Спички

Юнги при самом худшем настроении называл образование «производством одношерстных идиотов», учителей — обиженными детьми с биполярным расстройством, однако в день сдачи экзамена Мин волновался. Волновался настолько, что перепил кофе и теперь у него предательски дрожали руки. Когда-то аттестат для него был дурацкой бумажкой, сейчас же — он не менее дурацкий, но всё же билет в будущее. Будущее. Оно всегда было через месяц, полгода, год, Юнги не всегда думал о нём, оно всегда маячило где-то вдали и приближалось к парню крайне медлительно. И-за этой медлительности Юнги даже забыл, что времени свойственно движение и будущее когда-то да наступает. Наступило. Вот, прямо сейчас, сегодня. Последний день в школе, самый волнующий, нервозный, сумасшедший. Утро. Мин сидел в своей комнате и сжимал несчастную кружку, очерчивал большим пальцем на её стенках однотипные узоры. Юнги не думал, что кофе так легко глотать, подобно воде. Черная гуща перестала иметь, как вкус, так и запах. Он не знает, зачем так много выпил — теперь только хуже. На теле висит идеально вычищенная униформа — спасибо маме — на кровати вскрытая плитка горького шоколада. Этот день он представлял себе, самую малость, иначе. Ему прошлому казалось, что такой день он проведёт максимально спокойно: проснётся с утра пораньше, насладится одной чашкой кофе, послушает музыку и, схватив все документы, завалится к папе в машину — а там будет смотреть на скучные картины за окном в сопровождении моторного рёва. Папа бы, сидя за рулём, веселил, подбадривал его, рассказывал смешные истории или же просто врубил бы музыку восьмидесятых. Юнги не скроет того, что любит песни старого времени — в них больше чувств, души и духа той молодёжи. А что в итоге? Он захватил кофе с шоколадом и закрылся в своей комнате. Сидеть на кухне с родителями не хотелось — они, успокаивая, только сильнее разволновали бы Мина. Он хотел побыть один, привести мысли в порядок и немного расслабиться. Еще время есть, в голове оно течёт иначе, да и по факту Юнги проснулся гораздо раньше, чем того требовали обстоятельства. Он думал о многом, не только об экзаменах, учебе. Внутри всё походило на свалку, где-то по проводам бегают мыши, где-то шумит, хрустит и валится конструкция из мусора, по углам раскиданы серебристые липкие паутины, на полу — лужи. И Юнги во всём этом беспорядке, с опущенными плечами, с еле различимым тонким силуэтом. Под истертыми подошвами кед шуршат газеты, всмотришься внимательнее — воспоминания. Накиданы по желтой бумаге, картинки прилагаются — не так скучно. Там, в черно-белых красках, отец дарит ему галстук, красивый, мягкий, в аккуратной коробке. Подарок, за то, что оканчивает старшую школу. Честно признаться, Кисок не дарил Юнги подарки даже на дни рождения, лет так с тринадцати, а тут за такую чепуху, робко и искренне. Взгляд спускается вниз, туда, где они с Чимином сидят в кладовой и курят сигареты. Полумрак с застоявшимся, тяжелым воздухом, лампочки в кладовой сгорели давно. Это было за неделю до экзаменов, Пак разнервничался и утащил с собой Мина. У Юнги не было никаких предрассудков по поводу Чимина, о его пагубных привычках он знал с первого дня — от Чимина несло мятной Африкой*. Но видеть такого взволнованного Пака было всё равно непривычно, его жилистые пальцы дрожали так, что пепел падал на одежду. Чимин тогда тихо сказал, что если не поступит в государственный универ — дорога ему прямиком в Макдональдс. Он не плакал, не злился, не говорил безостановочно — как раз-таки наоборот. Выдавленные пару слов и тишина. Тогда Юнги подумал, что молчаливый Пак Чимин — самая пугающая хрень на этом свете. В помятых углах газеты запечатлены исчерканные тетради, книжки, многочасовые дополнительные занятия по подготовке к