Английский дождь

Это всего лишь ложь. Ты врёшь каждый день, скрываешь за маской безразличия переживания. И для кого же ты стараешься? Скорпиус Малфой кулаками протёр глаза, тяжело вздохнул и перевернулся на другой бок. Ему не спалось. Добрый Морфей уже в который раз забывал навестить Скорпиуса, оставляя ночь в его полном распоряжении. Решив, что и сегодня ему не сомкнуть глаз, Скорпиус тихо встал, стараясь не потревожить чуткий сон Дэниала. В гостиной было темно, и отчего-то пахло сыростью. За окном клубился туман, создавая ощущение нереальности происходящего. Малфой устало плюхнулся в кресло у камина и вытянул ноги на журнальный столик. Заняться было решительно нечем, что позволило мыслям пуститься в свободное плавание. И вот уже через пару мгновений воспоминания поглотили Скорпиуса. Он вспоминал, как отец учил его простым заклинаниям, которые могут пригодиться в школе. Палочку вверх, выпад, словно сражаешься на шпагах, и снова взмах. Довольно быстро Скорпиус научился трансфигурации и зельям. Занятия с отцом увлекали его не столько из-за магии, сколько из-за возможности побыть рядом с человеком, к которому Скорпиус был искренне привязан. Он всегда любил отца, да и сейчас, наверное, любит. Но что делать с той лживой маской, в которой так изящно щеголял Малфой-старший последние несколько лет? Как выбросить из головы этот пьяный взгляд, кривую ухмылку, весь образ прогнившего изнутри человека, который позволил всему этому случиться? Скорпиус не знал. Его мучило чувство вины, будто он сам убил Гарри Поттера и превратил жизнь своих друзей в ад. И что самое обидное, Малфой не знал, как исправить ситуацию. Он хотел кинуться на поиски отца, попытаться вразумить его, но боялся услышать в ответ смех безумца, боялся быть отвергнутым. Будь тут его мать, она бы нашла верное решение. Огромная зудящая дыра в груди не переставала напоминать о себе, и Скорпиус, будто чувствуя её наяву, невольно согнулся, пытаясь ровно дышать. Забрезжил рассвет, окрашивая комнату в приятный розовый цвет. Юноша поднял голову, и взгляд его зацепили колыхающиеся занавески на окне противоположного дома. Он долго всматривался в причудливый узор, в очередной раз задумавшись о мотивах, толкнувших отца на предательство заботливо взращенных им же самим идеалов. Малфой-старший столько лет потратил, чтобы доказать магическому миру, что он другой, не такой, как его предки, что он не верит в превосходство чистоты крови, его не заботит уровень дохода собеседника или принадлежность к тому или иному факультету, он воспринимает мир как целое, не деля его на плохое и хорошее. А что в итоге? Это всего лишь ложь, которую ты привык слышать каждый день, привык чувствовать её внутри себя. Однажды ложь становится правдой, ведь ты сам начинаешь верить в то, что казалось нелепым. Скорпиус вздрогнул, будто очнувшись от дурного сна. Солнце уже довольно высоко поднялось над горизонтом, скоро встанет тётя Джинни, а это значит – пора возвращаться в спальню, пора надевать маску равнодушия и улыбаться, чтобы только Роуз не грустила, чтобы только верила, что они справятся. Сам Малфой, однако, ни в чём не был уверен. Поднимаясь по мрачной лестнице на третий этаж, он считал ступеньки и отчаянно пытался забыть искажённое гримасой боли и безумия лицо отца. *** Легко ли порождать зло? Легко ли быть злом? Поначалу всегда сложно сделать шаг вперёд, переступить черту и превратиться в алчного злодея с комплексом Бога. Но за Тома Реддла решение приняла сама судьба. Он никогда не пытался оправдать свои поступки, понять истинные мотивы своих стремлений, он словно плыл по течению, не задавая лишних вопросов. Когда ты привык надеяться только на себе, то вопросы возникают только к самому себе. Том спрашивал