Жизнь — обман с чарующей тоской

      — Дазай?! Что ты здесь делаешь?       — Мы только что со свидания.       Дазай чувствовал странное внутреннее удовлетворение и даже любопытство. Интересно, как отреагирует Акутагава, если кто-нибудь позарится на «то, что принадлежит ему». Осаму с интересом наблюдал, как недовольно-злобное выражение на лице Рюноске сменяется затравленно-удивленным. На секунду он замер, затем резко развернулся и стремительно зашагал обратно в сторону парка. Хигучи растерянно поглядела на Дазая, затем пролепетала: «Акутагава!» — и бросилась вслед за своим бывшим начальником.       Дазай, смотря на них, слегка прищурился. Неужели?.. Что ж, тогда понять реакцию Акутагавы очень просто. Осаму проводил взглядом удаляющиеся от него фигуры Ичиё и Рюноске и приложил руку к сердцу: оно билось спокойно и равнодушно. Ему ничего не угрожает. Усмехнувшись, Дазай направился домой.

***

      То, что Рюноске чувствовал сейчас, невозможно было описать словами. Все внутри пожирал дикий ураган, вызванный непонятным чувством, которое возникло в сердце, когда Акутагава увидел Хигучи рядом с Дазаем. Он не верил своим глазам: издалека ему показалось, что они даже целовались, а теперь он понял, что все так и было. Хигучи ходила на свидание с Дазаем?! Какого черта?! Рюноске слышал, что Ичиё звала его, и что она побежала за ним, но он специально шагал так быстро, как только мог. Рано или поздно Хигучи выдохнется, и ей придется прекратить погоню. Он совсем не ожидал, что она в этот самый миг схватит его за руку.       — Пожалуйста, подожди! — взмолилась Ичиё.       Акутагава грубо вырвал руку.       — Что тебе от меня надо? — прошипел он, приближаясь вплотную и нависая сверху, желая запугать. — Зачем бежишь за мной?       — А почему ты ушел, не сказав мне ни слова?       — Тебе было, с кем поговорить.       — Ах, это все не то! — беспомощно отмахнулась Хигучи, и Акутагава вдруг увидел свое отражение в ее глазах. Они и вправду стоят так близко?       — Тогда что «то»? — уже спокойнее спросил он.       Рюноске в глубине души понимал, что не имеет права сердиться на Хигучи. Они не состоят ни в каких официальных отношениях, они ни о чем не договаривались, и Ичиё — свободная женщина. Она может ходить на свидания с кем угодно. Она даже может встречаться с любым мало-мальски знакомым… Если только Рюноске его не опередит. Но он не был готов к каким-то громким словам и объяснениям. Его даже такая мелочь, как Дазай, сбивает с толку.       Акутагава просто боялся признаться себе, что боится ее потерять. Что однажды придет к ее дому, и дверь будет закрыта, а телефонный звонок останется без ответа. Все это он чувствовал, но еще не до конца осознавал. Быть привязанным — значит быть зависимым и уязвимым, а Акутагава боялся этого больше всего на свете. Поэтому реакция на появление Дазая стала для Рюноске полной неожиданностью. На мгновение ему показалось, что он опоздал — и вот, дверь захлопнулась прямо перед ним. И захлопнул ее бывший учитель. Но… Ичиё так смотрела на него! Акутагава видел, что девушка отчаянно хочет прикоснуться к нему, но каждый раз отдергивает руку.       «Она боится, что я ее оттолкну», — подумал Рюноске. Он схватил Хигучи за руку и заставил прикоснуться к своему лицу. Ичиё рвано задышала, но руку не отняла.       — Что же значит «то»? — снова спросил он, глядя на испуганную девушку перед ним уже совсем по-другому.       — Я не хотела тебя обидеть… Дазай пригрозил, что совершит самоубийство, если я не пойду, — Хигучи подняла на него молящий взгляд. Ее пальцы на его щеке пробирала мелкая, едва ощутимая дрожь. — Ты… ты не отвечал на звонки весь день… я не знала, как сказать…       — И уж, конечно, не ожидала, что я явлюсь как раз под занавес. Понятно, — хмуро закончил за нее Рюноске.       — Я не хотела… — казалось, Ичиё стремится произнести что-то важное, но не может подобрать слов. Акутагава ловил каждый звук, каждый шорох. — Я не знала, что это причинит тебе боль.       Акутагава выпустил ее руку.       — Мне не больно, — грубо отрезал он.       