина. — И как ты уже заметила, она случается не с теми, кто умирает, а с теми, кто продолжает жить. Я, как можно более незаметно, ковыряла заусенцы на пальцах — это была моя единственная защита от действия лекарств, вызывающих галлюцинации. Мне объяснили, что это побочный эффект, он скоро пройдёт, но сейчас иногда мир казался нарисованным. Я могла по несколько раз в день проверять, реальны ли вещи вокруг, или их выдумало воспаленное сознание. — Надо принимать смерть, как естественный процесс жизни, — голос доктора Олсен также плавно лился мне в уши. — Даже если смерть была неестественной. Я внимательно смотрела на женщину, которая стояла у края стола. На ней был белый больничный халат с карманом, а из-под него выглядывала обычная одежда — джинсы и фиолетовая кофта. Если бы я встретила её на улице, то прошла бы мимо. Слишком обычно она выглядела. Она могла бы быть матерью моего одноклассника и ходить на родительские собрания. Так и не скажешь, что в дневное время она работает с психами. И только я усмехнулась тому, как сама идентифицирую себя, как вдруг почувствовала его — гнилой железный запах крови. Он распространился по всему помещению, и тогда я увидела, как из-за спины доктора Олсен выплыла фигура в тёмной одежде. Накинутый на голову капюшон заходил даже на края маски, скрывающей лицо. Я дернулась на стуле, сильнее вжимая ногти в ладони. Видение никуда не ушло. Наоборот, человек вынул из кармана нож, лезвие блеснуло на солнце, и он вонзил его в спину доктора Олсен. Лицо женщины скривилось в гримасе ужаса и боли, огромное пятно расплылось по некогда белому халату. Я знала, что это галлюцинация — это должно было быть ей. Но как в этом убедить себя, если все выглядело настолько реалистично? — Сидни? — это был голос доктора Олсен из настоящего. Я сильно зажмурилась, пытаясь прогнать видение. У меня это получилось — женщина живая и невредимая стояла передо мной — однако мерзкий запах запекшейся крови никуда не ушёл. — Сидни? — женщина обернулась себе за спину, но, естественно, ничего там не обнаружила. — Есть что-то, чего я не вижу? Что-то, о чем мне стоит знать? Я хотела, чтобы мне помогли. Я добровольно пришла сюда за этим. — Я не хочу сходить с ума… — тихо сказала я. Мне хотелось плакать, но слез не было. Что-то в лице женщины смягчилось. Теперь это была не напускная мягкость, которой учат в медицинском, это было сочувствие человека, всецело меня поддерживающего. — Ты и не сойдёшь, Сидни. Я видела, как она хотела подойти ближе и, может быть, ободряюще обнять меня, но это было запрещено. — Я тебе обещаю. Я шмыгнула носом — мне хотелось беззаговорочно ей верить, но эти обещания были эфемерны. Все обещали вернуть мне маму. Но её все ещё не было, а я и вовсе была в психушке. Я поднялась с места. Время сеанса подходило к концу. — Ты уверена, что поедешь на выходные домой? Вроде как, это было нежелательно. Все говорили, что лечение эффективнее, если проходить его, не выезжая из диспансера. Но я безумно хотела увидеть Джагхеда — мне было недостаточно одной встречи в неделю. Я сказала, что уверена, попрощалась и вышла из кабинета. Сегодня у меня был ещё один доступный звонок. Обычно это было непозволительной роскошью. От санитарок я слышала, что раньше звонить было разрешено лишь раз в месяц, но потом разрешили пользоваться телефоном два раза в неделю. Причиной тому послужило то, что большинство пациентов были не в себе и редко звонили родным или знакомым. Иногда они набирали несуществующие номера и пятнадцать минут говорили сами с собой, делая вид, что человек на том конце провода реален. Я отметила в тетради у дежурной санитарки свое имя и номер, по которому собиралась звонить. Пространство со стационарным телефоном было полностью открыто (как и все, по понятным причинам). Места рядом пустовали. Мои пятнадцать минут пошли, поэтому я сняла трубку и дрожащими пальцами набрала номер. После вступления девушки-оператора о том, что абонент недоступен, я шумно выдохнула. — Привет, мам. Я безумно скучаю.***
Джагхед предложил забрать меня на своём мотоцикле — с тех пор, как он забрал его из дома отца, он только на нем и ездил — но я отказалась по нескольким причинам. Во-первых, шериф Келлер и Кевин хотели убедиться, что у меня все нормально и заехать за мной на полицейской машине, а во-вторых, только сейчас я поняла, что боюсь ездить на мотоциклах. Джагхед согласился, и в назначенный день на своих двоих ждал меня в приёмной. Я была исключением из большинства пациентов — меня было, кому ждать. Многие лежали здесь годами, некоторые с расстройствами, а некоторые как в пансионате. Их просто некому было забрать. Или их не хотели забирать. Мы с Джагхедом сидели на лавочке перед дверями и ждали машину шерифа. Я держала в