себя: что дальше? Он не спрашивал, зачем, не спрашивал, почему. Он просто хотел знать, а что, собственно, дальше? Сегодня - мелкая пакость, сегодня- блеск в глазах и эта безудержная радость, теплом разливающаяся внутри, а что завтра? Завтра - уже планы мирового господства и жгучая ненависть ко всем грязнокровкам и полукровкам. А ведь он ненавидел их лишь за то, что сам был таким. Был частью мира прокажённых, неправильных, неистинных магов, чья кровь растворилась в чуждой, маггловской крови. Он , скрипя зубами, терпел все эти мучительные годы в приюте и ждал подходящего момента, чтобы отомстить. И он с лихвой им всем отомстил, он теперь лучше, чем Бог, страшнее, чем Дьявол, он - сама власть. Перед ним приклоняются, его уважают и боятся. А где все эти хлюпики, где эти магглы и полукровки? Поджав хвосты, попрятались по углам, потому что он провозгласил чистоту крови, возвёл её в культ, и теперь-то уже никто не посмотрит на то, что он сам полукровка. Том Реддл, более известный как Воландеморт, расположился в кресле у окна. Он не спал, как и не спал уже много лет. С тех пор, как ему удалось подчинить себе практически весь магический мир, потребность во сне отпала сама собой. Теперь он подолгу сидел у окна и созерцал. Рассматривал сквозь мутноватые стекла своё творение, свой собственный мир. И пусть сейчас он сер и уныл, Воландеморт верил, что меняет его к лучшему, что скоро все поймут преимущество магов над магглам и перестанут прятаться, помогут ему, Воландеморту, воссоздать идеальный мир из его детских фантазий, где не нужно скрывать свою исключительность, где не позорно быть иным, где любой понимает тебя. Воландеморт хотел казаться чёрствым, бесчеловечным, а на самом деле был потерянным и одиноким мальчиком, который давным-давно запутался и не знал, куда идти. Лишь Дамболдор, его старый мудрый учитель, видел его насквозь, он знал куда больше о хрупком мирке мальчишки Тома, чем сам Том. И что же он сделал со своим учителем? Убил. Убил, чтобы тот не мешал, чтобы не смотрел на него так понимающе. Его взгляд словно предлагал помощь, и поначалу Воландеморт верил, что Дамболдор и есть тот человек, который поможет ему создать новый мир. Но Дамболдор верил в равноправие магглов и магов. Да какое, к чёрту, равноправие, когда какой-то жалкий маггл, в честь которого его назвали, посмел сломить волю его матери, матери Воландеморта? Он сломал её пополам, точно сухой прутик, и ни разу не пожалел. Ведь он считал её другой, изгоем. Но другой не значит плохой, другой значит иной. Так чем же была плоха его мать? Воландеморт был уверен, что она была исключительной женщиной, матерью, какой можно гордиться. И ничего страшного, что однажды она ошиблась, влюбившись в маггла. Все мы совершаем ошибки. Воландеморт до того сильно сжал руки в кулаки, что ногти до крови впились в сухую кожу. Тёмный волшебник вздохнул и самодовольно улыбнулся. Его мать отомщена, и он тоже. Чего же ему ещё желать? Но что-то всё-таки мучило его, не давая спокойно наслаждаться собственным господством. *** Как и предупреждал Сириус, утро началось с грохота в коридоре и шумных извинений Тонкс. - Ох, чёрт, только не зонтики! – испуганно закричала молодая волшебница. Но, несмотря на все старания Тонкс, зонтики всё-таки упали. - И в кого ты такая неуклюжая? – поинтересовался Сириус, поднимая стойку с зонтиками. Я в этот момент уже спускалась, сонно потирая глаза. - Доброе утро, - поприветствовала я вновь прибывших. Молодая волшебница с ярко-красными волосами по фамилии Тонкс радостно улыбнулась мне. Волшебник рядом с ней, явно постарше, учтиво кивнул, снял пальто и поспешил скрыться в гостиной. - Когда ты перестанешь задаваться риторическими вопросами, Сириус? – усмехнулась