Хигучи смотрела на него с сожалением и надеждой. Она ждет, что он ее простит? Глядя в огромные, в пол-лица, глаза Ичиё, Рюноске чувствовал, что у него начинают дрожать губы. Хигучи не должна узнать, о чем он думает.       — Я устал. Мне нужно идти.       Он дернулся было, но Ичиё снова схватила его за руку.       — Тогда пойдем ко мне! Я напою тебя чаем и…       — … и что? Потом такси закажешь? Предложишь на ночь остаться?       — Оу, если ты хочешь… — смущенно пролепетала Хигучи, опустив глаза, но все еще продолжая судорожно сжимать запястье Рюноске. — Я пойду спать в комнату Эйки, моя — полностью в твоем распоряжении…        Молодой эспер чувствовал, что сопротивляться становится все сложней, что обида сходит на нет и уступает место желанию как можно дольше находиться рядом с Ичиё. Акутагава зажмурился изо всех сил, вновь и вновь вызывая в уме образ Дазая, склонившегося к Хигучи, но понимал, что зла на девушку больше не держит. А вот выпустить кишки бывшему учителю было бы в самый раз.       — Ты серьезно? — наконец, с издевкой произнес он.       — Прости меня, — продолжала сокрушаться Ичиё, — я не знала, что Дазай… вызывет у тебя такую реакцию. Если бы я знала, то…       — Потащила на свидание кого-то другого? — не сдержался Рюноске.       Хигучи закусила губу и выпустила его руку. Кажется, она начинала сомневаться, принесет ли ее упорство какие-нибудь плоды. Недалеко от них прошла немолодая пара: они обсуждали театр и, видимо, после представления решили погулять по парку. И Ичиё, и Рюноске замолчали, ожидая, пока пожилые люди пройдут. Среди деревьев и кустарников было не так уж и ветрено, но холодно, а Хигучи, как заметил Акутагава, была одета совсем не тепло. Он уже собрался было сказать ей об этом и предложить идти домой, как вдруг девушка резко отвернулась.       — Что слу…       — Как я могла бы… кого-то другого? Ведь мы с тобой… мы же…       Акутагава не почувствовал, как задышал быстрее. Хигучи не договорила, но он знал, что она имеет в виду — их первый поцелуй. Но разве?..       — Ведь ты был первым, кто… так приблизился. Я не помню других. Если бы они были, я бы уже вспомнила! — Хигучи все еще стояла, отвернувшись.       — Так докажи! — внезапно выпалил Акутагава.       Хигучи посмотрела на него расширенными от удивления глазами.       — Доказать?..       — Ты ведь хочешь сказать, что я нужен тебе? Я правильно понимаю? Да? — Рюноске наскакивал на Ичиё с вопросами, не в силах себя остановить. И вдруг: — Так докажи! Докажи, что я и правда нужен тебе! — выплюнул он.       Ичиё часто-часто заморгала и посмотрела на него — жалобно и недоверчиво.       — Доказать? — еще раз переспросила она, но в этот раз Акутагава почувствовал холодок в ее тоне и сразу напрягся. — Ты что, издеваешься надо мной?       Рюноске не столько опешил от слов Хигучи, сколько от осознания, что они находятся в тупике. Он зашел слишком далеко, но не мог и не умел сдавать назад. Нужно идти вперед до конца. К тому же, Акутагаве так хотелось снова ощутить пьянящее чувство, разливающееся по телу…       — Я не прошу ничего ужасного. Всего лишь то, что ты уже делала, — Акутагава отступил на шаг назад, выпрямляясь. — Поцелуй меня. Как тогда. Ты сама меня. Не я.       К огромному удивлению Рюноске, на глазах Ичиё выступили слезы. Эспер не подал виду, но страшно перепугался. Что он опять такого сделал?! Ведь она тоже этого хочет? Разве нет?! Но, к счастью, Хигучи объяснила все сама, и Акутагаве не пришлось теряться в догадках.       — Сначала ты кричишь на меня… грубишь, заставляешь признаваться в… И потом просишь быть игрушкой? — произнесла Ичиё, медленно отходя.       Акутагава застыл: он вовсе не имел в виду ничего такого. Но, взглянув в глаза Хигучи, эспер понял, что переубедить ее ему уже не удастся. Идя сюда сегодня, Рюноске совсем не хотел, чтобы все оборачивалось именно так. С чего вдруг Ичиё так взбеленилась? Да, он злился, но у него был повод. И он не хотел унизить или оскорбить Хигучи. Пока Акутагава размышлял над их странным разговором, девушка развернулась и пошла прочь из парка. Первым порывом Рюноске было броситься за ней, но он одернул себя: сейчас не лучшее время. Ему нужно остыть, чтобы не наговорить лишнего, а Ичиё — успокоиться.       — До завтра! — звучно крикнул Акутагава. Очень громко, чтобы быть уверенным, что Хигучи его услышала. На секунду ее удаляющаяся фигурка напряглась, затем Ичиё продолжила путь. Но Рюноске знал, что у него получилось. Он придет завтра и все объяснит, и им не нужно будет так нелепо ругаться.       Всю ночь Акутагава нервно ворочался на кровати. Конечно, он очень устал, и ему не мешало бы хорошенько выспаться, но Рюноске не мог заснуть. Он размышлял над словами Хигучи: «Ты хочешь, чтобы я стала твоей игрушкой». Эта фраза ему очень не понравилось, в ней прямо-таки сквозил намек на рабское подчинение и унижение — словом, на то, чего Акутагава всю жизнь старался страстно избегать. И теперь Ичиё обвиняла его в подобном к ней отношении. Это было несправедливо. Желание оскорблять и унижать Хигучи в Акутагаве давно пропало, и он думал, в свете последних событий, это и для его бывшего телохранителя очевидно.       Несмотря на ссору, Рюноске чувствовал странное спокойствие и даже легкую радость. Все-таки Ичиё его не обманывала, не предавала ради Дазая, и завтра они непременно помирятся. Может быть, стоит пригласить ее прогуляться? Или приготовить подарок? Акутагава помотал головой: он стал таким сентиментальным в последнее время. Постоянно витает в облаках, мечтает о нелепых встречах с девушкой — такого отродясь не бывало. Поэтому Рюноске чувствовал себя одновременно растерянным, по-глупому счастливым и немного злым на самого себя. Откуда же ему было знать, что каждый проходит через подобное?       Приближался март — весна, новое в природе и жизни и… день рождения Рюноске Акутагавы. Обычно молодой эспер никогда не праздновал, да и никто особо не стремился поздравлять и желать всякой приятной ерунды — за исключением Хигучи. Уж она-то никогда не забывала и дарила разные полезные (и не очень) вещицы. Но вдруг Рюноске, вздохнув и перевернувшись на бок, понял, что Ичиё теперь не помнит о его дне рождения. Его прямо-таки подмывало позвонить ей и рассказать, как будто он маленький ребенок. Точнее, большой ребенок — а детям нужны игрушки.       «Ты хочешь, чтобы я была твоей игрушкой?»       Акутагава вздрогнул. Ну почему все так сложно?

***

      Ичиё, вздохнув, опустилась на кровать — ну почему все так сложно? На размышления и какой-никакой анализ сегодняшних событий не было сил вообще. Хотелось закрыть глаза и забыть этот день. Это унижение…       Хигучи чувствовала себя полной дурочкой, когда Дазай позвонил ей и «позвал на свидание». Внутреннее чутье тут же подсказало, что это подвох, но Дазай начал молоть чепуху про самоубийство, и девушка посчитала за лучшее согласиться. Но сделала она это зря. Осаму весь вечер был занят своими мыслями, совершенно ее не слушал и не пытался вести себя, как пристало порядочному кавалеру. Изредка он прерывал Ичиё, чтобы задать вопросы, никак не связанные с ее рассказами, и Хигучи понимала, что Дазай пытается что-то у нее выведать, но не знала, что именно. Однако упоминание вскользь об их недавней встрече расставило все на свои места: Осаму боялся быть раскрытым. Любой порядочный мужчина не захотел бы, чтобы о нем ходили слухи, будто он таскается по борделям (даже если он действительно таскается). И Ичиё осознала, что Дазай всего лишь пытается удостовериться в том, что она не будет болтать лишнего.       Для девушки, лишенной жизненной опоры и воспоминаний, такое отношение было сродни пытке. Она чувствовала себя ненужной и использованной и делала все, что ни предлагал Дазай. А зачем что-то предлагать самой, если в их встрече нет никакой искренности? Хигучи ни секунды не сомневалась в том, что рядом с ней чужой человек. При всей воспитанности и безбожном флирте Осаму казался приторным, ненастоящим. Его лицо с приятной улыбкой — маска, остроумные шутки и комплименты — фарс.       