тестам. Где-то светится лицо самого нелюбимого учителя, бессмысленные строки на доске, зубрёжка, усталость, но всё это не занимает много места. Нет, Юнги думал и волновался об экзаменах, просто масштабы оного уменьшались, стоило сравнить с другими вещами. Например, с Дженни. На газете воспоминаний ей посвящена целая страница. Но, что странно, это не воспоминания реальности, где они столкнулись и что-то там между ними произошло, нет. Это всего лишь мысли, чувства, воображение. То, что между ними не было, но могло быть, будь Юнги совсем отшибленным. Он просто представлял, терялся в своих представлениях, действовал в них, говорил с Дженни, кричал и матерился — в действительности лишь отводил взгляд и плотно сжимал кулаки. Вот улыбчивая Дженни проходит по коридору, разговаривая с кем-то по телефону и Юнги касается её плеча, а после руки. Кожа к коже, близко, многозначительно. У Дженни обязательно пропадает улыбка, а прежние плавные движения становятся резкими. В реальности же Юнги быстро проходит мимо, но, не рассчитав траекторию, сталкивается с какой-то ученицей; от этого у неё из рук выпадают книги. Или вот Дженни стоит на остановке, Юнги видит её издалека. Ему совсем в другую сторону, он уезжает, не оборачивается ни разу, но в голове он едет за ней. Вплоть до дома. И так болезненно-много раз. Ему хочется сделать больно, разозлить, спровоцировать, но лозунг «Переживи, перетерпи» крепким узлом держит его на месте. И правильно, нечего ухудшать то, что итак еле стоит на двух колёсах. Юнги хочет прижечь подошвой своей обуви газету. Именно ту страницу, где чернилами выбито «Jennie». Английские буквы развалились тут из-за сериала «Друзья», из-за первой ассоциации, воспоминаний и мысли о Дженни. Прижечь подошвой не удаётся, именно поэтому он поднимает потрепанную газету, сжимает, а после превращает в большой нелепый комок. Комок летит в гору мусора, а Юнги шагает дальше, по грязным лужам и раскиданным проводам. Шик. — Юнги, уже пора, — родной голос врывается в сознание и Юнги с удивлением смотрит на маму, которая сидит рядом, аккуратно сжимая его плечо. Мин даже не заметил, как она вошла и отобрала из его рук кружку с почти выпитым кофе. На внутренних стенках остаются коричневые разводы, а оставшийся напиток на дне напоминает ему те лужи. Короткое молчание заканчивается тем, что Мин порывисто обнимает маму. — Пожелай мне удачи. — Удачи. Документы, машина, рёв мотора, музыка восьмидесятых. Кисок за рулём веселее некуда, а Юнги становится спокойнее. Всё почти так, как он и хотел. ### Экзаменационный центр предстаёт перед Юнги трёхэтажным зданием с большими окнами и висящим перед входом государственным флагом. Он выбирается из машины и неторопливо оглядывается по сторонам, очередь из взволнованных учеников уже толпилась перед входом. Кисок незаметно оказывается рядом и, хлопнув сына по спине, с усмешкой говорит: — Вот и приехали. — Да. Юнги смотрит на всё это и не ощущает никакого волнения. Внутри — поразительное спокойствие, даже больше заторможенность. Он вроде понимает, что сейчас решится нечто важное в его жизни, а вроде нет. Что-то вроде «А какая разница?», таких зданий в городе много, оно ничем не выделяется, разве что, Юнги уверен, внутри по каждым углам понатыканы камеры слежения. Кисок крепко обнимает его, настолько крепко, что Юнги чувствует, как воздух быстро уходит из лёгких, а рёбра трещат от напряжения, силы. Он не шевелится, утыкается носом в отцовскую рубашку и пытается принять в себя всё, что хочет передать Мин-старший через этот жест. Сердце Юнги бьётся медленно, да и сам он как неживой, вот-вот и уснёт на месте; глаза стеклянные, почти безжизненные. Кажется, Юнги волнуется, просто по-своему — ненормально. — Ты справишься, слышишь? — День сегодня