На дне чёртовой Темзы

Война кончилась. Поверить в это оказалось сложнее, чем Персиваль всегда себе представлял. Что-то, по-прежнему напряженное внутри, было готово и к внезапной атаке, и убивать по приказу, вновь применяя Непростительные так же легко, как и обезоруживающие чары. От его души остались кровавые ошмётки. Смерть других откусывала от него самого по куску. В ушах грохотало, рычало и кричало и по сей день. Танки, раненые драконы и солдаты всех сторон не шли из головы и снов, не давая забыть, не давая отпустить страх ужасающей войны. Он никогда не думал, что это благородно: убивать таких же людей, отправленных на войну начальством, как и он сам. Стремления погибнуть во всеобщей мясорубке в Персивале Грейвзе никогда не наблюдалось. Осуждать тех парней (магов и не-магов), кто не отважился ринуться в пекло, он не имел никакого права. У многих были семьи, у кого-то — возлюбленные, и желание быть рядом, защищать не в далёкой чужой стране, а на родине было понятно и естественно. Он принимал тошнотворные зелья в надежде спать без сновидений, но только морфий помогал; до поры до времени, на дни, иногда — недели, но не дольше. Воспоминания о боли и ужасах сидели в голове крепко, въевшись в подкорку, впитавшись в самого Персиваля Грейвза, и вновь атаковали сознание, просачиваясь в сны. Деваться было некуда. Память — чрезвычайно страшная вещь. Может спасти, но может и уничтожить. Он так много преодолел, вытерпел, но не хватает сил справиться с кошмарами. Это убивает. Задевает гордость, от которой, казалось, почти ничего не осталось. Теперь Персиваль ненавидит тягуче-чёрную ночь с одуряюще рыжими фонарями, своё уставшее лицо по утрам и Англию, в которой промёрз до костей. Если закрыть воспалённые от недосыпа глаза, можно увидеть прошедшие на фронте годы в быстрой перемотке. Ипр. Туманное утро, впоследствии едва не ставшее последним, запомнилось хорошо именно из-за тишины и тревоги, кольнувшей сердце. Если бы не тот мальчишка, Лукас, вовремя наложивший чары и поднявший отряд, погибло бы около сотни магов от нового не-мажеского оружия: химического. У двадцатичетырёхлетнего Персиваля тогда появились первые седые волосы. У Лукаса после войны будет Орден, который вручат уже его матери, убитой горем. Сомма. Беснующиеся драконы (какой чёрт решил и этих тварей вовлечь в человеческие разборки?), которые боятся даже больше людей; взрывающаяся, горящая земля и грохот танков. Как же не-маги изобретательны в уничтожении себе подобных. Персиваль не перестаёт удивляться их какой-то совершенно первородной жестокости и пытается найти ответы на вопросы. «Завтра реально настолько, насколько ты веришь в него», — говорит однажды крепкий рыжий парень, когда наступает затишье и даже драконы перестают реветь и бить хвостами. Тишина режет по ушам. «Тесей Скамандер. А вон тот, в одной рубашке у драконихи, мой брат Ньютон. Я вас познакомлю». Ньют — Ньютон — оказывается тёплым, как осеннее солнце, и едва уловимым, как зимнее. Он не любит людей, не понимает их, это Грейвз чувствует точно, и ему неловко с младшим Скамандером (совсем мальчик. Сколько ему? Семнадцать, старше? Война не пощадит и его). Намного проще и понятнее с громким, говорливым Тесеем. С того момента, когда к нему на поваленное дерево подсел британец, у Персиваля появляется фронтовой товарищ. Он не сидит один в стороне, размышляя, сделать ли Мари предложение, когда (если) вернётся, время перед атаками теперь можно занять разговорами и едва ли приличными шутками. За него опять всё решают Свыше. Осенью шестнадцатого года Мари умирает. Никаких подробностей, никаких фотографий, никакой надежды. У Персиваля, кажется, ничего не остаётся. Дырка от бублика. «Если девчонка единственное, что тебя держит на плаву, — говорит Тесей, найдя его, курящего и совершенно разбитого, недалеко от лагеря, — то у меня для тебя плохие новости, дружище». Тесей как всегда прав, и как всегда усмешка не покидает его губ. В начале общения это выводило из себя, теперь же это своеобразный гарант постоянства. Кивнув, Скамандер протягивает зачарованную флягу и больше ничего не говорит, молча оставаясь рядом. Они расстаются уже друзьями, которые знают друг о друге многое и видели не меньше, когда Скамандера вместе с группой ребят отправляют в море, а сам Персиваль остаётся на континенте. И боится больше не увидеть этого парня с бесконечными историями и огнём волос. Трусливо. Глупо. Жаль будет, если Ньют погибнет — Тесей любит его за мать и отца; совсем ребёнок (но какой — упрямый, как он сам, думает с восхищением Персиваль). Всё-таки дети не должны воевать. «Расслабься, Перси, — уверенно шепчет Тесей, прижавшись лбом ко лбу, и его совершенно не смущает толпа народа и шепотки, раздавшиеся со всех сторон. — У меня есть к кому возвращаться. А у тебя?» Конец войны они встречают порознь, но только тогда, когда сильные руки Тесея обнимают за плечи, Персиваль Грейвз наконец выдыхает свободно, стискивая в ответ. Привычная морось не кажется такой отвратительной, как раньше. — Скажи, что твой упрямый братец жив, и мы пойдём в бар и напьёмся. Я ждал твоего возвращения. — Живее не бывает. Приобрёл пару новых шрамов. — Привычный тычок в плечо и улыбка (Тесей сильный, ему хватает сил улыбаться). — Где твой Орден? Как и обещал, на дне «чёртовой грязной Темзы»? — «На дне чертовой Темзы» звучит как тост, не считаешь? — только и спрашивает Персиваль. Повзрослевший Ньютон, припадающий то на правую, то на левую ногу, вызывает прилив несвойственной нежности, и Персиваль улыбается, хотя они никогда не были особо близки. Они все живы, и это главное. А сны, сны пройдут, он уверен в этом, ему хватит сил справиться и на этот раз. Сейчас же можно стиснуть чужое плечо и ни о чём не беспокоиться.