И вдруг — словно кто-то отодвинул ширму — Хигучи разглядела настоящего Дазая. Этот молодой человек прямо сказал ей: «вечер отвратителен». И Ичиё едва не плюнула ему в лицо. Интересно, из-за кого это «вечер» такой «отвратительный», м? Больше всего на свете девушка хотела оказаться дома, лечь в кровать и увидеть в телефоне сообщение от Акутагавы, про которого она, признаться, на этот вечер забыла — Дазай отвлекал на себя слишком много внимания. Но вместо этого они встретили у ее дома самого Акутагаву…       В тот момент, когда Ичиё увидела искаженное ревностью и отчаянием лицо Рюноске (отчего-то она слишком хорошо знала эти чувства), она поняла, что упустила что-то важное. Хигучи хотела тут же все объяснить и дать Рюноске понять, что увиденное им — просто недоразумение. Но она никак не ожидала, что он вдруг сорвется с места и побежит в сторону парка. Ичиё сразу поняла, что если не пойдет за ним сейчас, то уже никогда не догонит. Она слышала, что Дазай пытается ее позвать, но ей было наплевать на Дазая. Он отнесся к ней, как игрушке, которую в любой момент можно выкинуть — так зачем Хигучи такой безалаберный хозяин?       Бежать было легко, и Ичиё очень обрадовалась, что так быстро догнала Акутагаву. Она не придумала ничего лучше, чем схватить его за руку. Девушка подозревала, что Рюноске будет сердиться, заранее готовилась к грубым словам и обвинениям и с жаром просила прощения. Ей и самой казалось, что, пойдя с Дазаем на свидание, она сделала что-то неправильное, а поглядев в искаженное лицо Акутагавы, она удостоверилась в этом окончательно.       Девушка испытывала дикое смущение, но все равно заставляла себя уверенно прикасаться, говорить вкрадчиво, чтобы ни за что не спугнуть. Прогнав всю стыдливость, Ичиё почти что призналась, что влюблена в Акутагаву — после их первого поцелуя невозможно было это не понять. Но вдруг она увидела на лице Рюноске жадное выражение и услышала странные слова:       — Докажи, что я нужен тебе! Поцелуй ты сама меня. Не я.       В один миг внутри что-то дрогнуло и словно откололось. Рюноске не сказал ничего предосудительного и вроде бы не пытался намеренно ее оскорбить, но Ичиё чувствовала, что земля уходит из-под ног. Хигучи недоверчиво вглядываясь в глаза человека, ставшего за столь короткое время ее единственной опорой и силой, и не могла сообразить, почему она должна что-то ему доказывать. Выходит, он, как и Дазай, тоже видел в ней лишь средство для удовлетворения своих желаний? И то, что Акутагава тоже испытывает к Хигучи ответные чувства, ей только казалось?       Ичиё зажмурилась и попыталась вспомнить все встречи с Рюноске. Сначала он чуть не убил ее, потом помог добраться до дома, потом защитил от последствий нападений заключенного, прогулялся немного в парке и, наконец, остался с ней на ужин в тот день… То есть, ничего особенно в общении между ними никогда не было. В один миг стало ясно, что Хигучи все себе придумала, и никакой симпатии со стороны Акутагавы нет. Действительно, как за такое короткое время незнакомые люди могут стать друг для друга чем-то важным? Этому молодому человеку просто было скучно, и он развлекался с ней. Так же, как пытается сделать это сейчас — просто потешить самолюбие; убедиться, что она по-прежнему на крючке…       Все внутри затопила жгучая обида и разочарование, и на глазах выступили слезы.       — Выходит, ты хочешь, чтобы я была твоей игрушкой?       Рюноске ответил не сразу и, кажется, даже не до конца понял, о чем речь. Словно разыгравшийся мальчишка, он усмехнулся и вскользь что-то пробормотал. Хигучи пристально вгляделась в него: неужели все люди такие — считают, что могут подчинить ее своей воле, лишь сказав пару вкрадчивых слов? На душе было тяжело и мерзко. Ичиё желала поскорее закончить разговор; еще не хватало, чтобы Акутагава увидел, как она плачет.       Развернувшись, девушка решительно зашагала прочь, оставляя за спиной этого человека, этот разговор и этот вечер. Необходимо, как можно скорее, все забыть и отказаться от общения с Акутагавой. Конечно, будет сложно, ведь он — единственное, что есть у нее в этом мире. Хигучи шла, сдерживая слезы, и лихорадочно пыталась понять, как из простого разговора получилась крупная ссора. Сама Ичиё не была настроена на конфликт, да и Рюноске после пары вредных выходок вроде бы собирался сменить праведный гнев на милость… Но вот они расходятся в разные стороны, и никто не знает, увидятся ли они снова.       