руках рюкзак — все мои вещи уместились туда с лёгкостью. Тогда я и поделилась с Джагхедом, что боюсь закончить также, как большинство в диспансере. Я боюсь, что за мной никто не приедет, а я сойду с ума и буду выходить на это крыльцо и приговаривать, что в следующий раз за мной точно придут — обязательно. А сама буду кричать по ночам, и некому будет мне помочь. — Сид, — тихо прошептал Джагхед. — Ты не останешься одна. Я никогда тебя не оставлю. Слышишь, никогда? Он наклонился ко мне и поцеловал меня в лоб. Мои сомнения никуда не ушли, но стало дышать как-то легче. — И Кевин тоже, — Джагхед улыбнулся. — Мы теперь сидим вместе на химии. Он многое о тебе рассказал. Будем откровенны: очень многое. По правде говоря, его было не заставить замолчать. Я рассмеялась. — И что же? — Ну, как ты измазалась в шоколадом мороженом и проходила так весь день. — Не было такого! — возмутилась я, толкая Джагхеда в плечо. — Я никогда не любила мороженое! — Как вы гадали на картах, и ты на ходу придумывала его будущее. — Это правда, — я смиренно выдохнула. Наше детство с Кевином было беззаботным и счастливым. Мы клялись, что будем друзьями вечно. — В моё оправдание: я всегда предвещала ему несметные богатства и красавчика-англичанина. Джагхед искренне рассмеялся, и я была рада, что заставила его это сделать, потому что полчаса назад он приехал ко мне с таким лицом, будто это он лежит в психушке, а не я. С подъездной дорожки раздался клаксон. Полицейская машина затормозила, и я заметила лица шерифа и Кевина. Последний махал мне рукой. Джагхед помог мне донести рюкзак, хотя он весил не больше трех килограммов, и мы вдвоём залезли на заднее сидение. — Как ты, Сид? — Кевин обернулся ко мне, взглядом оценивая внешние повреждения. Вот только внешне во мне ничего не изменилось — те же тёмные спутаные волосы, серовато-бледная кожа. Я разве что немного худее стала — еда в диспансере, прямо скажем, была ужасной. Шериф Келлер поприветствовал меня кротким кивком, и я ответила, что все нормально. Мы в тишине ровно за восемнадцать минут доехали до дома Келлеров и высадились все, кроме шерифа. Он объяснил, что сегодня сложный день в участке, в городе происходят некоторые волнения и с этим надо что-то делать. — А ещё, — он выглянул из окна и строго посмотрел на сына. — Никаких ночных прогулок. — Есть, шеф, — поспешно отозвался Кевин, прикладывая руку ребром ко лбу. Шериф закатил глаза и тут же уехал. Джагхед поднял мои вещи, и мы взошли на порог. Кевин хитро мне улыбнулся и прошептал, хотя мистер Келлер его и так бы уже не услышал: — Мы просто ему ничего не скажем. Я не стала переспрашивать, что это значило: я точно никуда не собиралась уходить сегодня вечером. Больше всего на свете я хотела поесть вкусную еду, выпить тёплый чай и завалиться на свой матрас. Если бы так прошёл остаток моей жизни, я бы согласилась. Кевин предложил нам с Джагхедом остатки пиццы и сок — что я, что Джаг согласилась и за считанные минуты расправились с обедом. Я исполнила мечту последних двух недель и улеглась на матрас. Тело благодарно отозвалось на мягкую поверхность без вылезших наружу пружин. Джагхед присел на краешек кровати друга рядом с самим Кевином. Это была атмосфера дома. Тёплого жилища с родными людьми, которым ты очень дорога. Здесь можно было не забыть, но хотя бы попытаться, о том плохом, что случилось за последние четыре месяца в моей жизни. Кевин воодушевленно делился событиями из школьной жизни и последними сплетнями. Я почти не слушала, но там было что-то про Шерил Блоссом и Веронику Лодж. Ещё пару предложений о Бетти Купер, но все, что я поняла, это что она окончательно рассорилась с Джагхедом из-за того случая с Реджи Мантлой. А что касается Джагхеда, то он покорно, как и я, слушал Кевина. Мне показалось, что они на удивление обоих сдружились довольно сильно, потому что когда Кевин дошёл до той части, где говорит о себе и Фране, то там звучали такие подробности, которые даже я слышать не хотела. Лишь когда на улице полностью стемнело, мы решили сыграть в карты и после четырёх из пяти выигранных мною партий, Кевин удалился переодеваться к свиданию — вот, куда он собирался вечером. — Сид, я надеюсь, ты не против, что в твой выходной я пойду… — выглядел он виноватым, но я одобрительно махнула рукой в сторону выхода. — Конечно, нет! Тебя уже ждёт красавчик, если не англичанин, то американец, — я улыбнулась поджатыми губами. Кевин просиял и ещё раз обернулся к зеркалу. На нем были изумрудного цвета брюки и голубая рубашка под курткой. Он нервно поправил причёску. — Как я выгляжу? — Кев! Вперёд! — замахала я на дверь, и друг, последний раз меня обняв, скрылся за дверным проёмом. Я закрыла дверь, оставив включи в скважине, и обернулась на Джагхеда. Он