дерьмовый, пап. — А? Юнги отпускают и он с усмешкой указывает на свинцовое небо. — Облачно. — Олух, не думай о погоде. — Не заезжай за мной, я сам доберусь до дома. — Мама же будет волноваться. — Пап. — Хорошо, только не задерживайся и напиши мне, если что-то случится. — Ага. — А теперь иди, опоздаешь! — Кисок легонько подталкивает своего сына ко входным дверям, сам скрывается в машине, ждёт несколько минут, пока Мин-младший окажется внутри здания и уезжает. Вдох-выдох. А морозное равнодушие Юнги разбивается вдребезги, когда он проговаривает своё имя и отдаёт проверяющему пропуск с телефоном. Не облажайся. ### Юнги хотел бы сказать, что время пролетело незаметно, быстро, подобно скользящему сквозь пальцы песку, но это не так. Он выходит из кабинета, где сдавал экзамены, совершенно разбитым, уставшим. Головная боль растекается по вискам, глазам, ощутимо пульсирует на затылке. Мину кажется, что у него лопнули все капилляры, а вместе с тем натянутые до предела нервы. Вроде конец, должно быть легко, в какой-то степени радостно, что всё позади, но непонятное сожаление, опустошенность сковывают его по рукам и ногам. Везде шум, шепот, всхлипы, толпы учеников движутся по коридору навстречу к своим родителям и неосознанно тащат за собой безвольного Юнги. Его некому встречать по его же просьбе и это хорошо, потому что видеть кого-либо сейчас — не хотелось, разговаривать — тем более. Он позволяет толпе пройти вперёд, сам же стоит на месте, но недолго; подходит к окну и ловко залезает на подоконник. Тяжесть растекается по плечам, тянет вниз, давит на лопатки. Толпа, недавно бывавшая в коридоре, теперь вытекает наружу. Слёзы, объятия, крики — всё это заканчивается весьма скоро, когда по крышам начинает тарабанить дождь. Спасибо, дождь. Через двадцать минут в ямках собираются лужи, а дождь перерастает в ливень. Юнги говорил отцу, что день дерьмовый, и это отчасти — неправда. Ливень замечательный, когда от него разбегаются люди. Юнги вздыхает, хлопает по своим коленям и спрыгивает с подоконника. Разминает шею, выходит из так называемого экзаменационного центра, но дальше крыльца не ступает — промокнет до ниточки. Если честно, ему никуда не хотелось возвращаться, наверное, из-за этого ожидаемого нежелания он и попросил отца не заезжать за ним. Результаты тестов только завтра, а появившаяся из ниоткуда вина уже съедает Юнги по кусочкам, по клетке за клеткой. Что он скажет им? Что половину вопросов и в жизни не видел, что он, скорее всего, всё завалит, что всё плохо и место ему в автомастерской Кисока? Вряд ли. Мама сегодня устраивает праздничный ужин и любую грубость Мин проглотит с улыбкой. Он просто будет смотреть на них, непонятно-счастливых и не перестанет просить прощения. Правда, мысленное «прости» ничего не меняет, а усердие и действия — да. Только на последние две вещи Юнги забил давно, хотя не стоило. Явно не стоило, потому что хуже вины перед родителями ничего нет. Ливень может длиться часами (и скорее всего будет), Юнги уже думает бегом добраться до остановки, наплевав на одежду, как над ним мелькает непонятная тень. Как оказывается — зонт. Юнги бы мгновенно выпалил искреннее «спасибо», если вещь-защиту от непогоды не держала Дженни. Иди к черту, дождь. Ему кажется, что его глючит, что где-то глубоко в мозге нейроны сбились с сигнала и «компас» полетел к чертям, потому что какого хрена она здесь? Какого хрена они здесь, под крыльцом уродливого здания, вместе? Юнги почти вздрагивает, когда видит мягкую улыбку и осторожный вопрос: — Как сдали экзамены, Юнги? Дженни просто подошла и укрыла его зонтом. Дженни просто подошла и задала очевидный вопрос. Дженни просто улыбнулась, а Юнги всего заклинило, потому что очередной чертов разговор под дождём будет долгим. Юнги знает.