Будни в Академии. На свидание до дебюта!

      Первый этаж главного корпуса Академии Саотомэ был ярко освещен. Если смотреть снаружи, то в гигантских прямоугольниках желтого света можно было заметить быстро мелькающие силуэты — свежеиспеченные студенты танцевали и веселились.       Строго говоря, освещен был только холл — настолько гигантский, что места хватало и для танцев, и для длинного фуршетного стола, и для отдельных небольших столиков, окруженных изящными стульями. На средней площадке центральной лестницы то и дело появлялись загадочные фигуры в плащах и масках. Загадочными, впрочем, они оставались ровно до того момента, пока не начинали говорить или петь — узнать членов Starish или Quartet Night по голосу мог каждый. Под их песни танцевалось особенно хорошо, и студенты спешили насладиться последним днем своей относительной свободы — уже завтра начнется учеба и, как говорили, это был настоящий ад.       Разумеется, всем пришлось срочно бежать переодеваться, потому что разочарованный неготовностью студентов к вечеринке (и обмороком Рин) Саотомэ пригрозил отчислением, если те немедленно не примут вид таинственный и загадочный. Ну, насколько это возможно. В комнатах каждого уже ждала максимально простая полумаска, так что маскарад, в общем, удался. Когда переодевшиеся и напялившие на себя маски студенты вновь собрались на площади у входа в главный корпус, довольный Саотомэ (а настроение у него сегодня менялось раз в пять минут) пригласил всех внутрь. И, быстро-быстро переместившись на импровизированную сцену — ту самую площадку центральной лестницы — произнес новую приветственную речь, а потом передал привет родителям студентов. Спел. Ту самую песню, что двадцать лет назад сделала его знаменитым*.       В маленькой репетиционной комнате было, в отличии от холла, тихо. Никакие посторонние звуки сюда не долетали, так что девушку, спящую на диванчике, ничего не беспокоило. Освещение благодаря неярким настенным светильникам, было приглушенным. Нет, их, конечно, можно и на максимум выкрутить было, но зачем. Тут вообще-то девушка после обморока отсыпается. Рядом с ней, держа ее за руку и периодически поправляя компресс, сидит Реджи. На лице у него — смесь тревоги и удивления. Дескать, как это, его непрошибаемая (почти) младшая сестренка упала в обморок, да еще и на глазах у кучи народа. В вычурную спинку дивана вцепились напряженные добела тонкие пальцы Юки. Она молчит и больше не улыбается. Рядом обретается Камю. Что он тут делает, не совсем понятно, но Рею приятно, что и он беспокоится за Рин. Ай и Ранмару здесь сейчас находиться не имеют права — такое уж условие поставил Саотомэ. Вскоре, если Рин не проснется, Реджи придется уйти развлекать студентов и оставить свой печальный пост тому, кто придет на смену.       — Не ожидал, — вдруг произнес Камю. И добавил — Она боится публики?       — Нет. Я и сам не знаю, почему она вдруг... — тихо ответил Реджи. — Ты же видел, как она пела у нас в «Котобуки бенто».       — Она очень переживала, — сказала Юки, о которой, кажется, ни Рей, ни Камю не помнили. По крайней мере, оба слегка вздрогнули, услышав чужой голос.       — Но все же почему? — спросил Реджи, не надеясь получить ответ.       — Не любит платья. Боится их. Я сначала не заметила. Потом, уже на сцене, увидела, как быстро бьется жилка у нее на виске. Подумала, из-за толпы. Но вспомнила, как она паниковала из-за макияжа, как тщательно гладила платье и в то же время избегала его касаться. Я тогда проверила ее пульс. Был сильно учащенный. Перенапряглась. Перенервничала. Вот результат.       Слушая не слишком связный монолог Юки, Камю начал закипать.       — Придурок, ты зачем ее в платье упаковал, если знал, что она на них так реагирует? — если бы шипением можно было убить, Реджи уже давно был бы мертв. Камю злился, в том числе, на себя — это ведь он помог Рею выбрать платье.       — Черт, Камю, я хотел, чтобы она это преодолела. Чтобы поняла, насколько женственной она может быть! — шепотом начал оправдываться Реджи. — Пока мы были вместе, все было хорошо. Я начал надеяться, что мы справились...       Камю только рукой махнул. Юки с интересом вслушивалась в перепалку. И решила вставить свои три копейки, пусть и слегка не в тему:       —Реджи-сан, женственной можно быть не только в платье.       Рин, до этого лежавшая на спине, повернулась набок, уткнулась рукой в спинку дивана, открыла глаза и увидела перед собой блестящую золотом ткань. Пробормотав «Что за хрень?!», она завертелась в поисках одеяла, повернулась лицом к Реджи и, наконец, осознала, что происходит.       — Блин! Я, что, все пропустила? — с досадой воскликнула она, сев. И тут же спросила — Ребят, тут кофе есть? Или чай хотя бы? А чего вы такие напряженные? Расслабьтесь, всякое бывает.       Рин радостно и немного сонно улыбалась, ожидая, пока ответят хотя бы на один ее вопрос. Ответа она так и не дождалась, зато дождалась обнимашек от Реджи и его неловкого «Прости» шепотом. Потом Рея бесцеремонно оторвали от Рин, саму ее аккуратно поставили на ноги и заключили в стальное кольцо рук. Камю шепнул: «Я переживал».       — Эй! А ну-ка усади ее на место! — у Юки прорезался приказной тон. Она сама от себя не ожидала. Но Камю и не подумал отпускать свою добычу.       — От-пус-ти ее! — продолжила Юки, колотя маленькими кулачками по твердой спине.       Камю слегка улыбнулся и все же разжал объятья, аккуратно сажая Рин на диван. Уже устроившийся там Реджи перехватил ее и привычно усадил себе на колени, так же привычно отфыркиваясь от ее растрепавшихся волос.       — Слушайте, это все прекрасно, конечно, — весело начала Рин. — Но вы же так и не ответили ни на один вопрос!       — Тут есть чай. В пакетиках. И стаканчики пластмассовые, — проинформировала Юки.       — Тогда давайте чай пить! Ну нахрен эту патичку!       — Я за! — оживился Реджи.       — Не расслабляйся особо, скоро твой выход.