стоял, оперевшись плечом о косяк, с немного усталым от тяжёлого дня (и недели в целом) видом. — Прости, что пришлось выслушивать часовую сводку новостей о происходящем в школе, — я качнула головой, подходя ближе. Джагхед взял мои руки в свои, начиная тихонько раскачивать их в стороны. Он совсем не злился и легко поцеловал меня. — Ничего, — улыбнулся он краешком губ. — Он просто пытается держать тебя в курсе событий, чтобы ты чувствовала себя частью и его жизни тоже. Арчи бы сделал для меня то же самое. Я знала это, поэтому была так благодарна за всё. Пока у меня есть люди, которые заберут меня из психдиспансера, мне есть, за кого держаться. Меня есть, кому спасать. Мы с Джагхедом вернулись в комнату и теперь вдвоём сидели на моём матрасе. Я предложила включить музыку, и теперь на всю комнату, но довольно тихо, играла какая-то приятная, но не совсем известная мне группа. — Что это? — Джагхед указал на стену у того, что я считала изголовьем матраса. — Ловец снов. Это был он самый, круг с переплетенными внутри толстыми нитями и мягкими перьями. — После одного кошмара Кевин купил его для меня, — усмехнулась я, вспоминая. — Что-то вроде талисмана. Он должен забирать на себя плохие сны и типа удерживать их подальше от меня. — И как? — Джагхед придвинулся ближе ко мне. — Помогает? — Не особо, — покачала головой я. — Сны — а кошмары все ещё сны — продукт нашей мозговой активности. Они всегда являются результатом наших мыслей. Джагхед понимающе кивнул — возможно, ему тоже все ещё продолжают сниться ужасы с участием его семьи или другие страхи, которые материализуются в то самое время, когда разум и тело должны отдыхать. Некоторые таблетки лишали меня возможности видеть хоть какие-то сны, но другие вызвали галлюцинации, и я даже не знала, что из этого хуже. Я хотела дотянуться до ловца снов, чтобы покрутить его в руках и, может, забрать с собой в диспансер, если бы мне разрешили, но Джагхед в этот момент дернулся лечь, и я столкнулась с ним. В этот же момент он взял меня за руки, увлекая за собой, и я буквально легла на него. Губы парня (моего парня!) оказались в зоне моей досягаемости. И, видимо, из-за нашего с ним положения поцелуй оказался жарче чем обычно. Пресс Джагхеда, скрытый за тёплой водолазкой, внезапно показался мне таким желанным, и я, не узнавая саму себя, резко села вертикально и с его же помощью стянула её через голову. Дыхание перехватило, а сердце Джагхеда бешено колотилось под моей ладонью, которая теперь уже лежала на голой коже. Это ощущение дарило лёгкое головокружение. — Ты нервничаешь? — едва слышно спросила я, хотя сама почти не дышала. Джагхед с трудом сглотнул и положил руки сначала мне на талию, а затем прошёлся чуть выше. Я позволила ему ухватиться за кофту и стянуть ее с меня. В комнате резко стало жарче, горячие руки Джагхеда касались моей спины, а мои холодные пальцы — его живота. Я видела, как забавно и случайно он дёргается, едва я подушечками трогала его пресс. Такая близость тел была для меня необычной. Странно было чувствовать свою кожу прислоненной к чьей-то ещё, но это опьяняло. — Сид… — Джагхед заерзал рукой в кармане своих джинсов и почти сразу извлёк квадрат в переливающейся серо-синей упаковке. — Не думай, что я ждал или… Готовился. Но… Если ты хочешь. Я прислонила палец к его губам и также близко наклонилась к ним сама. Мне не хотелось делать этот момент ещё более неловким, но мне хотелось Джагхеда. — Да, — прошептала я ему в самые губы. — Я хочу.***
Мне было тяжело сказать, что именно меня разбудило. В диспансере я спала каждую ночь абсолютно без подъемов, а здесь я проснулась с ощущением, будто выспалась на неделю вперёд. Часы на телефоне показали 3:56. Кевина все ещё не было, а в комнате было настолько жарко и душно, будто сейчас был самый разгар лета. Вылезти из-под одеяла и даже из-под руки Джагхеда не помогло. Я выбралась из комнаты на кухню и выпила стакан холодной воды, но и это не помогло. Всё моё тело будто полыхало: это было похоже на жар, но голова не болела. Я уже хотела было вернуться в комнату и распахнуть окно, как заметила, что ключей не оказалось в замочной скважине, хотя я точно помнила, как оставляла их там. На цыпочках я подкралась к двери и дёрнула за ручку — она распахнулась. Улица была тёмной и пустой, но я зачем-то шагнула наружу прямо в своих домашних тапочках. Тишина ночного Ривердэйла внушала мне страх. Потому что это была не просто тишина, это было затишье. А я знала, что затишье случается только перед самой смертоносной бурей. Именно поэтому когда позади меня раздались шаги, я глубоко в душе была готова к этому. Не была я готова только к тому, что мне наденут мешок на голову, и он, пропитанный чем-то химическим, заставит меня вырубиться.