Хигучи чувствовала, как щекочет внутри, и сердце сжимается от странной боли, но упорно делала шаг за шагом. Она оставляет за спиной нечто ценное? Пусть так, зато никто не посмеет относиться к ней с пренебрежением.       И вдруг — во всю мощь легких — Акутагава крикнул:       — До завтра!       «До завтра?!»       Ичиё застыла. Неужели Рюноске собирается прийти завтра? Зачем? Почему просто не отпустит ее? Мысли пронеслись в голове в один момент и, закусив губу, Хигучи, мужественно сопротивляясь желанию повернуться, продолжила путь.       Завтрашний день не принес ничего, кроме неизвестности и недовольства жизнью. С утра, невыспавшаяся и грустная, Ичиё нагрубила Эйке, и сестра с обиженным видом быстро умотала в школу, даже не попрощавшись. Чай был невкусным, звук телевизора — дребезжащим и противным. Хигучи тяжело вздохнула. Подтянув вечно сползающую пижаму, девушка направилась в комнату младшей сестры — нужно было навести там порядок. По телевизору шел какой-то ужасно старый и скучный фильм, и Ичиё удивилась, как у Эйки может быть включен подобный канал. Сестра ничего сложнее мультиков смотреть не может.       Подбирая с пола разбросанную одежду, тетради и подушки, а также кое-какой мелкий мусор, Хигучи невольно прислушивалась к фильму. «Не такой уж он и скучный», — заметила она через пятнадцать минут. А через полчаса уже сидела, прилипнув к экрану, и ловила каждое слово. После очередной рекламной паузы ее внимание вдруг привлекла надпись, на которой было название фильма — «Расёмон» японского режиссера Акиры Куросавы*. Девушка нахмурилась — «Расёмон»… Где-то она уже это слышала. Хигучи шмыгнула носом и растрепала и без того не приглаженные волосы: память ни к черту.       И вдруг в дверь позвонили.       Ичиё подскочила, в кровати, как ужаленная, тут же ударяясь ногой о тумбочку и едва не падая. Кто же мог прийти к ней в такой ранний час? Сердце трепетно забилось, потому что ответ мог быть только один… Уже подойдя к двери, Хигучи вспомнила, что она все еще в пижаме, не расчесанная и вообще просто в непотребном виде. Что же делать? Девушка глянула в глазок и в облегчении прикрыла глаза: ее ожидания оправдались. Он пришел. Радость заслонила собой любые другие эмоции, и Ичиё, больше не раздумывая, открыла дверь.       Перед ней действительно стоял Акутагава. Он был хмурым, но, услышав шум открывающейся двери, сразу преобразился. Хигучи с удивлением наблюдала, как его угрюмое лицо вытягивается, и на нем появляется отчаянное, почти жалобное выражение. Молодой человек коротко кашлянул и, опустив глаза, быстро проговорил:       — Прости. Вчера я был не прав.       Ичиё молча смотрела на Рюноске. Не услышав ответа, он вновь поднял голову, встречаясь с девушкой взглядом — в нем были напряжение, надежда, ожидание. Вдруг Акутагава засуетился и протянул Хигучи небольшой тортик, с красивыми цветочками наверху.       — Вот. Это тебе. Я не знал, что ты любишь, поэтому…       Ичиё замотала головой и, улыбаясь сквозь слезы, втащила обескураженного ее внезапностью Рюноске в квартиру и захлопнула дверь. Акутагава свободной рукой схватил Хигучи за плечо, пораженно вглядываясь в ее лицо, словно пытаясь найти ответ на мучавший его вопрос.       — Неужели… я правильно понимаю?..       Хигучи осторожно забрала коробку с тортом из его рук и поставила на тумбочку. Затем положила руки Рюноске на плечи и медленно приблизилась. Сейчас она, как вчера, видела в его глазах свое отражение. Неважно, что будет потом. Пусть после он оттолкнет ее и уйдет. Ичиё обвила шею Акутагавы и, поднявшись на цыпочки, осторожно поцеловала в плотно сжатые губы. Парень судорожно выдохнул и в следующую секунду нетерпеливо прижал Хигучи к себе, крепко обнимая.       — Ты можешь быть только моей! — прошептал он куда-то ей в плечо.