Тонкс и последовала за Люпином в гостиную. - Неисправима, - буркнул себе под нос Сириус, наконец-то вернув стойке устойчивое положение. И уже поворачиваясь к кухне, спросил, - есть хочешь? Я согласно кивнула, и мы шагнули в просторы кухни, где в этот ранний час была только Джинни. Она что-то чертила в блокноте, бормоча под нос будто бы заклинания. В целом же обстановка ничем не отличалась от привычной. На улице шёл неутомимый дождь, барабаня по стеклу. Надо признать, дождь - отличный музыкант. Невольно улыбнувшись своим мыслям, я присела рядом с Джинни. Сириус пообещал сварить кофе и приготовить овсянки. Отчего-то такой завтрак казался мне настолько естественным, даже банальным в какой-то степени, что захотелось срочно сбегать в магазин и накупить массу съестного, чтобы было как по праздникам дома. - Что пишешь? – решила поинтересоваться я у Джинни, устав гипнотизировать взглядом камин напротив. - Гермиона попросила сделать пару набросков хроноворота. Будто я в этом разбираюсь, в самом деле. Мда… - добавила она, продолжая что-то увлечённо чертить. Исходя из рисунков, которые были плохо видны с моего места, Джинни и правда разбиралась в хроноворотах. Интересно, какая роль будет отведена мне в этом процессе? - Идиотизм не лечится, Уизли! – послышался из коридора недовольный голос Гермионы. И в ту же минуту она влетела на кухню: растрёпанные волосы, глаза горят – точно разъярённая фурия! - Гермиона? – озадаченно спросил Сириус, отвлекаясь от варки кофе. В фартуке в горошек Сириус выглядел крайне комично, но его это, похоже, совсем не смущало. - Рон опять переходит все границы! – возмущённо прокричала волшебница и плюхнулась на стул во главе стола. Она тяжело дышала, явно пытаясь успокоиться. На шум слетелись и остальные. Люпин и Тонкс вошли первыми. - И что же сотворил Рон на сей раз? – поинтересовался Римус у Гермионы. При этом ироничная улыбка не слезала с его лица. Рядом стояла Тонкс, точно так же улыбаясь. - Родился на свет, видимо, - ответила за Гермиону Джинни, убирая блокнот с записями в карман брюк. – Гермиона, сколько можно ругаться с Роном? И вообще, где он сам? - Наверху, - буркнула Гермиона и больше ничего не сказала. На лице её вдруг проступил лёгкий румянец. Неужели Гермиона покраснела? - Надо бы проверить, - как-то обеспокоено прошептал Сириус и метнулся из кухни. Мы же остались ждать, устремив взгляд в потолок, словно могли видеть сквозь него. Прошло чуть больше пяти минут, когда, наконец-то, вернулся Сириус. К этому моменту Римус уже успел доварить кофе и разлить каждому в чашку. Гермиона пила молча и ни на кого не смотрела, чем ещё больше встревожила Джинни. - Живой, - радостно сообщил Сириус с порога. За ним появился Рон с фингалом под глазом. Сам он был довольно помятый и уставший, будто не спал всю ночь. Осмотрев кухню и хмуро улыбнувшись, он поспешил вернуться в комнату, где и просидел до ночи. Гермиона же от комментариев воздержалась и вскоре куда-то исчезла, никого не предупредив. - Что это с ними? – спросил меня Хьюго, когда я ему вкратце пересказала увиденное. Мы сидели в подвале, уже чем-то отдалённо напоминающим лабораторию в нашем доме. До совершенства было ещё далеко, но, похоже, даже незначительные успехи радовали Хью. Всем нам была необходима подпитка, чтобы не сдаться, чтобы верить и однажды победить. - Хотела бы я знать, - вздохнув, ответила я. Разговор сам собой сошёл на нет, и теперь мы просто сидели, наслаждаясь тишиной. Возможно, ничего никогда не изменится, и этот дождь будет идти вечно, но так хотелось верить… *** Рано или поздно тебя перестает заботить твоё окружение, и ты уже тихо разлагаешься, сидя в кресле или на диване. Медленно разгорается огонь в камине, и тебя обдаёт жаром. Нет