Дивергент

      Мое имя уже давно объявили, а меня словно парализовало, пошевелиться не могу. И только когда отец подтолкнул меня локтем, я словно очнулась. Мысленно отругала себя за такую медлительность, но поднялась с кресла и двинулась в сторону лестницы.       Как неприятно, когда все на тебя неотрывно смотрят. Кто-то безразлично, кто-то ободряюще, кто-то сочувствующе, словно понимают, каково мне.       Никто понимает.       Я обвожу взглядом всех членов фракций и снова натыкаюсь на Бесстрашие. Там уже сидит Саймон, держа салфетку у ладони и улыбаясь мне. Поднимаю взгляд выше и вижу светлую макушку.       Джонатан.       Я не видела его два года, а сейчас он все так же смотрит на меня тем любящим братским взглядом и улыбается мне. Слезы начинают скапливаться на глазах, но я не хочу плакать.       Не сейчас.       Чувствую невербальную поддержку всех, кто находится в зале и встаю на сцену, лицом к жителям Чикаго.       Передо мной стоят пять белых чаш с разными содержимым и знаками. В чаше Бесстрашия лежит черный уголь, у Отречения — серые камни, у Эрудиции — вода, у Искренности –стекло, а у Дружелюбие — земля.       Я до этого говорила, что мне было тяжело определиться? Нет, самое сложное именно сейчас. Причем, я понимаю, что времени у меня не так уж и много, поэтому я беру нож в ладонь.       Вижу, как ладони трясутся, и я нечаянно мелко порезалась. Видимо, сама судьба не дает мне времени на размышления. Делаю порез глубже, и кровь начинает накапливаться около раны, стремясь вытечь, но я не спешу наклонить ладонь. Все еще испуганно смотрю на чаши, не зная, что мне делать. Но я спиной чувствую, как люди неодобрительно и с ожиданием смотрят на меня, поэтому стараюсь ускориться. Слегка наклоняю руку, и алая струя начинает скатываться к низу.       Автоматически, сама не знаю, почему, направляю ладонь в сторону серых камней, к Отречению. Все еще мысленно сомневаюсь в этом выборе, поэтому судорожно смотрю на все чаши, теряясь в собственных мыслях.       Нет, в своей фракции я точно не останусь.       В последний момент перевожу руку в сторону крайней чаши, и капля крови тут же в уголь.       — Бесстрашие, — объявляет Лайтвуд.       Я, все еще не решаясь в последний раз заглянуть в глаза родителям, беру салфетку, но не поворачиваюсь. Кожей чувствую, как мама потихоньку начинает содрогаться в рыданиях, а отец еле сдерживает себя, понимая, что жене помочь важнее. Но я же не могу стоять так вечно, поэтому приходится повернуться лицом к остальным. На верхней трибуне Отречения происходит все так, как я и думала. Но, повернув голову в сторону своей новой фракции, вижу как все начинают громко кричать аплодировать мне.       Жаль, Джона среди них нет.       Саймон прямо-таки светится от счастья, улыбаясь своей широкой улыбкой и раскрывая руки, чтобы поскорее забрать меня в свои объятия. В последний раз смотрю в сторону родителей, но не задерживаю взгляд надолго, чтоб не было еще больнее, и спешу к людям, с которыми мне придется теперь общаться все свое время.       Все тут же начинают ко мне приближаться, подзывая сесть, но друг всех расталкивает и хватает меня в свои руки, крепко обнимая и целуя в макушку.       Саймон, слегка отстраняясь, смотрит мне в глаза, смахивает подушечками больших пальцев слезы и говорит, что все будет хорошо.       Хотелось бы верить.       Дальше все происходит как в тумане, поэтому я и не замечаю остальных перешедших во фракции, сидя между какой-то яркой брюнеткой и Саймоном.       Часа через полтора все поднимаются с мест и двигаются к выходам из здания. Друг держит меня за руку, стараясь поддержать и дать понять, что он переживает так же сильно, как и я. Мы идем в сторону железной дороги, где скоро должен проехать поезд. Глядя на то, как все начинают бежать за ним, спеша сесть в один из вагонов, я слегка теряюсь, но тут же начинаю повторять за другими. Саймон же, справился с этой задачей быстрее меня, поэтому подал мне руку, за которую я ухватилась и помог зайти в вагон.       Там я наконец-то смогла осмотреть всех тех, кто теперь навсегда в Бесстрашии. Передо мной стояла все та же брюнетка, рядом с которой я сидела. Она смотрела на нас довольно долго, после чего подошла и сказала:       — Привет, я Изабель, можно просто Иззи, — девушка мило улыбнулась и протянула нам руку, которую мы с Саймоном по очереди пожали, представившись.       Сама Изабель родилась в Бесстрашии, что было видно по ее одежде и многочисленным татуировкам, в виде непонятных мне знаков, но именно она разрушила для меня разрушила всеобщие стереотипы о том, что люди этой фракции безчувственные и черствые. Она постаралась морально поддержать нас, уверря в том, что в Бесстрашии не кусаются и все вполне дружелюбные. Думаю, она яркий тому пример.       Через несколько минут, когда мы проезжали рядом с крышами каких-то домов, Иззи жестом руки позвала нас к выходу из поезда. Мы с Саймоном непонимающе переглянулись и, выглянув из двери поезда, поняли, что имела в виду Иззи.       Все прыгали из поезда на крыши.       Не знаю почему, но я особо не боялась, хотя, наверное, стоило бы, поэтому спокойно взяла Саймона за руку, глядя как Изабель прыгает, отвела нас подальше от двери, и с разбегу двинулась ко всем остальным. Падение было болезненным, но не очень. Само чувство полета дало такой адреналин, который, наверное, перебьет всю мою физическую боль.       Поднявшись, я заметила, что все идут в сторону противоположного края крыши, где стоял какой-то парень. Высокий стройный брюнет с черными глазами и такими же тату, как у Иззи.       — Меня зовут Себастьян Верлак. Я буду одним из ваших наставников в Бесстрашии. Если вы боитесь, то можете уходить уже сейчас, — твердым, не терпящим возражений, тоном сказал парень.       Все молчали.       — Отлично, — продолжил он. — Сейчас кто-нибудь из вас должен будет прыгнуть вниз с крыши. Это одно из первых ваших испытаний. Вы же Бесстрашный, для вас это не должно ничего стоить.       Все синхронно посмотрели вниз после слов Себастьяна, и увидели там большую черную дыру, куда, судя по всему, мы должны попасть.       — Ну, кто первый? — подняв одну бровь, оглядел нас брюнет.       Все так же молчали. Понимая, что, скорее всего, никто не решится на этот шаг в пропасть, я сказала:       — Давайте я.