сил, чтобы пошевелиться. Нет сил, чтобы думать. Кажется, что в твоей черепной коробке кто-то устроил тараканьи бега, и теперь ты обречён мучиться от головной боли, по крайней мере, в ближайшие несколько часов. Внезапный сон, словно подарок свыше, дарит чувство покоя. Но что, в сущности, этот покой? Драко Малфою уж точно неизвестно. Его мучит похмелье, мучит совесть и ещё бог весть что, но, сидя перед камином с очередным бокалом огневиски в руке, Драко наплевать на насущные проблемы. Обо всём можно подумать завтра. - Хватит расслабляться, Малфой, - настойчиво просит милый голос, принадлежащий Панси Паркинсон. В этой отвратительной реальности она жива и, кажется, вполне счастлива. У неё есть дом, семья, красивая одежда и дорогие украшения. Её белоснежная улыбка на загорелом лице сияет ярче бриллиантов, а черные, точно смоль, волосы завораживающе блестят на солнце, будто Панси рекламирует шампунь в глупой маггловской рекламе. «Ну, хоть кто-то», - думает Малфой и тут же жалеет. Ведь это несправедливо. Несправедливо, что такая женщина, как Паркинсон, при худшем раскладе оказалась в выигрыше, тогда как в устраивающей практически всех реальности она закопана в равнодушную к смерти землю, где её тело уже начало тлеть. Драко хотел бы, чтобы всё было иначе, но порой изменить что-либо невозможно. Что он может сделать сейчас? Уничтожить Воландеморта или украсть хроноворот? Проходили, знаем. Все эти гениальные идеи неизбежно ведут к одному. Смерти. А может, это вовсе и не плохо? Смерть как избавление, как искупление, чёрт возьми! Он ведь Малфой, может позволить себе лёгкий путь к отступлению. - А что, есть, чем заняться? – лениво отвечает Драко. С этой Паркинсон ему совсем не хочется иметь дела. Она упивается своим счастьем, это - эгоизм, возведенный в абсолют. - Помог бы Нотту, - предлагает женщина, присаживаясь в соседнее кресло. Интересно, сколько Драко уже сидит здесь? День или ночь? Понедельник или уже пятница? Время прекращает свой бег, теряет смысл. Куда приятнее разлагаться в неведении, сколько ещё осталось точно таких же мучительных дней. «Не справился», - усмехается про себя Драко. А ведь и правда не справился. Давным-давно он обещал отцу, что не повторит его ошибок, обещал ему воспитать внука настоящим мужчиной, настоящей личностью, а в итоге сам Драко ушёл на дно. Да при том так стремительно, что даже не успел подумать о собственном сыне. О, чёрт, Скорпиус! Он ведь был там, среди детей героев, увязался за компанию. Драко мог поклясться, что видел ненависть в глазах сына. И что же делать теперь? Как выбираться из порочного круга, как исправлять ошибку? Если не добудет хроноворот, то хотя бы спасёт сына. Он не позволит ему тут сгнить. Никогда. - Чем? – отвлекаясь от размышлений, интересуется Малфой. Можно ведь притвориться, что ему интересно. Как бы его не раздражала нынешняя Панси, он не мог просто вышвырнуть её из кабинета. Она была его подругой. Там ли, здесь ли. Какая, собственно, разница, где находится человеческое счастье? Главное, чтобы оно было. - Да просто поболтайся рядом. Ты же знаешь, как Тео любит упиваться собственным превосходством, - усмехнулась Панси, поднимаясь. Вот уж точно, кому, как ни Драко, знать о раздутом эго Нотта, его тщеславии и жажде власти. Не поощряй Малфой этого в своё время, возможно, Нотт был бы другим сейчас. Но когда-то сам Малфой был не далёк от своего друга. Имеет ли он теперь право презирать его? - Пожалуй, так и сделаю, - согласился Малфой, неуверенно вставая и чуть пошатываясь спьяну. Однако мысли его были заняты совершенно другим. Озвученные планы никак не соотносились с его желанием найти сына и вытащить его из этой передряги. Но для начала Драко решил заняться поисками хроноворота.